Россия в глобальной политике

Положение дел в области контроля над вооружениями выглядит довольно удручающе. Сколько-нибудь значительных подвижек нет уже долгие годы. Полтора десятилетия не действуют никакие ограничения в двух важнейших сферах — противоракетной обороны и обычных вооружений в Европе, по которым когда-то были заключены эпохальные по своему значению договоры (договор по ПРО и ДОВСЕ). Под угрозой договор по РСМД. Не просматриваются перспективы вступления в силу договора о всеобъемлющем запрещении ядерных испытаний (ДВЗЯИ). Мало ясности с Договором о запрещении производства расщепляющихся материалов (ДЗПРМ). Поставленной под вопрос оказывается действенность Конвенции о запрещении химического оружия (КЗХО) — хотя, хочется надеяться, по причинам конъюнктурно-ситуативного плана. Необходимость обратиться к некоторым проблемным темам Конвенции о запрещении бактериологического (биологического) и токсинного оружия в принципе не вызывает возражений — но готовности к сколько-нибудь заметной активности на этом поле не наблюдается.

Учитывая общую конфронтационную атмосферу в отношениях России с Западом в последние четыре года, оснований для оптимистических ожиданий здесь, казалось бы, немного. Как вписываются в эту не слишком радужную картину провозглашенная в Федеральном послании российского президента 1 марта 2018 г. готовность действовать решительно и энергично, осуществляя военные приготовления? Таковая, безусловно, оправдана в контексте обеспечения военной безопасности страны. Но у некоторых слушателей и комментаторов на этой почве возможны приливы завышенного энтузиазма, самоуверенности и даже воинственности. В том числе по вопросам контроля над вооружениями — ведь он требует тщательно выверенного учета взаимных интересов, баланса выигрыша и потерь, готовности идти на компромиссы, кооперативного взаимодействия, какой-то меры открытости… Зачем все это, коль скоро достижения отечественных ученых, конструкторов и производителей вооружений позволяют нам считать самих себя лидерами, далеко опередившими любых возможных эвентуальных противников?

Здесь есть и оборотная сторона медали. Наши контрагенты/оппоненты могут, под впечатлением наших успехов, стать не более податливыми, а более настороженными — в частности, в плане встречной готовности к военным приготовлениям и выстраиванию альянсов по совместному обеспечению безопасности. То есть мы рискуем столкнуться с классической дилеммой безопасности. В истории такое случалось не раз.

Все это теория. Стоит заметить, что на практике отечественной внешнеполитической традиции всегда был присущ очень осторожный, сбалансированный подход к вопросам, которые возникали или могли возникнуть в контексте контроля над вооружениями — не ради договоренностей «во что бы то ни стало», а для того, чтобы не упустить возможности рациональных, выгодных для нашей страны развязок. Тем более, что ответ на вопрос о том, кто кого опережает в военных приготовлениях, может оказаться неоднозначным.

Если обратиться к конкретике, то в выступлении В.В.Путина 1 марта 2018 г. были упомянуты шесть новых систем, которые, несомненно, будут предметом самого пристального внимания аналитиков, занимающихся вопросами военной безопасности страны. Уместно посмотреть, как эти системы соотносятся с существующими или возможными (желательными в будущем?) взаимными договоренностями об ограничении и сокращении военных приготовлений.

Прежде всего упомянем тяжелую МБР «Сармат», которая заменит комплекс «Воевода» (Р-36М2, РС-20 по индексу договора СНВ, SS-18 «Сатана» по натовской классификации), самую крупную из существующих МБР. Оценки касательно параметров этой системы выглядят так: вес св. 200 тонн (примерно такой же как у SS-18), короткий активный участок полета (что затрудняет перехват средствами ПРО), дальность полета до 15 тыс. км (соизмеримо с некоторыми оценками по SS-18), 15 боевых блоков индивидуального наведения по 750 килотонн (в SS-18 до 10, или моноблок до 20 мегатонн).

По некоторым из перечисленных выше параметрам (но не по всем) «Сармат» подпадает под ограничения договора СНВ.

* межконтинентальные баллистические ракеты и баллистические ракеты на подводных лодках с дальностью св. 5500 км
⁺  тяжелые бомбардировщики, каждый засчитывается как 1 единица, независимо от ядерного оснащения
⁺⁺ засчитывается фактическое количество ядерных зарядов и ПУ на тяжелых бомбардировщиках

У России, с точки зрения договорных ограничений, есть большой «запас прочности» по количеству МБР (св.170 единиц до невыбранного потолка). По пусковым установкам замена SS-18 на «Сармат» будет происходить в пропорции 1:1 (разница примерно в 20 единиц непринципиальна). По боезарядам, если считать замену в пропорции 10:15, есть «запас» примерно на 20 МБР. Именно здесь возникает своего рода узкое место. Однако необходимость просчитывать выведение из строя старых ракет и замену их новыми возникнет лишь тогда, когда последние будут окончательно доработаны и подготовлены к постановке на боевое дежурство (в конце 2017 г., как сообщалось, ракета прошла бросковые испытания, а принятие комплекса на вооружение ожидается в 2019–2020 гг.). Срок эксплуатации SS-18 продлен до 2026 г.

Таким образом, в случае простого продления договора СНВ в 2021 г. (что с политико-бюрократической точки зрения было бы самой несложной операцией, поскольку потребовало бы только взаимного уведомления путем обмена дипломатическими нотами) больших проблем с замещением SS-18 ракетами «Сармат» не возникает. В принципе лучше было бы заключить новый договор, который позволит более точно и на более длительную перспективу учесть изменения в ракетно-ядерном потенциале. Но политически — как ситуация видится сегодня — это менее вероятно. Однако у обеих сторон есть мотивация для того, чтобы договор сохранился — хотя бы только по причине уникальности этого инструмента взаимного контроля. С начала действия договора стороны обменялись почти 15 тысячами документов о местонахождении и перемещении своих вооружений, провели св. 250 инспекций на местах, участвовали в полутора десятках встреч в рамках комиссии по договору.

Другая система, требующая внимания — крылатая ракета нового поколения с ядерной энергоустановкой. Эта информация вызвала оживленные комментарии — хотя по большей части скептические, поскольку попытки создать такого рода устройства в прошлом предпринимались, но о положительных результатах ничего не известно. В российских официальных оценках подчеркивается успешное испытание, состоявшееся в конце 2017 г., и возможность на этой основе оснастить вооруженные силы принципиально новой ракетно-ядерной системой — малозаметной, высокоманевренной, не обладающей высокими скоростными характеристиками, но имеющей практически неограниченную дальность действия.

Высказывается предположение, что основой послужила опробованная в Сирии крылатая ракета воздушного базирования Х-101, которая может базироваться на стратегических бомбардировщиках Ту-95 МСМ и Ту-160 (до 8 единиц на одном самолете в первом случае и до 12 — во втором). Каждый из самолетов, в случае оснащения ракет ядерными боезарядами (сейчас — в модификации Х-102 с мощностью 250 кт), по правилам засчета СНВ-3 входит в подлежащую ограничению категорию МБР, БРПЛ и ТБ (суммарно до 700 единиц). Есть и другое ограничение — в суммарное количество ядерных боезарядов и пусковых установок засчитывается каждая ракета. То есть здесь России тоже надо будет учитывать договорные правила. А «практически неограниченная дальность полета» у новой ракеты в этом плане никаких проблем не создает — равно как и мощность боезаряда (предположительно килотонного класса). Не может быть претензий и по линии РСМД — там ограничения по крылатым ракетам касаются только их варианта наземного базирования.

Что же касается остальных «новинок», исходящих от России, то они не создают каких-либо серьезных коллизий с существующей (или ожидаемой в обозримом будущем) практикой контроля над вооружениями (может быть, из-за достаточно ограниченного поля развертывания этой практики).

Гиперзвуковая ракета «Кинжал», которая с 1 декабря 2017 г. поставлена на боевое дежурство в Южном военном округе, запускается с модернизированного МиГ-31, обеспечивает нанесение ударов по целям на дальность более 2 тыс. километров (то есть без захода в зону ПВО противника) и имеет скорость 10М (десятикратное превышение скорости звука). Ее главные достоинства, по мнению президента — маневренность и гарантированное преодоление систем ПВО и ПРО противника.

Еще одна гиперзвуковая новинка — ракетный комплекс стратегического назначения «Авангард». Его «планирующий крылатый блок», по словами президента, способен совершать полеты в плотных слоях атмосферы на межконтинентальную дальность со скоростью 20M, надежно управляется (несмотря на движения в условиях плазмообразования при температуре 1600-2000 градусов Цельсия), осуществляет глубокое маневрирование по вертикали и горизонтали и неуязвим для любых средств ПВО и ПРО. Хотя скорость 20М почти равна первой космической, а испытания, как сообщалось, были проведены еще в 2011-2012 гг. (причем российские предприятия уже приступили к серийному производству данного комплекса), обилия комментариев это сенсационное сообщение не вызвало. Может быть, из-за глубокой засекреченности данной системы (внешний вид которой остается неизвестным).

На межконтинентальную дальность способны перемещаться и беспилотные подводные аппараты — опять-таки, как было объявлено, со скоростью, во много раз превышающей возможности подводных лодок, современных торпед и самых быстроходных надводных кораблей. Наконец, упоминались боевые лазерные комплексы, которые с 2017 г. уже начали поступать в российские войска. В обоих случаях отметим, что никаких признаков контроля над вооружениями в соответствующих областях не обнаруживается. Так что Россия и здесь не встретит никаких препятствий — кроме технологических, финансовых, а также связанных с возможными непредсказуемостями гонки вооружений в сфере высоких технологий.

Но именно на эту сторону дела и надо бы обратить особое внимание. Россия твердо и уверенно заявляет о своей готовности ответить вызовом на действия США в сфере военного соперничества — и вступает в достаточно рискованное противостояние с державой, которая по многим показателям вряд ли уступит, если отнесется к этому вызову всерьез. Поэтому важно различать: есть политико-пропагандистская сторона дела — которая важна для Москвы и во внешнеполитическом контексте, и во внутриполитическом плане (особенно учитывая фактор президентских выборов в России) — и есть настоятельная потребность не свалиться в штопор гонки вооружений, который может быть чреват весьма неприятными последствиями. Для Советского Союза перенапряжение усилий на этом поле стадо одной из причин фатального исхода.

Поэтому представляется важным, что прозвучавший со стороны Москвы клич «Иду на вы!» сформулирован таким образом, чтобы не затянуть в тугой узел и без того непростые взаимоотношения двух стран. У нас есть немало взаимных претензий по другим разделам военно-политического досье — сейчас, например, это касается договора по РСМД. Но посол России в США Анатолий Антонов имел достаточно серьезные основания подчеркнуть, что в послании президента речь шла о стратегических вооружениях, которые не подпадают под ограничения указанного договора, и что Россия, развивая свой ядерный потенциал, не нарушила ни одной договоренности в сфере разоружения и контроля над вооружениями — «все находится в строгом соответствии с нашими международными обязательствами».

Если задуматься, то сигнал, отправленный из Москвы, содержит не только конфронтационную составляющую, но и кооперативный потенциал.

Например, в послании президента отчетливо прозвучала мысль о том, что «планирующий крылатый блок» абсолютно неуязвим для любых средств противовоздушной и противоракетной обороны. Но раз так, то проблематика ПРО, которая была одной из главных причин деградации российско-американских взаимоотношений в области военной безопасности, теряет свое значение и может быть безболезненно из них изъята. Можно посмотреть на эту тему и под другим углом зрения. Когда обсуждался вопрос о том, как отличить от «обычных» ракет противоракеты, более высокая скорость последних служила ключевым показателем. Но выходит, что теперь это различие размывается.

А тема боевых лазерных комплексов — не перекликается ли она с предпринимавшимися в прошлом попытками нащупать возможность договоренностей по этому оружию? Тогда они оказались безрезультатными — в частности, потому, что американская сторона считала себя лидирующей в данной области. Может быть, настало время для второй попытки?

Ну, и последний сюжет из перечисленных — о беспилотных подводных аппаратах. Никакого регулирования здесь нет и не просматривается. А зря. Ведь в воздушном пространстве дроны освоились очень быстро, и уже сегодня возникает вопрос о том, как инкорпорировать их в договор по РСМД — то ли отделив от крылатых ракет наземного базирования, то ли, наоборот, включив в качестве третьей категории средств, попадающих под его регулирование. Без чего договор оказывается не в состоянии заполнить возникающие на волне новых технологий лакуны.

А теперь вновь уйдем от конкретики к проблемам общего плана. Какими бы убедительными ни были аргументы в пользу прозвучавших призывов «прислушаться» к Москве — в них четко просматривается акцент на более активное, более эффективное использование ею ядерного фактора. Пусть вовсе не для того, чтобы сознательно придать импульс гонке ядерных вооружений, а лишь с целью заставить других участников международной жизни адекватно отнестись к интересам России и ее возможностям их отстаивать.

Но ведь для этого апеллируют к ядерной риторике, ядерной логике, соображениям касательно использования ядерного инструментария — что само по себе превращает ядерное оружие в предмет легитимации. И этот мотив перекликается с тем, который заложен в недавнем Обзоре ядерной политики (Nuclear Posture Review), обнародованном Вашингтоном. В нем тоже делается особый акцент на ядерном факторе — более отчетливый, чем это было в других аналогичных американских документах.

Можно, конечно, порадоваться, что хотя бы здесь между двумя державами есть некое единство представлений, и понадеяться на возможность их общих подходов на этом поле. Но не будем забывать, что они оказываются в противофазе к настроениям «неядерного большинства». Которое все больше ощущает пропасть, отделяющую его о тех, кто обладают ядерным оружием или считают его важным для обеспечения своей безопасности. Перечень проблемных сюжетов увеличивается — в нем уже и раскол по Договору о запрещении ядерного оружия, и угроза второго подряд провала Обзорной конференция по ДНЯО (2020 г.), и подрыв легитимности усилий, направленных на укрепление логики и политики ядерного нераспространения (северокорейское досье в этом смысле — отнюдь не закрыто, но оно может оказаться не последним). Это — не менее серьезная тема для обсуждения Россией и США возможностей их взаимодействия на международной арене.