С легкой руки Владимира Путина упоминания «мягкой силы» стали за последний год неотъемлемой частью дискуссий о российской внешней политике. Вот и проект новой внешнеполитической концепции, если верить утечкам, будет содержать раздел на эту пока еще не очень привычную для России тему. В принципе, все правомерно – иностранные комментаторы и аналитики давно твердят о том, что Москва со своей старомодной верой в решающую роль пушек постоянно проигрывает в информационном и имиджевом плане.
Между тем в мире глобальных и всеобъемлющих коммуникаций восприятие становится материальным фактором, уравновешивая, а иногда и перевешивая классические способы самоутверждения. Так что можно только порадоваться, что Кремль и Смоленская площадь пусть и запоздало, но обратили внимание на этот аспект дипломатии. Впрочем, из того, что обсуждается, следует: российское понимание «мягкой силы» заметно отличается от интерпретации в США, где изобрели термин, и в Европе, обладающей ее крупнейшим потенциалом.
Российское руководство видит три основных направления работы. Во-первых, это продвижение культуры, языка и российского образования как продуктов и услуг, привлекательных и конкурентоспособных на мировой арене. Тут трудно спорить, такая деятельность нужна и полезна в любом случае. Во-вторых, контрпропаганда, которая призвана противодействовать негативной картине российской политики и жизни, доминирующей в иностранных СМИ. Дело привычное еще с советских времен, хотя и требующее сегодня качественно новых технологических подходов (учитывая иные способы распространения и потребления информации). Посему денег на него не жалеют. Наконец, в-третьих, создание сети поклонников, «друзей России» по миру. С этой целью предлагается восстановить Союз обществ дружбы и даже провести в России Международный фестиваль молодежи и студентов. Это воспроизводит советский опыт, зарекомендовавший себя как достаточно действенный.
Воссоздать оболочку советской «мягкой силы» довольно просто, все зависит от выделяемых ресурсов. Непонятно, чем ее сегодня наполнять, кроме фольклора и общих рассуждений о банкротстве однополярного мира.
Советская модель, как бы ни относиться к ее конкретной реализации, была основана на идее социального прогресса и справедливости. И хотя по мере того, как мир узнавал оборотные стороны «нового общества», вера в него затухала, изначального заряда хватило на несколько десятилетий. Кроме того, СССР не просто заявлял об альтернативной модели общественного устройства, но и активно продвигал ее вовне, бросая вызов идеологическому оппоненту и тем самым вызывая интерес к себе многих стран как к могучему потенциальному патрону. К тому же, Советский Союз не только в риторике, но и на практике охотно демонстрировал щедрость в отношении тех, кто изъявлял желание прильнуть к кремлевскому плечу. Нередко эта щедрость шла в ущерб самой метрополии, которая жила хуже многих окраин, но интересы экспансии ставились выше прочих задач.
Современная Россия с ее пафосом «прибыль превыше всего» в том числе и в отношениях с другими странами много более прагматична, но настолько же менее привлекательна для остальных.
Справедливости ради надо заметить, что мировой статус СССР прежде всего был основан, конечно, не на «мягкой», а на военной силе и готовности ее применять. Без этого компонента никакая самая распрекрасная идеология не сделала бы страну сверхдержавой, также как сегодня глобальная гегемония США в первую очередь определяется их военно-политическими возможностями, а уже потом очарованием «американской мечты».
Современная Россия лишена идеологической закваски, из которой могло бы появиться послание, привлекающее внимание мира. Правда, в последнее время власть и общество, окончательно исчерпав советский ресурс, начинают наощупь искать замену, но пока получается нечто консервативное, охранительное, то есть по определению противопоставленное прогрессу. Даже новую российскую идентичность предполагают искать, уходя в глубь русской истории, возрождая традиции досоветского прошлого. Хорошо это или плохо – предмет отдельной дискуссии, но довольно трудно представить себе Международный фестиваль молодежи и студентов, несущий «юности мира» консервативный посыл и устремленный в минувший «золотой век».
Это перестает работать даже с соседними странами. Хотя там все еще хватает ностальгии по утраченной с концом Советской власти спокойной жизни, активную и перспективную часть населения этим уже не захватить.
С идеей справедливости еще хуже. За годы после исчезновения СССР Россия приобрела в мире (причем не только на Западе) устойчивый образ государства, живущего за счет «нетрудовых доходов» (углеводородная рента), да еще и неспособного распределять их сколько-нибудь равномерно в пользу большинства граждан. Анекдотическая история с наделением российским гражданством Жерара Депардье, на самом деле, обнажает глубинные предпочтения отечественного истеблишмента.
Умиление разгульным образом жизни наиболее развязанной части артистической богемы и подчеркивание того, что богатеи у нас живут вольготнее, чем во Франции и остальной Европе, где им приходится платить высокие налоги, едва ли способствует популярности России среди широких зарубежных масс.
Да и незарубежных тоже.
Есть, впрочем, другое проявление солидарности. Лозунг фестивалей последних десятилетий гласил: «За антиимпериалистическую солидарность, мир и дружбу!» Антиимпериалистическая солидарность, то есть противодействие американскому и западному доминированию, в принципе не противоречит декларируемому Москвой курсу. Но Советский Союз о противостоянии с Западом не просто говорил, он его активно осуществлял, рекрутируя другие страны в свою поддержку. Авторитет России в бывшем «третьем мире» до сих пор еще отчасти определяется тем, что в ней видят тень СССР, то есть державу, которая если и не системная альтернатива Западу, то хотя бы противовес его культурно-политической монополии.
Но это остаточное отношение. Во-первых, потому что Россия никакого подлинного вызова Западу не бросает, своей строптивостью она защищает собственные интересы и позиции, а не пытается вести за собой других. Во-вторых, если СССР размахивал антиколониальным знаменем, весьма популярным на волне распада империй во второй половине ХХ века, то Россия сама увязла в сложных постимперских переживаниях. И неприязнь пробуждающегося «третьего мира» к Западу (см. арабскую весну») не означает роста симпатий к России. На общем фоне бурных перемен она со своим охранительным пафосом попадает в категорию реакционеров, а не прогрессистов. Тем более что Россия, благодаря советскому наследию, является обладателем привилегий в Совете Безопасности ООН, которые вызывают растущее раздражение большинства государств мира.
Любая статья о «мягкой силе» завершается одним и тем же.
Способность влиять на других – это производная от наличия привлекательной модели внутри. Только такой образ можно транслировать вовне и ожидать позитивный эффект. России пока транслировать нечего.
Значит «мягкая сила» в лучшем случае сведется к набору технических мер – небесполезных, но не меняющих ничего по существу. А к «друзьям России» добавятся разве что вечная жертва американских преследований Роман Полански и забубенный гуляка Мел Гибсон. Последний, правда, хоть в целом и подходит по технико-тактическим данным, избивал с пьяных глаз свою русскую подругу, так что, неровен час, попадет под действие нового закона о возмездии тем, кто обижал российских граждан.
