После окончания холодной войны мир поверил в безальтернативность западной демократии. Для многих стран последние тридцать лет были эпохой имитации – они безуспешно пытались соответствовать образцу, который, как выяснилось, не существовал в реальности, а был плодом воображения людей конца восьмидесятых – начала девяностых. Это был Запад, который они сами для себя создали.
3 сентября в рамках Московской международной книжной ярмарки состоялась презентация новой совместной серии книг «Альпины Паблишер» и журнала «Россия в глобальной политике». Гости поговорили о том, почему Запад проигрывает борьбу за демократию, в контексте книги Ивана Крастева и Стивена Холмса «Свет, обманувший надежды». Вёл беседу Сергей Турко, главный редактор издательства «Альпина Паблишер». Мы подготовили для вас краткие тезисы выступающих.
Мир обнаружил себя совершенно не там, где планировал оказаться
Фёдор Лукьянов – главный редактор журнала «Россия в глобальной политике»
Глядя на то, что происходит вокруг в последние десятилетия, годы и даже дни, можно только хвататься за голову, понимая, что прежние попытки объяснения международных отношений в соответствии, с одной стороны, с принятыми теориями, а с другой – с заведёнными практиками можно почти уже сложить в архив.
Задача нашей новой совместной с издательством «Альпина Паблишер» книжной серии – амбициозная и сложная. Мы стараемся находить авторов и переводить книги, которые ставят серьёзные вопросы, отличные от установок, к которым мы все привыкли за последние тридцать лет. Книга Ивана Крастева и Стивена Холмса «Свет, обманувший надежды», о которой пойдёт речь, идеально попадает в эту задачу.
Иван Крастев всегда поражал меня тем, что у него есть некое пятнадцатое чувство, которым он улавливает политические эманации задолго до того, как все начинают их обсуждать и считать очевидными. Это талант в наше время, поскольку зачастую кроме эманаций ничего не остаётся. И если их правильно почувствовать, добиться зачастую можно гораздо больше, чем путём тонкого и глубокого анализа.
В этом плане книга – блистательный пример успеха авторов: она вышла в свет за несколько месяцев до того, как всё, что там предсказано, случилось – и даже в большей степени, чем можно было ожидать. Пандемия подвела черту под целой эпохой. Речь не о том, что либерализм умер, а кто-то там поднялся, а о том, что все те схемы, которые мы считали правильными и незыблемыми, – не то чтобы оказались ложными, но стремительно устарели, будучи при этом реализованными. Книга на самом деле не о крушении либерализма – наоборот, она описывает его блистательный успех. Но вот результат этого успеха оказался несколько не такой, как думали.
В конце книги, где авторы робко пытаются взглянуть на ближайшее будущее (что интересно и рискованно), есть мысль, которая мне показалась важной. Она заключается в том, что мы можем сколько угодно ругаться на тот либеральный порядок, который пытались построить и который работал, а потом повернулся оборотной стороной, но это не означает, что то, что идёт ему на смену, нам понравится. Причём не только либералам, которые видят крушение своих надежд, но и тем, кто хотел этого крушения. Все смотрят на происходящее с ужасом, потому что ожидали совершенно другого.
Книга показывает всю неоднозначность политических процессов. В международных отношения принято говорить о жёсткой силе и так далее. Но в книге Крастева и Холмса всё исходит от обществ. С этим можно спорить, но это изложено очень убедительно. И мы видим на примере и России, и Восточной Европы, и Соединённых Штатов, как общества, увлекшись какими-то идеями, вдруг обнаруживают себя совершенно не там, где они ожидали, а там, где они боялись оказаться.
Фёдор Лукьянов. Фото «Альпина Паблишер»
Будущее было светлее вчера
Иван Крастев – эксперт в области международных отношений (Болгария), один из авторов книги «Свет, обманувший надежды»
Книга «Свет, обманувший надежды» не отвечает на два классических русских вопроса: кто виноват и что делать. У нас просто возникло ощущение, что мир «после холодной войны» закончился и появляется новый порядок (после пандемии это, наверное, увидели все). Мы хотели понять, на чём был построен тот старый мир, в чём причины его успеха и почему после него появились разнообразные кризисы.
Книга начинается со слов: «Ещё вчера будущее казалось светлее». Это скрытая цитата. В далёком 1990 г. вице-президент США Дэн Куэйл, который совсем не был интеллектуалом, сказал, что будущее будет светлее завтра (имея в виду, что мир станет лучше). Но оказалось, что будущее было светлее вчера.
Когда завершилась холодная война и идеологическая борьба – двух универсалистских теорий – закончилась самоубийством коммунизма, нам казалось, что весь мир будет похожим на Запад. Каждый должен имитировать его, поскольку другой модели просто нет. Эта безальтернативность либеральной демократии – главное ощущение 1990-х.
И в этой книге мы решили проследить, как это сработало. Нам кажется, что тридцать лет были эпохой имитации – она была разной в разных частях мира, и не только на уровне политических режимов, но даже на уровне обществ. И мы рассказываем три разных истории имитации: в Восточной Европе, России, Соединённых Штатах.
Восточная Европа || Она очень хотела стать частью Запада. Но это закончилось с появлением популистских правительств – например, в Польше и Венгрии. Виктор Орбан, венгерский премьер, после миграционного кризиса в Европе сказал, что «двадцать пять лет назад примером для нас был Запад, а теперь мы хотим, чтобы мы сами были примером для Запада».
Почему же имитировать так трудно? Во-первых, если ты хочешь быть похожим на кого-то, то тебе для начала нужно признать, что он лучше тебя. Во-вторых, если ты равняешься на кого-то, то ты перестаёшь быть самим собой. На этом (быть собой!) основаны и главные заявления популистов.
Главный парадокс либеральной революции в Восточной Европе заключается ещё в том, что многие не понимали, зачем сидеть в Польше, ожидая, когда она станет, как Германия, когда можно уехать в Германию. Любопытно, что после, например, большевистской революции, Россию покинули враги революции. А в Восточной Европе после либеральной революции страну покинул победивший либеральный класс, люди, которые хотели жить на Западе, а не ждать, когда их страна станет Западом. И это тоже повлияло на то, что происходило в Восточной Европе последние десять лет.
Россия || Конечно, и здесь поначалу говорили: «Мы победили». Но те, кто жил в России девяностых, знают, что, мягко говоря, совсем не было ощущения безоговорочной победы. Была очень сложная экономическая ситуация, Россия потеряла своё геополитическое значение после развала Советского Союза. И это «мы победили» выглядело так, как будто «мы проиграли».
В российской политике последних двадцати лет нам было важно показать две разных формы имитации. Главный вопрос для нас, касающийся первого десятилетия Владимира Путина, заключался в том, почему в 2004 году президент России организовал несвободные выборы, когда он мог абсолютно спокойно выиграть выборы свободные. Ключевой момент, связанный с проблемой управляемой демократии, – в идеологии безальтернативности. Парадоксально, но на фоне глобального мира, безальтернативности западной демократии, в России появилась новая форма безальтернативности: безальтернативность политического лидера. Выборы здесь организовывались не для того, чтобы кого-то выбрали, а чтобы поняли, что альтернативы нет.
В последние десять лет было интересно наблюдать, как проблема имитации стала оружием для делегитимации либерального порядка: «мы будем делать с вами то, что вы делаете с нами, и тогда вы увидите, что между нами нет никакой моральной разницы».
США || Проблема Америки тоже довольно интересна. Почему образец для имитации, модель, страна, которой подражают, оказалась в кризисе? Дональд Трамп первый понял, что имитация западной модели создаёт две проблемы для самого Запада. Первая связана с тем, что, когда тебя имитируют, у тебя исчезает критическое видение собственного общества. Если все хотят стать, как ты, – значит, у тебя всё хорошо. Вторая – в бизнесе самыми опасными конкурентами являются те, которые тебя имитируют: они берут, но не платят. Об этом говорил Трамп, утверждая, что Америка не выиграла от глобализации, а проиграла.
Мы завершаем книгу Китаем. Он имитировал западные модели, но делал вид, что не имитировал: всё это делалось с китайской спецификой.
Сегодня мы живём в другом мире: Запад не уверен в том, что его будут имитировать другие, другие не уверены в том, что хотят имитировать Запад. Это кризис модели: мы в Болгарии, реагируя на какие-то свои проблемы, уже не говорим, как говорили ещё десять лет назад: «Ну, этого точно не могло произойти в Великобритании или Америке». Но я не вижу и успешной модели, которую могли бы предложить всем Россия или Китай.
Глобального мира уже нет. Мы видим тренд фрагментации и тренд геополитической поляризации – в противостоянии Америки и Китая. На это всё не так уж приятно смотреть. И есть чувство, что мы увидим активизацию не России, не Китая и не США, а так называемых «средних сил» (middle powers), которые были более уязвимы в том мире, который исчез.
Иван Крастев. Фото «Альпина Паблишер»
300 лет подражания
Глеб Павловский – публицист, журналист, политтехнолог
Наш читатель привык к рассуждениям о том, почему что-то не получилось, кто этому мешает или почему всё идёт в правильном направлении. Эта книга о том, в чём мы живём. А живём мы в том или ином нарративе, и тот, кто не живёт в своём нарративе, – вечно живёт в чужом.
Эта книга о реальном мире, но о мире, о котором люди сами себе рассказали. И это делает её чрезвычайно интересной. Что такое эпоха имитации? Подражание? Авторы настаивают, что это не искажение, а мир был так устроен.
Кого-то может смутить акцент на либерализме. Но он более характерен для Восточной Европы. Я не могу сказать, что для России либерализм в обычно понимании когда-либо был консенсусом.
Для нас проблемой всегда была связка – Россия и Европа. Подражали ли мы? Да, 300 лет. Ещё английский историк Арнольд Тойнби заметил, что царь Пётр совершил нечто странное: он импортировал в Россию европейскую цивилизацию. Что импортировали до него? Пушки, новинки в обмен на меха, а вот импортировать систему, Европу внутрь России – это была инновация, которая породила все проблемы нашей истории до сегодняшнего дня.
Авторы фокусируются на настоящем моменте, который является сломом модели подражания – её цветением и её катастрофой.
В разных странах подражание выглядело по-разному. В России – это не было подражанием либерализму. Это было скорее попыткой ещё раз (как и с коммунистической революцией) опередить, «срезать угол», но на этот раз не коммунизмом, а капитализмом, Западом. Мы не сильно разбирались в этом, а поскольку не сильно разбирались – всё было разрешено: что сработает, то и хорошо.
Возникла модель, которая соединяет в себе имитацию и амбицию. В России появилось то, чего не сложилось, к счастью, в Восточной Европе – особый тип власти, комплекс имитирующей власти. Она сосуществует с другими ветвями власти и, может быть, является центральной. У нас действует гигантский комплекс, который готов в любой момент имитировать всё, что угодно. Если завтра объявят, что мы должны имитировать китайский образ жизни – мы будем имитировать его. Будут включены соответствующие кнопки, и начнётся процесс имитации. Был бы заказ.
А заказ состоит в тематике мировой повестки. Мы непрерывно ссоримся со всем миром, но никогда не выходим из глобальной повестки, которая всегда для нас связана с выгодой (возможность защититься, выглядеть сильными, где мы слабы – а мы слабы), мы просто меняем состав тем.
Книга даёт ключ к пониманию эпохи имитации. Она для тех, кто хочет знать, в каком мире мы живём. Я второй такой, честно говоря, не знаю.
Глеб Павловский. Фото «Альпина Паблишер»
Где те «хорошие парни»?
Алексей Чеснаков – политолог, директор Центра политической конъюнктуры
Сквозь книгу сквозит разочарование представителей целого поколения и территориальной социальной группы. Иван Крастев как выходец из одной из стран Восточной Европы испытывает разочарование в том, что надежды, которые лелеяли в конце 1980-х – начале 1990-х, не сбылись. Были ли те надежды реалистичными и что имитировали Венгрия, Польша, Россия? Где тот образец либеральной демократии, на который следовало бы ориентироваться?
Если в 1980-е –1990-е гг., наверное, можно было бы указать – и то не в теоретическом, а в практическом плане – на ту или иную страну, то сейчас сделать это затруднительно. И мы всё время оказываемся в ситуации, когда рисуются идеальные модели, которых никто не может достичь и которых не существует в природе. Всё это напоминает апорию Зенона об Ахиллесе и черепахе. Чего мы пытаемся достичь? Где те идеальные модели, к которым страны стремятся? Из книги понятно, кто те парии, которые пытаются имитировать, но непонятно, кто те «хорошие парни», которые представляют собой недостижимые образцы.
В прошлом в Европе ценились имитации под китайский и японский фарфор. А сегодня в Китае и в Японии самые ценные вещи – те, которые имитируют европейские имитации китайского и японского фарфора. Это третий круг имитации. Так что имитируются не только политические ценности, режимы, а всё вокруг.
В книге недостаточно раскрыта проблема глобализации – какую она сыграла роль в последние пятнадцать лет, когда все демократические практики, касающиеся свободы слова, были замещены новыми технологиями, интернетом, соцсетями и так далее (а ведь это уже совершенно другая история).
Мне показалось, что книга написана людьми, не любящими Владимира Путина и приписывающими ему мотивы, которые он не разделяет. Это главная проблема экспертов, которые не могут держать дистанцию. Я и себя тоже к ним отношу, потому что когда занимаешься политикой, пытаешься что-то переинтерпретировать по-своему. Кто-то из экспертов говорил, что Путин играет выше и опаснее возможностей страны, и это высший уровень политики.
Книга вскрывает разные линии противостояния, которые никуда не исчезнут. И я согласен с позицией авторов, Крастева и Холмса, что нужно оставаться оптимистами и ориентироваться не на то, что либеральная демократия не сработала, а на то, что нас ожидает новый период, когда столкновения между различными практиками (не только демократическими) будут составлять сущность политики.
То, что либеральная демократия не оказалась победительницей, означает торжество демократии. Как только какая-то единственная модель окажется верной или общепризнанной, это будет свидетельствовать о том, что никакой реальной политической борьбы не существует.
Алексей Чеснаков и Сергей Турко. Фото «Альпина Паблишер»
