Российскую школу принято критиковать за бесконечные реформы и пресловутый ЕГЭ, но она даёт весьма качественное системное классическое образование, оставаясь наследницей той самой прусской гимназии, из которой когда-то выросли её предшественники – школы Российской Империи и СССР. Это делает её мощным инструментом «мягкой силы» за рубежом. Однако чтобы эта «мягкая сила» работала, недостаточно просто оказывать финансовую и лицензионную поддержку частным русским школам за рубежом.
Сразу скажу: решение сменить образовательную тактику (англоязычная школа – университет) и перейти в школу при посольстве РФ в Республике Корее было для нашей семьи вынужденным. Первый наш ребенок благополучно проследовал путём англоязычного образования в Австралии, а вот со вторым произошла заминка. Мы переехали в Корею, и беспроблемный австралийский детский сад сменился американским садиком, а потом и американской школой в Сеуле – по местным меркам, хорошей, третьей по дороговизне в стране.
Американская школа в Корее
Из простодушного мира эгалитарной Австралии, с её всеобщими резиновыми шлепанцами, наша пятилетняя девочка вдруг попала в мир мажоров из числа потомков корейских недоолигархов – это основной контингент дорогих англоязычных детсадов и школ в Корее. Перед нами раскрылись прелести этого социального слоя во всей их поганой наготе.
Детские распальцовки на темы «моя мама весит 48 кг, а твоя мама 53, и поэтому лузер», «моя мама шопится в Париже, а твоя мама, как лох, работает прокурором области», «я не сяду с ней за одну парту, она кроссовки New Balance – отстой! – носит», «хорошо учатся лохи, а меня выдадут замуж за богатого». Откровенный расизм по отношению ко всем без исключения некорейским одноклассникам (нас ещё относительно спасала европейская внешность, самый ад устраивался индийцам и африканцам). Зашкаливающая наглость по отношению к учителям и родителям, швыряние рюкзаков в лицо личным шофёрам, безропотно таскающим эти рюкзаки за юными господами. Заискивающая беспомощность всех этих бедных, запуганных учительниц мексиканского или канадского происхождения перед богатыми сопляками, от которых зависела их работа (для преподавателей-американцев Корея не является желанным местом, редкие из них задерживались в школе).
Жизненные цели контингента вполне прозрачны – потусоваться в школьные годы среди своих, потом поступить в какой-нибудь дизайнерский колледж, выйти замуж за своего и уехать в Калифорнию. Уровень образования школы вполне соответствовал этим задачам. Учительницы писали с грамматическими ошибками и утверждали, что у женщин рёбер больше, чем у мужчин, потому что так написано в Библии. На стендах с информацией о жизни школы не было ни одного фото учащегося ребенка – все они плавали, танцевали и обедали на пленэре.
Общение с родителями из других американских школ в Корее показало, что всё вышеуказанное не является частной особенностью нашей школы. Это системная проблема с печальными корреляциями: в школах более дешёвых образование ещё хуже, в школах более дорогих – дети ещё наглее.
Школа при посольстве РФ
После очередного столкновения с этим миром-антиподом у нас с мужем вдруг синхронно родилась мысль: «А может быть, отдать её в русскую школу? Хуже уж точно не будет». К счастью, дочь, родившаяся и выросшая в Австралии, русский язык знала хорошо. К тому же в Корее она посещала занятия на дому у русской учительницы, которая преподавала программу российской начальной школы небольшой группе детишек. Нас удивляло, что дочь, обучаясь в школе самого разгильдяйского образца, с удовольствием выполняла все домашние задания этой группы, без малейшего нажима с нашей стороны выписывая старомодные палочки и заучивая стихи. Предложение перейти в русскую школу на постоянной основе она встретила с нескрываемой радостью.
Оказалось, что не мы одни такие умные. Многие наши соотечественники годами стояли в листе ожидания в посольскую школу. Но нам повезло – в третьем классе место оказалось, и я отправилась подавать документы.
Когда я подходила в посольской школе, из нее выходили две незнакомые русские девочки лет двенадцати: милые личики, аккуратно причёсанные головки. «Здравствуйте», – сказали они мне и пошли дальше. Стыдно признаться, но у меня на глазах выступили слезы. За годы пребывания моего ребёнка в корейско-американской среде я уже привыкла, что дети ходят лохматыми, в мятой униформе и не здороваются вообще, даже если накануне были в гостях у вас дома. И вдруг оказалось, что это не мы с мужем – отсталые люди, не врубающиеся в современные реалии: нормальные дети существуют и даже говорят на нашем родном языке.
А потом началась учёба. И мы увидели, как расцветает наша дочка, – среди нормальных людей и нормальных человеческих ценностей. Где рядом учатся русские, корейцы, болгары, казахи, узбеки, белорусы, и никому не приходит в голову травить человека за другой цвет кожи. Где однокласснице-южнокореянке, плохо владеющей русским, принято помогать, и это происходит совершенно естественно, без завываний о «мультикультурализме» и «межнациональной толерантности». Где есть, как в любом обществе, разные отношения детей, с кем-то они ближе, с кем-то прохладней, бывают личные ссоры и недовольства, но нет и намека на групповщину и травлю.
Где можно спокойно подъезжать к воротам на старенькой машине, не рискуя поставить своего ребёнка в неловкое положение, и с тобой будут так же приветливо здороваться идущие в школу дети.
– Тебе не нужны новые кроссовки? – спрашивала я, приученная покупать новую брендовую обувь каждые два-три месяца (униформа не позволяла детям в американской школе выпендриваться другим способом, и я – увы – поддавалась общему давлению).
– Да зачем, мне этих достаточно. У нас здесь на это внимания не обращают.
Зато обращают внимание, оказалось, на другое – кто как учится. Учиться в школе принято хорошо, и в этом, конечно, заслуга педагогов и общей деловой, рабочей атмосферы школы, куда ходят не тусить, а трудиться.
Среди учителей посольской школы нет ни приверженцев каких-то особо продвинутых педагогических методик, ни искрящихся оригинальностью персоналий, которых в изобилии представлял когда-то советский кинематограф. Работают в школе хорошие специалисты, чётко знающие своё дело и добросовестно его выполняющие.
Кто-то ведёт себя с детьми помягче, кто-то построже, кто-то нравится больше, кто-то чуть меньше, но все вместе они работают как отлично отлаженный механизм. Окончание командировки одного хорошего учителя означает, что на смену ему придёт другой, ничуть не хуже.
Нашей дочери, подуставшей от вечных фейерверков американской школы (то кувыркаемся на полу, то поём в парке на скамейке, то свободная дискуссия, то неделя спорта – что угодно, лишь бы не учиться), спокойная планомерность учебного процесса в русской школе подошла как нельзя лучше. А мы не переставали удивляться тому объёму и систематичности знаний, которые девочка усваивает в процессе учёбы, сколько уже знает по математике, биологии, истории. Наша старшая дочь, бывшая круглой отличницей в хорошей австралийской школе, в школьные годы не могла и мечтать о таком кругозоре.
Знакомые выпускники посольской школы массово поступали на бюджет в лучшие московские университеты, и это добавляло дочери учебного энтузиазма.
Мы опасались, что девочка забудет английский из-за отсутствия ежедневного англоязычного общения. Однако она не просто сохранила, но и улучшила его при помощи занятий по скайпу с носителем языка. Её мексиканские учительницы и корейские одноклассницы говорили гораздо хуже.
Поначалу я волновалась, сможет ли ребенок, привыкший к демократическим манерам западной школы, со всеми этими учительскими улыбочками («дай пять!», «давай обнимемся!») и постоянному одобрению, адаптироваться к внешней сдержанности и открытой субординации русской школы, где учитель стоит выше ученика и двоечник не равен отличнику. Оказалось, что проблемы просто нет. Дочь понимала неформальную субординацию западной среды гораздо лучше нас, принимала её как данность, и субординация русского образца совершенно не оскорбляла её достоинства. Она легко встроилась в этот новый для неё мир и приняла его правила.
Все эти годы мы не прекращали благодарить судьбу за то, что она привела нас в русскую школу. К сожалению, из-за пандемии посольскую школу временно закрыли для тех, кто не живёт в посольстве, и когда она будет открыта, неизвестно. Школа небольшая, и наладить дистанционное обучение всех желающих не представляется возможным.
Мы очень надеемся туда вернуться, а пока собираемся обходиться российским онлайн-обучением. Возвращаться в американскую школу дочь отказывается наотрез.
Несколько мыслей вслед
Несмотря на то, что англоязычное образование очевидно господствует в современном мире и противопоставить ему вроде бы нечего, ибо против лома, то есть американского ВНП, нет приёма, ситуация, на самом деле, сложнее. Многие наши соотечественники проживают в странах, где англоязычное образование либо недоступно, либо некачественно, а с образованием на местном языке имеется множество проблем.
Южная Корея является одной из таких стран. Образование в местных школах здесь неплохое. Однако, несмотря на многолетние разговоры о «мультикультурализме», корейская школьная среда остаётся одной из самых закрытых и дискриминационных для иностранцев. Если в начальной школе положение иностранного ребенка ещё терпимо, то начиная класса с пятого иностранные дети начинают подвергаться выталкиванию из корейской среды. От этого не спасает ни свободное владение корейским языком, ни корейская этничность, ни искренняя нацеленность твоей семьи на ассимиляцию, ни приличное материальное положение. Тебя отторгают, как инородное тело.
Для родителей это внезапное социальное отторжение ребенка, который ещё вчера бегал во дворе с корейцами, а сегодня вдруг приходит с синяками и просиживает вечера дома, играя с собачкой, является шоковым, болезненным открытием. Многие из них пытаются игнорировать проблему, выхода из которой не видят, или искать причины в поведении самого ребенка.
А причин нет. Два чудовищных происшествия последних лет: с полукорейским-полурусским ребенком, которого корейские одноклассники сбросили с 15-го этажа за «некорейскую внешность», и узбекским мальчиком, попавшим в больницу после избиения одноклассниками, – показывают, что корейская школа опасна для иностранцев просто потому, что они иностранцы.
Для большинства членов русскоязычной общины выходов из этой ситуации нет. Англоязычная школа, ко всем её минусам, ещё и заоблачно недоступна: ежегодная стоимость нашей «третьей по стране» равнялась стоимости хорошего автомобиля. И вот здесь очень может помочь русская школа. Она обладает достоинствами, которые в России пока мало осознают.
Во-первых, российская школа остаётся территорией, свободной от национальной дискриминации. Твоя этническая принадлежность здесь никого не интересует. Если ты уважаешь окружающих, готов соблюдать общие правила, не создаёшь национальных банд и не пытаешься навязывать свою религию, тебя примут как своего.
Во-вторых, качество образования. Российскую школу принято критиковать за бесконечные реформы и пресловутый ЕГЭ, однако она даёт весьма качественное системное классическое образование, оставаясь наследницей той самой прусской гимназии, из которой когда-то выросли её предшественники – школы Российской Империи и СССР.
На английском языке подобное образование сегодня доступно только элите, стоит дорого и есть далеко не везде. В Канберре, где училась наша старшая дочь, такое образование невозможно получить в принципе, ни за какие деньги. Надо сказать, что немалую роль в её академических успехах в школьные годы играли те русские учебники, по которым мы с ней дополнительно занимались примерно до шестого класса.
Чтобы эта «мягкая сила» работала, однако, недостаточно просто оказывать финансовую и лицензионную поддержку частным русским школам за рубежом. В Южной Корее такие школы существуют и не пользуются особой популярностью: при всём энтузиазме и старании, отдельные предприниматели за границей просто не могут создать образовательных учреждений должного уровня, таких, чтобы родители могли доверить им будущее своего ребенка.
Чтобы родители за рубежом могли со спокойной душой отдать ребенка в русскую школу, это должна быть не невнятная частная лавочка, где преподают случайные гастарбайтеры, а качественная, государственная, организованная РФ школа при посольствах, консульствах или поддерживаемых государством центров русской культуры. Работать в ней должны дипломированные педагоги, специалисты, отобранные и командированные из России.
На базе подобных школ можно было бы создавать и дополнительные образовательные курсы, действующие в вечернее время – для тех русскоязычных детей, кто ходит в местные школы, однако хотел бы заниматься по российской программе русским языком, физикой, математикой или историей. Если бы подобная возможность существовала в Канберре, когда там училась наша старшая дочь, мы бы ей с удовольствием воспользовались. Но – увы! – вместо этого она ходила учиться во французский культурный центр.
Кроме того, у России за рубежом есть стойкая позитивная репутация в таких областях, как информатика, спортивные танцы, гимнастика, музыка. Многие иностранные родители наверняка воспользовались бы возможностью поучить своих детей у «настоящей русской пианистки» или «русского программиста».
По эффективности воздействия на человека мало общественных институтов могут сравниться со школой.
Если привлечение на свою сторону соотечественников является задачей России, то создание сети качественных государственных русских школ за рубежом – вернейший шаг в этом направлении. Ребятишки, которые сегодня спешат к воротам посольства на урок русского языка, когда-нибудь поработают на благо России.
