В августе 2008 года многолетний грузино-осетинский конфликт вылился в «пятидневную войну». За 17 лет это третье вооруженное противостояние между Грузией и Республикой Южная Осетия, де-юре признаваемой (в том числе и Россией до 26 августа 2008-го) частью грузинского государства. Однако нынешнее противоборство качественно иное, чем два предыдущих, поскольку в нем напрямую участвовали Вооруженные силы Российской Федерации.
Если в период грузино-абхазской войны 1992–1993 годов мы имели дело с самодеятельностью отдельных военнослужащих РФ, то на сей раз действия Российской армии были не просто поддержаны на официальном уровне. Кремль оценил их как операцию по «принуждению Грузии к миру», призванную спасти осетинский народ от масштабной гуманитарной катастрофы. В отличие от предыдущих грузино-осетинских вооруженных противостояний (1991–1992, 1992–1993, 2004), в нынешний конфликт активно вовлечены США и государства Европейского союза. Активность продемонстрировала Украина, которая обозначила действия по сдерживанию российского Черноморского флота, участвовавшего в операции.
В первый раз Тбилиси вел борьбу с сепаратистскими образованиями (Абхазией и Южной Осетией) одновременно – «на два фронта». События в Южной Осетии и вокруг нее стали едва ли не главным вопросом международной повестки дня. В первые сутки «пятидневной войны» Совет Безопасности ООН трижды собирался для обсуждения ситуации на Кавказе.
Впервые после армяно-азербайджанского конфликта из-за Нагорного Карабаха (1991–1994) в публицистике зазвучали алармистские прогнозы относительно возможности превращения Кавказа в стартовую площадку новой большой войны.
Но, пожалуй, самое главное последствие «пятидневной войны» – формально-юридическое признание Москвой независимости Абхазии и Южной Осетии. Теперь две бывшие автономии в составе Грузии перешли в разряд частично признанных государств, таких, как Тайвань, Косово, Турецкая республика Северного Кипра. Они не стали государствами, признанваемыми Организацией Объединенных Наций, но добились полноценных отношений со страной, входящей в «ядерный клуб» и имеющей право вето в Совете Безопасности ООН.
ОТ ЛОКАЛЬНЫХ СТЫЧЕК К КОНФЛИКТУ МИРОВОГО ЗНАЧЕНИЯ
Грузино-осетинский конфликт был первым межэтническим противоборством в постсоветской Грузии, переросшим в масштабное вооруженное столкновение. Юго-Осетинская автономная область в составе Грузинской ССР – исторический предшественник непризнанного государственного образования Республика Южная Осетия – была образована 20 апреля 1922 года. Ее территория составляла 6,5 % территории Грузии (3,84 тыс. кв. км). По данным Всесоюзной переписи населения (1989), в Юго-Осетинской АО проживали 98,5 тыс. человек (из них 63,2 тыс. осетин, 28,5 тыс. грузин, 2,1 тыс. русских, 0,9 тыс. – представители еврейских этнических групп и др.). Численность осетин в Грузии в 1989-м составляла 165 тысяч (порядка 3 % населения). Около 100 тыс. осетин проживали во внутренних районах Грузии (наиболее крупными были осетинские общины в Тбилиси, Гори, Рустави). Правовой статус Южной Осетии в докризисный период регулировался Законом о Юго-Осетинской АО, который был принят в 1980 году.
В своем развитии конфликт прошел несколько этапов – от локального (даже не регионального) противостояния, малоизвестного и малоинтересного мировому сообществу, до события международного значения.
Первый этап (1988–1989) можно назвать идеологическим. В этот период противоборствующие стороны обозначили главные претензии друг к другу, а также сформировали основополагающие этнополитические мифологемы будущего конфликта.
Второй этап (1989–1991) – политико-правовой. В течение двух лет грузинская и осетинская стороны вели другом с другом законотворческую («статусную») войну.
20 сентября 1989 года были опубликованы проекты законов Грузинской ССР, ущемлявшие права Юго-Осетинской АО. Чуть менее чем два месяца спустя, 10 ноября, на сессии народных депутатов Юго-Осетинской АО было принято решение о преобразовании области в автономную республику в составе Грузии. Эту акцию в Тбилиси восприняли крайне негативно, поскольку Южная Осетия повышала свой статус в одностороннем порядке. 16 ноября 1989-го Президиум Верховного Совета Грузинской ССР отменил решение югоосетинского областного Совета Еще через неделю прошел многотысячный антиосетинский марш грузинских националистов на Цхинвали, столицу Юго-Осетинской АО, появились первые жертвы.
Далее произошло ключевое для эскалации конфликта событие. 11 декабря 1990 года Верховный Совет Грузии принял решение об отмене автономного статуса Южной Осетии. Почти одновременно власти Советского Союза объявили о режиме ЧП в югоосетинской автономии, а грузинское руководство начало ее блокаду.
Третий этап – вооруженная борьба между Грузией и Южной Осетией (январь 1991 – июль 1992). 6 января 1991 года внутренние войска МВД СССР отправляются из Цхинвали в казармы, в город входит шеститысячный отряд грузинских боевиков, появляются жертвы среди мирного населения. В ходе военных действий столицу Южной Осетии штурмовали трижды (февраль и март 1991, июнь 1992). В конфликт вовлекается Северная Осетия (субъект РФ на Северном Кавказе), куда прибыли около 43 тыс. беженцев из самой Южной Осетии и внутренних областей Грузии. При этом североосетинские действия напрямую Кремлем не контролировались. Более того, условием подписания Федеративного договора Владикавказ ставил поддержку (в той или иной форме) Южной Осетии Москвой. В конце мая 1992-го Северная Осетия перекрывает газопровод, ведущий в Грузию.
24 июня 1992 года президенты РФ и Грузии Борис Ельцин и Эдуард Шеварднадзе подписывают Дагомысские (Сочинские) соглашения о принципах урегулирования грузино-осетинского конфликта. 14 июля начинается миротворческая операция. Вводятся российский, грузинский и североосетинский миротворческий батальоны, боевые действия прекращаются, создается Смешанная контрольная комиссия (представители РФ, Грузии, Южной Осетии, Северной Осетии) по соблюдению условий прекращения огня. В результате вооруженного противоборства было сожжено 100 сел, убито более тысячи человек.
Таким образом, вооруженный конфликт был «заморожен». Начинается его четвертый этап, продолжавшийся до мая 2004-го.
В отличие от Абхазии Южная Осетия не знала масштабных этнических чисток грузинского населения. Вплоть до августа 2008 года здесь сохранялось совместное проживание грузин и осетин. В Конституции самопровозглашенной автономной республики Южная Осетия грузинский язык был признан в качестве языка меньшинства. Перестрелки, блокады и провокации прекратились, удалось достичь относительного мира. До 2004-го между Тбилиси и Цхинвали действовало прямое автобусное сообщение, существовали рынки (Эргнети), где грузины и осетины торговали совместно, взаимно признавались автомобильные номера.
Следует заметить, что в послевоенных условиях основу экономики территории с «отложенным статусом» составляла контрабанда, в которую были вовлечены представители обеих этнических групп. Но эта теневая экономика накрепко привязывала Южную Осетию к Грузии, она же – пусть и неформальным способом формировала доверие двух конфликтовавших общин.
Заметную роль в урегулировании конфликта играл и президент Северной Осетии Александр Дзасохов (избран в 1998 году), который имел прямые неформальные контакты с соратником по бывшему Политбюро ЦК КПСС Эдуардом Шеварднадзе. Все это позволяло разряжать обстановку. Более того, за 12 лет был наработан значительный позитивный потенциал в процессе мирного урегулирования.
Во-первых, миротворческую миссию несли совместно грузинский и российский батальоны.
Во-вторых, были подписаны важные документы, обеспечивавшие реабилитацию конфликтной территории. Среди них следует особо отметить Меморандум о мерах по обеспечению безопасности и укреплению взаимного доверия между сторонами в грузино-осетинском конфликте от 16 мая 1996-го и российско-грузинское межправительственное Соглашение о взаимодействии в восстановлении экономики в зоне грузино-осетинского конфликта и о возвращении беженцев от 3 декабря 2000 года.
Пятый этап можно охарактеризовать как «разморозку» конфликта. Она началась с попыток официального Тбилиси пересмотреть сложившийся в Южной Осетии баланс сил и политико-правовой формат урегулирования. «Революция роз» в Грузии (октябрь – ноябрь 2003), ошеломляющая победа (97 % голосов) на президентских выборах Михаила Саакашвили (январь 2004) произошли, как и в начале 1990-х, на основе мобилизации «патриотического» ресурса. В выступлениях Саакашвили и его соратников звучали идеи воссоздания единой Грузии и реванша за «национальные унижения» в Южной Осетии и Абхазии.
31 мая 2004 года без согласования действий со Смешанной контрольной комиссией (СКК) под предлогом борьбы с контрабандой на территорию Южной Осетии были введены силы спецназа МВД Грузии (300 человек). Эти действия члены СКК расценили как нарушение Дагомысских соглашений. С грузинской стороны прозвучали обвинения в адрес российских миротворцев в этнической ангажированности, а также криминальной деятельности. 20 июля 2004-го президент Грузии публично заявил, что не исключает возможность денонсации Дагомысских соглашений: «Если в рамках соглашений на территории Цхинвальского района нельзя поднимать грузинский флаг, я готов выйти из этих соглашений».
Этим заявлением Саакашвили продемонстрировал, что стремится к реализации трех целей:
- интернационализировать грузино-осетинский конфликт, подключить к его урегулированию США, страны Европы;
- переформатировать конфликт из грузино-осетинского в грузино-российский и представить его как проявление российского неоимпериализма;
- отказаться от эксклюзивной роли России как гаранта мира в регионе.
Именно реализация данных целей стала квинтэссенцией пятого этапа грузино-осетинского конфликта. 8–19 августа 2004 года в Южную Осетию пришла вторая война. В этом военном противоборстве использовалось не только стрелковое оружие, но и артиллерия. И хотя к концу месяца стороны удалось на несколько дней разъединить, август (роковое время в конфликте) 2004-го стал началом новой волны обстрелов, нападений, провокаций и перекрытий жизненно важных коммуникаций. С тех пор тактика «мелкого военного фола» стала в Южной Осетии повседневной реальностью.
Эта кратковременная война (забытая особенно на фоне «горячего августа»-2008) стала в определенной степени переломным моментом российской политики в регионе. До 2004 года Москва стремилась к объективности и нейтралитету, сохранению статус-кво как наилучшего выхода. После 2004-го Россия (понимая взаимосвязь ситуации в Южной Осетии с безопасностью всего Северного Кавказа) фактически становится на сторону непризнанной республики.
Во-первых, теперь Москва рассматривает Цхинвали как инструмент для воздействия на Тбилиси, ставшего к этому моменту не только на откровенно проамериканский, но и антироссийский путь.
Во-вторых, потеря Южной Осетии видится как угроза для самой РФ. Не разрешенный до сих пор осетино-ингушский конфликт тесно связан с ситуацией вокруг непризнанной республики.
В 2004–2006 годах парламент Грузии принял целый ряд постановлений, которые признавали российскую миротворческую миссию «отрицательной», а действия РФ оценивали как «неприкрытую аннексию». Осенью 2006-го Тбилиси запускает проект «альтернативной Южной Осетии», делая своим знаменем бывшего премьер-министра и министра обороны непризнанной республики Дмитрия Санакоева. Цель этого проекта – переформатировать переговорный процесс (фактически отказавшись от прямого диалога с Цхинвали).
В марте 2007 года Тбилиси создает на территории Южной Осетии «временную административную единицу». Это решение фактически поставило крест на переговорах между Грузией и непризнанной республикой. Тбилиси предпринимает попытки международной легитимации Санакоева (он участвует в форумах в Брюсселе и в Страсбурге, его рассматривают как «конструктивного» представителя осетинской стороны в отличие от Эдуарда Кокойты).
Венцом политики «разморозки» стали переподчинение грузинского миротворческого батальона Министерству обороны Грузии (ранее он подчинялся командованию Совместных сил по поддержанию мира), а также неоднократные заявления министра по реинтеграции Грузии Темури Якобашвили о необходимости выхода из существующих форматов мирного урегулирования. Добавим также, что в июле 2006 года Грузия в нарушение базового Московского соглашения о прекращении огня и разъединении сил от 14 мая 1994-го ввела подразделения армии и полиции в верхнюю часть Кодорского ущелья Абхазии. Между тем в соответствии с Московским соглашением эта зона была объявлена демилитаризованной. Теперь статус-кво был нарушен и там. Переговоры между конфликтующими сторонами прекратились.
Жесткие (и не всегда адекватные) действия Грузии в 2004–2008 годах трудно объяснить без учета внешнего фактора. Естественно, он не был определяющим. Фрустрированное грузинское общество времен Шеварднадзе в 2003-м предъявило запрос на сильное государство, понимаемое как «территориально целостное». Однако поддержка Тбилиси в первую очередь со стороны США (военно-техническая помощь, дипломатическое покровительство, продвижение в структуры НАТО) создавала у лидеров Грузии ощущение, что любые их действия будут одобрены Западом. Это чувство подкреплялось тем, что Соединенные Штаты и их союзники демонстративно не замечали нарушений мирных соглашений по Южной Осетии и Абхазии, допускаемых Тбилиси, вяло реагировали на отступления от демократических норм внутри Грузии. Здесь речь идет о событиях 7 ноября 2007 года, а также об использовании административного ресурса в борьбе с оппозицией в ходе выборов в Аджарии (2004) и на муниципальных выборах (2006).
В 2008-м Москва тоже внесла свою лепту в «размораживание» конфликтов в Грузии. 21 марта Государственная дума приняла заявление, в котором обозначила два условия для возможного признания независимости Абхазии и Южной Осетии (вступление Грузии в НАТО, силовая операция против двух непризнанных республик). После этого, в апреле, уходящий президент РФ Владимир Путин поручил федеральному правительству оказать «предметную помощь» населению Абхазии и Южной Осетии. Само это поручение предполагало среди прочего установление фактически прямых дипломатических контактов Москвы с Цхинвали и Сухуми. Незамедлительно последовала жесткая реакция Запада, который обозначил территориальную целостность Грузии в качестве одного из своих приоритетов.
Как бы то ни было, к 7 августа 2008 года статус-кво в Южной Осетии и в меньшей степени в Абхазии был нарушен. В ходе боевых столкновений четырехлетней давности погибло порядка 70 человек (ныне о них попросту забыли), а в последующие годы число жертв с обеих сторон (по разным оценкам) составляло 100. В августе 2008-го количество перешло в качество. Тактика «повышения» уровня насилия привела к штурму Цхинвали и жесткой ответной реакции со стороны России (на которую, похоже, не рассчитывали ни в Тбилиси, ни на Западе). Таким образом, военно-политическая авантюра Саакашвили и прямое вмешательство России в грузино-осетинский конфликт были подготовлены всей логикой предыдущего этапа «размораживания конфликта».
ПРОЩАНИЕ С 90-МИ
Новый виток противоборства в Южной Осетии изменил политико-правовую и силовую конфигурацию не только в двух «горячих точках» СНГ. Он оказал серьезное воздействие на всю этнополитическую ситуацию в Евразии. По словам украинского исследователя Виталия Кулика, «оказалось, что система региональной безопасности, которая сформировалась после распада СССР, не может эффективно реагировать на новые вызовы. Таким образом, само постсоветское пространство ощутило острую нехватку этой самой безопасности».
С данного момента на Кавказе (и, возможно, во всем Черноморском регионе или даже в СНГ в целом) перестали функционировать старые правила игры, сложившиеся после распада Советского Союза. Теперь апелляция к соглашениям и правовым установкам, достигнутым в начале 1990-х, абсолютно не берется в расчет. К ним, конечно, можно обращаться (и это будет делаться не раз), однако легитимностью, принимаемой различными игроками (как внешними, так и региональными), они обладать не будут.
Используя терминологию компьютерных программистов, мы можем говорить о том, что в августе 2008 года произошла окончательная перезагрузка конфликтов на территории Евразии. Создан чрезвычайно важный прецедент, когда правовые и политические соглашения, обеспечивавшие статус-кво и «заморозку», больше не действуют. Их не соблюдает ни Грузия (которая окончательно отказалась от соблюдения Дагомысских и Московских соглашений соответственно по Абхазии и Южной Осетии), ни Россия, чье руководство теперь расширительно трактует понятие миротворческих операций. Одного простого сложения флотских экипажей, обеспечивавших «принуждение к миру» на черноморском театре Абхазии, достаточно, чтобы увидеть превышение требуемой квоты миротворцев в три тысячи человек.
Нельзя не заметить и применение в зонах конфликта частей специального назначения, по определению не являющихся миротворческими. Сюда же можно отнести и выход российских военных за географические рамки зон безопасности, очерченных соглашениями 1992 и 1994 годов (Гори, Поти, Сенаки). Конечно, многие действия РФ – реакция на «размораживание» конфликта, начатое Грузией, и тем более на его августовскую эскалацию. Но как бы то ни было, они объективно работают против существовавших ранее правил игры.
В 2008-м противостояния в СНГ вышли на качественно иной уровень. Если в начале 1990-х годов они были порождены непосредственно распадом СССР, то теперь определяются уже не инерцией прошлого, а текущей динамикой развития и строительства новых наций-государств. Если столкновения начала 1990-х были отсроченными платежами по долгам «империи зла», то сегодня – это уже выдвижение новых платежных требований. «Замороженные» конфликты – реальность прошлого десятилетия, которая ушла вместе с «поколением Ельцина». Теперь конфликты планируются и разрешаются уже постсоветской генерацией политиков. Однако новые правила вырабатываются по ходу игры. Какая в итоге получится конфигурация, мы увидим уже в самом ближайшем будущем.
В 2008 году не только государства Южного Кавказа, но и Украина обозначили желание окончательно сдать в архив ранее достигнутые и подписанные соглашения. Намерение не пропустить корабли Черноморского флота к местам их базирования в Крыму, продемонстрированное Киевом, бьет по всему комплексу российско-украинских договоренностей. Ведь очевидно, что, соглашаясь на военно-морское присутствие РФ в пределах Украины, Киев давал свое согласие и на то, что российские суда могут быть использованы по их прямому назначению в российских же национальных интересах.
После крушения СССР произошел первый передел границ некогда общего государства. Он не везде и не всегда был воспринят как легитимный. Распад Советского Союза по границам республик (представляющийся внешне логичным) вызвал неоднозначную реакцию внутри бывших автономных образований, для которых обретение национальной независимости экс-союзными республиками вовсе не было чаемым идеалом. Отсюда и этнополитические конфликты со своими победителями и побежденными.
Возникли государства, не удовлетворенные итогами первого передела, а следовательно, появились и предпосылки для реванша и попыток с помощью различных внешних сил предпринять второй передел. Статус-кво, сложившийся после «замораживания конфликта», не устраивал проигравших, и изменение его любыми способами виделось как приоритетная задача. При этом политико-правовая основа, гарантирующая такой статус-кво, мало кого заботила.
Сегодня политики и эксперты не могут назвать точные цифры убитых и раненых в Южной Осетии в результате «пятидневной войны». Они являются политической арифметикой для заинтересованных сторон. Как бы то ни было, фактически полностью разрушена инфраструктура не «режима Кокойты», а «непризнанных граждан». Без российского вмешательства экс-автономия в составе Грузии повторила бы судьбу республики Сербская Краина, которая в 1995-м была сокрушена Хорватией (также боровшейся за территориальную целостность) вместе с проживавшими там сербами. Юг России принял тысячи осетинских беженцев.
Пять дней августа стали катастрофой и для Тбилиси. Они практически привели к окончательному провалу проекта «единая Грузия». Новый виток насилия (особенно в Южной Осетии) сделал невозможным интеграцию страны на мирной основе. После третьей за 17 лет войны вряд ли «непризнанные граждане» будут вообще принимать в расчет какие бы то ни было предложения Тбилиси. Кроме этого Грузия получила новую порцию беженцев (приблизительно 20 тысяч). На этот раз из Южной Осетии, где, в отличие от Абхазии, даже после первой войны (1991–1992) грузины проживали вместе с осетинами. Теперь грузинская община Южной Осетии в одночасье стала изгоем.
Вместе с тем нельзя не увидеть то, что в 2004–2008 годах села так называемого Лиахвского коридора (четыре грузинских села Тамарашени, Кехви, Ачабети и Курта, расположенные на 30-километровом участке дороги между Цхинвали и Джавой) были оборудованы стационарными бетонными укреплениями и вооружены. В них появились грузинские средства радиолокационного контроля. Именно эти села блокировали Цхинвали, отрезая его от источников снабжения, перекрывали Транскавказскую магистраль.
В 2008 году грузинскому населению этих сел пришлось платить за авантюры тбилисских политиков. Грузинское население бывшей автономии повторило судьбу грузин из Абхазии. По справедливому замечанию одного из оппозиционных политиков Грузии, «это несчастье, что в жертву подростковому комплексу главнокомандующего принесены жизнь и здоровье тысяч людей».
По формальным критериям Россия выглядит стороной-победительницей. Ее действия, принимая во внимание взаимосвязь безопасности Северного Кавказа и Закавказья, были во многом обоснованны. России удалось сорвать тотальное уничтожение военно-политической инфраструктуры Южной Осетии. Более того, в ходе военной операции уничтожены такие опорные пункты грузинской угрозы для непризнанной республики, как села, составляющие Лиахвский коридор.
Город Гори, ставший за последние два года форпостом грузинского наступления (там были построены военный госпиталь, морг, превышающий потребности города в мирное время, сосредоточены тыловые объекты) тоже временно находился под российским контролем. Грузинские подразделения выбиты из верхней части Кодорского ущелья, куда их ввели два года назад.
Таким образом, своими действиями Москва также способствовала разрушению статус-кво и «размораживанию конфликта». Выгоды от конфронтации с Западом тоже отнюдь не очевидны, а издержки, напротив, слишком ясны. При этом следует понимать, что в условиях коллапса безопасности на Кавказе попытки интернационального вмешательства будут нарастать. Успех военной кампании также может создать у Москвы иллюзию того, что сложные проблемы можно решить одним махом без долгих переговоров и сложных процедур.
Признание же независимости Абхазии и Южной Осетии создает прецедент, который может быть использован и против самой России. Не зря кандидат в президенты США от Республиканской партии Джон Маккейн высказался о необходимости пересмотреть подходы Вашингтона и его союзников к самоопределению Чечни и республик Северного Кавказа.
МОЛЧАНИЕ СОСЕДЕЙ
Впервые за много лет Россия предприняла военные действия за пределами собственной территории. После распада Советского Союза российские военные и пограничники участвовали в локализации двух гражданских войн – в Таджикистане (1992–1997) и Грузии (1993). Однако после этого Российская армия вела боевые действия только на своей территории. В 2008-м формат участия российской армии за рубежами страны резко отличался от исторического опыта и имперского, и советского периодов.
Российские войска не стремились к решению идеологических задач (как это было в случае с подавлением венгерского восстания 1849 года, во время событий в Будапеште в 1956-м или в Чехословакии в 1968 году). Целью операции российских сил не было и территориальное приращение (хотя именно в этом Тбилиси упорно обвиняет Москву). Целью акции по «принуждению к миру» стало обеспечение в первую очередь безопасности Северного Кавказа. Промолчи Россия в случае с Южной Осетией, на Северном Кавказе нашлись бы силы, готовые переиграть конфликт, скажем, из-за Пригородного района.
Другой вопрос – неумение и нежелание Кремля артикулировать национальный интерес (из-за боязни, что Россию посчитают слабой и уязвимой). Как бы то ни было, Москва обозначила свою особую роль в ближнем зарубежье (аналогичную роли США в Латинской Америке, Израиля – на Ближнем Востоке, Австралии – в Океании, Франции – в бывших колониях Черной Африки). Это – качественно новое обозначение зоны своих жизненных и легитимных или, как сформулировал Дмитрий Мендведев, «привилегированных» интересов.
Проект СНГ, похоже, окончательно провалился. И это тоже один из важнейших итогов «пятидневной войны». И дело не в выходе Грузии и готовности Украины выйти из состава Содружества. Дело в восприятии этого института его членами.
Даже Казахстан, имеющий репутацию главного евразийского партнера России, воздержался от ясных оценок. Другой союзник России, Армения, «взяла паузу». Представители Министерства обороны Армении поспешили 10 августа 2008 года заявить, что налеты на авиабазы в Грузии не совершаются с российской базы, находящейся в Армении. Определенных оценок не дал Узбекистан (который Россия поддержала во время событий в Андижане в 2005-м) и Таджикистан (территориальную целостность которого Россия обеспечивала в 1992–1997 годах). Президент Киргизии Курманбек Бакиев заявил: «Конфликты, подобные тому, что произошел между Россией и Грузией, должны решаться сугубо на основе международного права и только политико-дипломатическим путем».
На встрече министров обороны стран – членов Организации Договора о коллективной безопасности (ОДКБ) в Ереване (21 августа 2008 года) не была дана единая оценка текущей ситуации на Южном Кавказе, правда, на саммите ОДКБ в сентябре поддержка Москвы была выражена более отчетливо. Как бы то ни было, большинство стран – участниц СНГ имеют свои сепаратистские «скелеты в шкафу» и опасаются излишнего усиления России, видя в этом гипотетическую угрозу своему единству. А потому как инструмент выработки общих подходов и общей методологии разрешения конфликтов Содружества не годится.
Впрочем, объективности ради следует признать, что объединение ГУАМ (Грузия, Укрваина, Азербайджан, Молдавия) – своеобразная альтернатива СНГ – тоже не продемонстрировал эффективность и единство.
Украина в лице ее президента заняла прогрузинскую позицию, хотя внутри страны были высказаны разные мнения. Заявление МИДа Азербайджана от 8 августа 2008-го в поддержку территориальной целостности Грузии, одобренное грузинскими дипломатами, содержало общие фразы («о соответствии грузинской операции “международному праву”») и не получило дальнейшего развития. У Баку, в отличие от Тбилиси, внешняя политика не строилась на жесткой конфронтационной основе, Россию рассматривают как противовес Западу (у которого с Азербайджаном в отличие от Грузии не столь однозначные отношения). Баку также опасается быть вовлеченным в «иранскую игру», в которой ему отводится роль взлетно-посадочной полосы или же территории «ответного удара Тегерана». Отсюда и стремление ценить пусть и непростые, но в целом дружественные отношения с РФ. Та же осторожность отличала и позицию Молдавии, которая готова ради помощи Москвы в деле интеграции с непризнанной Приднестровской Молдавской Республикой (ПМР) принять важные российские условия (отказ от вступления в НАТО, нейтралитет, признание российской собственности на своей территории).
Особая тема, поднятая «пятидневной войной», – это самоопределение непризнанных республик. В самом начале 1990-х годов они были для России скорее досадной обузой. Однако, осознав взаимосвязь этих образований с вопросами безопасности внутри Северного Кавказа, Кремль скорректировал свою позицию. «Заморозив» конфликты в начале 1990-х, Россия дала согласие на существование подобных образований как главный итог этих конфликтов. «Замороженный статус» предполагал отложенное разрешение конфликтов до лучших времен (более выгодная политическая конъюнктура, достижение компромисса между сторонами).
При подобной ситуации заниматься предопределением статуса спорных территорий было бы неразумно. Таким образом, нерешенный статус де-факто государств отражал политические реальности прошлого десятилетия. К ним относилось сохранение статус-кво, отсутствие активных боевых действий (в Абхазии, однако, такие попытки в 1998 и 2001 годах предпринимались, но по масштабам они и близко не стояли рядом с Цхинвали-2008). Именно это давало надежду, что в том или ином виде стороны могут договориться.
Михаил Саакашвили повысил ставки в игре за «собирание земель», забыв о том, что причиной территориальной «кастрации» Грузии стали не территории сами по себе, а люди, которые там проживают. Отныне самоопределение ранее непризнанных государств становится еще одним инструментом влияния России, что также не может не вызывать настороженность соседей.
26 августа 2008 года постсоветское пространство стало другим. Создан прецедент перекройки границ бывших союзных республик. То, на чем держался постсоветский мир начиная с декабря 1991 года, рухнуло. На карте бывшего СССР появились два новых государства. И аргумент о том, что они, мол, признаны только Россией, по сути, ничего не меняет. Турецкая республика Северного Кипра была признана в 1983-м также одной лишь Турцией. Но вот уже 25 лет она является актором черноморско-средиземноморской политики. Это де-факто государство в 1990-х годах признало независимость Чеченской Республики Ичкерия, а в 2003-м более жестко, чем Анкара, оппонировало решению США начать операцию в Ираке.
Можно говорить о том, что решение Дмитрия Медведева было чересчур эмоциональным. Справедливо замечание, что в процессе признания стоило взять временную паузу – для поиска хотя бы пары союзников. Наверное, следовало учесть и возможные издержки (попытки обратить абхазско-осетинский прецедент против самой России). Однако после «горячего августа»-2008 у Медведева остался узкий коридор возможностей. Либо проявить слабость (и тем самым спровоцировать внутриполитическую нестабильность на Северном Кавказе), либо юридически закрепить новые реалии и российский легитимный интерес. Президент РФ выбрал второй вариант.
Как бы то ни было, в августе 2008 года мы получили новый Южный Кавказ с качественно иной повесткой дня. Работа по ее осознанию только начинается.
