Россия в глобальной политике

Политика поставлена на паузу, целые общества оказались в изоляции, парламенты закрыты, а чрезвычайное положение вводится по всему миру[1]. Многие комментаторы в поисках оценки текущих событий вдохновляются идеями биополитики и контроля над населением Мишеля Фуко[2].

За последние два десятилетия биополитика стала ключевой концепцией критических дискурсов вокруг проблем управления безопасностью[3]. Идея биополитики, по Фуко, вытекает из двойственного отношения политики к жизни: с одной стороны, жизнь является основой управления, а с другой – власть призвана печься о ней[4]. Для Фуко «жизнь» была способом выразить «внешнее» для человеческого мира политики, внешнее, которое казалось естественным, но по сути являлось довольно податливым конструктом[5].

В этих «нисходящих» секьюритизаторских дискурсах «жизнь» конструируется преимущественно в негативном ключе, низводится до агамбеновской «голой жизни», лишённой силы и воли к деянию (агентности). Она либо вообще исключается из политической сферы, либо включается в неё в качестве объекта цивилизаторской миссии, состоящей в легитимации иерархической или принудительной формы власти[6]. Однако реакция на коронавирус по всему миру демонстрирует, что биополитическая критика управления, то есть контроля и манипулирования жизнью как объектом власти, не соответствует сегодняшней кризисной ситуации. Изоляция премьер-министра Великобритании, а также ключевых государственных чиновников ярко иллюстрирует тот факт, что «жизнь» уже не позволяет отделить власть от внешнего мира, больше нельзя просто и однозначно рассматривать её как нечто внешнее для госуправления. Она протекает – или действует – уже не так.

В более широкой исторической и политической перспективе видно, что разрыв между управлением как человеческим «артефактом» и жизнью как «естественным» объектом управления на текущем этапе антропоцена перестаёт быть устойчивым[7]. Если современные дискурсы по вопросам безопасности действительно отражают проблематичность сохранения разрыва между человеком и природой, который занимает центральное место в биополитических химерах, то появление новых форм антропоцентрического авторитаризма требует выхода за рамки биополитических представлений.

Государство «чрезвычайки» 

Сегодня идея «сохранять спокойствие и продолжать в том же духе» нигде в мире не представляется верной реакцией на коронавирус. Нормальное, обыденное поведение, отсутствие паники и истерики считается опасным и даже высокомерным[8]. Чтобы «выровнять кривую»[9]лучше запретить, закрыть, ограничить сейчас, чем сожалеть потом. Чрезвычайные меры и чрезвычайные полномочия вводятся повсеместно[10]. Либеральные права и свободы кажутся угрозой общественной безопасности.

На деле проблема заключается в самом обществе: люди в панике скупают всё, создавая дефицит наиболее уязвимых к резким колебаниям спроса предметов первой необходимости – от туалетных принадлежностей до еды и лекарств; они встречаются и общаются; они веселятся; они путешествуют; они подвергают риску и себя, и других. Именно люди, предоставленные самим себе, становятся фактором распространения вируса.

Ответные политические меры, выходящие далеко за рамки неотложной медицинской помощи, кажется, обусловлены тем, что люди опасно иррациональны и слабы, уязвимы и нуждаются в защите не только от других, но и от самих себя.

Из-за этого правительства по всему миру были вынуждены схватиться за рычаги власти, чтобы возглавить «войну» против коронавируса[11]. Они стремятся вдохнуть новую энергию в центральную власть, национализировать и объединить общество в коллективной борьбе за безопасность.

Некоторые комментаторы совершенно справедливо отмечают, что такое восприятие людей – как беззащитных против вируса и самих себя – будет способствовать усилению авторитаризма[12]. «Государство чрезвычайного положения» очень точно описал социолог и философ Бруно Латур: «Это государство того, что справедливо называют статистикой: управление населением в рамках сети территориальных ячеек, сверху вниз, под контролем экспертов. Именно это воскресло сегодня на наших глазах – с той лишь разницей, что модель воспроизводится от одной нации к другой, пока, наконец, не станет общемировой. Уникальность нынешней ситуации, как мне кажется, заключается в том, что все мы, оставаясь взаперти в своих квартирах, в то время как снаружи утверждается полицейская власть, а на пустых улицах слышны лишь сигналы машин скорой помощи, – все мы вместе словно исполняем карикатурную роль объекта биополитики, вышедшей прямо из лекций Мишеля Фуко»[13].

Латур прав, отмечая, что это не более чем «карикатура» на биополитическую секьюритизацию. Ещё лучше была бы бодрийяровская «симуляция»[14], поскольку упрощённые сравнения с авторитарными режимами прошлого кажутся не вполне подходящими. Хотя философ Джорджо Агамбен жалуется, что общество низведено к защите и поощрению «голой жизни», то есть отдания приоритета существованию как таковому, это вряд ли стоит считать результатом реализации авторитарных устремлений властей. Они сами, как правило, не были подготовлены к кризису и не успевали оперативно реагировать; они не столько руководили и инициировали ввод новых ограничений, сколько реагировали на давление медиа, требовавших таких мер.

Чрезвычайное положение превратилось в «государство чрезвычайки», в котором политических лидеров обвиняют в «беспечности» и «самодовольстве»[15]. Эта «симуляция» или «карикатура» биополитики подсказывает, что биополитическая критика управления как войны отвержения и исключения несколько ущербна. Многие радикальные и критически настроенные комментаторы призывали к расширению регулятивного управления и отстаивали потенциальные преимущества более активного государственного вмешательства[16]. По сути, наиболее ярким аспектом нынешнего кризиса и стало консенсусное убеждение в том, что вирус требует краха нормальной политической и социальной жизни с этических позиций[17].

Новая этическая «политика дистанцирования»[18] от жизни (социальной, политической и экономической) переворачивает прежнее биополитическое понимание «голой жизни» – насильственно исключаемой из полиса или подчиняемой ему. 

Вместо этого в центр этических принципов ставится именно «голая жизнь», а проблематизируется или исключается формальная политика, опаздывающая за летящей реальностью. Такое авторитарное мировоззрение сильно отличается от моделей прошлого и лучше понимается как «антропоцентрический авторитаризм». В основе этого перехода к новому авторитаризму лежит кризис модернистского разрыва между сферой человеческой политики, закона и прав и сферой «жизни», понимаемой как отдельная или «естественная» внешняя сфера.

Для многих агамбеновское разделение между «биосом» (bios), общественной жизнью гражданина, и «зои» (zoe), безличной биологической «голой жизнью» вообще[19], является сомнительной и устаревшей концепцией человеческой исключительности: в ней человек каким-то образом главнее или выше остальной природы. На самом деле Агамбен подходит к самой сути вопроса, когда пишет, что война с коронавирусом – «с невидимым врагом, который может таиться в каждом человеке, – это самая абсурдная из войн. Это, в сущности, гражданская война. Враг – не снаружи, он внутри нас»[20]. Если враги – это мы, то политическая борьба с коронавирусом неизбежно будет иметь авторитарные последствия, независимо от формальных политических предпочтений соответствующих правительств.

* * *

Коронавирус обнажил ограничения традиционных дискурсов биополитики перед лицом антропоцентического авторитаризма. Если мы являемся одновременно и угрозой безопасности, и субъектами, подлежащими защите, то биополитическое разделение более не актуально. Активисты движения «Восстание против вымирания»[21], которые провозглашают: «Коронавирус – это лекарство. Люди – это болезнь», выражают в своём лозунге кризис модернистских идей в области безопасности. Их риторика, возможно, отдаёт экстремизмом, но она не слишком противоречит позиции главы ведомства ООН по охране окружающей среды Ингер Андерсен, которая заявила, что вирус – это послание от природы о том, что человечество само навлекает на себя такие кризисы[22].

Отстаивая состоятельность антропоцентрического авторитаризма с позиций критической науки, Латур утверждает: «В период кризиса в области здравоохранения люди в целом, возможно, и правда “сражаются” с вирусами – несмотря на то, что тем на нас наплевать и убивают они нас ненамеренно, просто переходя из горла в горло. Но в контексте экологических изменений ситуация трагически переворачивается: на сей раз патоген, чья страшная вирулентность изменила условия жизни всех обитателей планеты, вовсе не вирус, а человечество!»[23].

Кажется, современный мир, позволивший упрощение и размежевание биополитики – проведение той границы между жизнью и политикой, которую постоянно надо обсуждать, причём всегда по-разному, – больше не способен рационализировать или легитимировать власть. Если урок, который преподносят нам попытки мирового сообщества справиться с коронавирусом, состоит в том, что проблемой является само человечество, то антропоцентрический авторитаризм, возможно, бросит более серьёзный долгосрочный вызов нашему образу жизни, чем сам вирус.