События 11 сентября 2001 года в Америке многие справедливо считают точкой отсчета в развитии новой геополитической ситуации. Уместно ли по роли и значению для истории постсоветского пространства приравнивать 8 августа 2008-го к тому 11 сентября? Дает ли югосетинская трагедия основания для подобных сравнений?
Полагаю, что общемировой катарсис, организованный западными СМИ после террористической атаки на нью-йоркские башни-близнецы, не может рассматриваться в общей системе координат с кровью, болью, ложью, заполнившими информационное пространство в трагические дни августа-2008. Да, постсоветский мир стал другим, но в нем пока не просматривается целостный образ. Сегодня картинка события размывается, дробится, распадается на составляющие, заготовленные в разных монтажных комнатах. Каждый волен складывать их в свою мозаику.
ПОЛЕ БИТВЫ – КАВКАЗ
Все, что происходило в дни сражения за Южную Осетию – это только один из этапов сложной продолжительной трансформации постсоветского пространства. Процесса окончательного разрыва с «общим прошлым», формирования «новой реальности», где на смену прежним связям и декларативной «многовекторности» приходит жесткая конкурентная политика с неизбежными вреЂменными коалициями и ситуативными союзами «дружбы против…».
Многовекторная дипломатия, принцип которой на протяжении длительного времени провозглашали все государства СНГ, – не универсальное лекарство. В системе международных отношений начинается новая фаза «поляризации», когда прежние нормы еще быстрее утрачивают актуальность, а выработка новых правил игры тормозится разностью подходов и потенциалов больших игроков и региональных лидеров.
Все без исключения участники югоосетинского конфликта расплачиваются за прежние грехи. С максимальной отчетливостью проявились сомнительные итоги «цивилизованного развода» начала 1990-х, который оставил громадный комплекс нерешенных проблем, связанных с так называемыми непризнанными государствами. Увы, многолетняя инертность и половинчатость российской дипломатии на Южном Кавказе – это тоже одна из причин, по которой спустя 17 лет после распада Советского Союза данный регион остается зоной нестабильности.
Так сложилось, что с XIX века именно Россия выступала «модератором» в отношениях между закавказскими народами. И хотя эту политику далеко не всегда можно было признать равновесной, опыт кратковременных «разрывов» в системе российского влияния на Кавказе показывал, что наиболее вероятной альтернативой уходу России из региона является война всех против всех. Череда кавказских конфликтов конца 1980-х – начала 1990-х годов – лучшее тому доказательство. Интригующий вопрос бакинских и тбилисских политологов, может ли при гипотетическом отсутствии России иная сила, к примеру, НАТО, Европейский союз или США, взять Кавказ в свои руки столь жестко, чтобы заблокировать деструктивные тренды, остается открытым.
В то же время неиспользованные возможности реального, а не виртуального посредничества в эпоху раннего Бориса Ельцина поставили точку в расчетах российской дипломатии (а были ли таковые?) сохранить статус «верховного арбитра».
Вероятно, отечественная элита не могла поверить, что жизнь независимых государств окажется гораздо более продолжительной, чем представлялось в Кремле, а «младшие братья» скоро начнут претендовать на равноправное партнерство. Главным же просчетом начала 1990-х было тотальное непонимание очевидного факта: геостратегический регион, объединяющий Каспий и Южный Кавказ, становится сферой важнейших экономических и политических интересов России. Сердцевиной противостояния в борьбе за «оптимизацию» маршрутов транспортировки энергоносителей.
Непоследовательные действия российских дипломатов и военных привели к тому, что нагорнокарабахский конфликт стал первым в ряду многочисленных попыток примирить враждующие стороны с участием внешних сил, где Россия была только прочей среди равных.
Плоды деятельности международных посредников также нельзя назвать успешными, но важнее другое обстоятельство. Участники локальных конфликтов перестали воспринимать Москву как единственную силу, способную «управлять Кавказом». То, чего не сумела достичь Британская империя в середине позапрошлого века, новая российская элита организовала собственными руками, поставив «золотого тельца» для избранных выше прочих геополитических резонов. В результате у внерегиональных держав и их местных союзников появилась возможность проводить политику в пику государственным интересам России. Эта линия была направлена на вытеснение Москвы не только из Южного Кавказа, но и из более обширного пространства, включающего Центральную Азию и Каспийский бассейн.
Инструменты прямого российского влияния, сохранившиеся в Закавказье к настоящему моменту, ограничены сферой военно-политического партнерства с Арменией и присутствием российских миротворцев (теперь статус российских военных, очевидно, изменится) в Абхазии и Южной Осетии. Но и в ситуации с непризнанными государствами, где значительная часть населения де-факто и де-юре является российскими гражданами, проводилась все та же половинчатая политика формального признания территориальной целостности Грузии при реальном выборе между двумя вариантами развития событий – признанием независимости Абхазии и Южной Осетии или же их вхождением в состав Российской Федерации.
«Ползучим» образом интеграция этих территорий в российское пространство происходила и до августа 2008 года, превращая «посредническую» позицию России в двусмысленную.
Понимая, что силовой сценарий – это путь чрезвычайно опасный, российская элита использовала тактику «замораживания» конфликта в ожидании ошибок со стороны своих оппонентов, а позднее – провалов импульсивного грузинского лидера. Однако работа «вторым номером» неизбежно создает обстановку ситуативности, сиюминутности действий, производит впечатление отсутствия четкой стратегии, ясного понимания конечных целей российской политики в регионе.
Отечественным политикам стоило прислушаться к прогнозу Сергея Караганова, который предостерегал: «Мы не должны успокаиваться пока относительно малокровным распадом СССР. Мы находимся в его середине, и процесс может возобновиться. К нынешним непризнанным государствам нужно относиться максимально практично. Если объединение невозможно, лучше вести дело к признанию их как государств, возлагая на них полную ответственность. Никто не сказал, что СССР должен был распасться именно на 15 государств. Может быть, в конце концов их окажется 17 или более».
Слова эксперта, прозвучавшие незадолго до признания независимости Косово, оказались пророческими. Косовский прецедент привел к резкому обострению ситуации вокруг непризнанных государств на постсоветском пространстве, а политика «тяни-толкай» закончилась переходом «замороженного» конфликта в «горячую» фазу.
ВСЁ В ДЫМУ…
История «пятидневной войны» еще долго будет полна белыми пятнами. Реальный победитель определится спустя продолжительное время после завершения активной фазы противостояния. Война закончена – борьба только начинается.
В войне побеждает тот, кто добивается своих целей. Несмотря на поражение в медиапространстве, Россия своих непосредственных целей добилась: окончательно де-факто зафиксировала за собой право быть исключительным спонсором безопасности и оператором развития Абхазии и Южной Осетии.
Можно настаивать на полноценной суверенности двух бывших автономий, можно назвать новый статус протекторатом либо дать другое определение, но туман вокруг того, кто будет главным патроном указанных территорий, развеялся. Послевоенный принудительный отрыв Сухуми и Цхинвали фактически рисует иную границу Грузии. Абхазия и Южная Осетия будут развиваться в ритме кавказских субъектов Российской Федерации. Тбилиси ничего с этим поделать не в состоянии. Россия пришла надолго вне зависимости от того, признает ли внешний мир сложившиеся формы ее присутствия.
При этом Москва пошла ва-банк, отказавшись даже от попыток оформить статус обеих республик в соответствии с международными процедурами. Риск велик, но приоритеты расставлены, и Россия двинулась по избранному пути. Поддержка российских инициатив по признанию независимости Абхазии и Южной Осетии инициировалась практически с колес.
Но игра, с точки зрения Кремля, стоит свеч. На кону уже не просто судьба двух территорий или Грузии. Вопрос звучит примерно так: имеет ли Москва право на полноценное участие в формулировании правил игры, идущих на смену тем, что стремительно разрушаются в последние годы? В центре противостояния – территория бывшего СССР.
ГОСУДАРСТВА, НЕЗАВИСИМЫЕ ОТ СОДРУЖЕСТВА
Какие последствия может иметь югоосетинский конфликт для ближнего зарубежья?
Прежде всего, налицо системный кризис Содружества Независимых Государств, а шире – большинства интеграционных структур на постсоветском пространстве. Проблема не только и не столько в решении Грузии о выходе из СНГ или антироссийских маневрах украинской элиты. Лидеры стран Содружества до определенного момента самоустранились от участия в замирении враждующих сторон, дистанцировались от внятной оценки событий в Южной Осетии. В стороне остались столь громко декларировавшиеся принципы эффективных отношений между странами Содружества. В первые дни конфликта постсоветские вожди фактически заняли позицию невмешательства, на смену которой пришла словесная эквилибристика с формальными реверансами в адрес России.
Ближайшие союзники Москвы не проявили желание отречься от принципов многовекторности и поддержать российские действия. Бишкек, Минск, в меньшей степени Астана крайне невразумительно, по общему трафарету обозначили свои позиции в период «горячей» фазы конфликта. Представители Организации Договора о коллективной безопасности (ОДКБ) сделали первое заявление лишь спустя несколько дней после начала войны в Южной Осетии устами Николая Бордюжи. Партнеры Кремля по интеграционным проектам выжидали, ссылаясь на недостаточность информации, но понимая, что победителя в этой войне, если брать сугубо политический аспект, скорее всего, не будет. А раз так, то зачем брать на себя стратегически невыгодную ношу однозначной поддержки российской позиции? Никакой роли в прекращении острой фазы конфликта лидеры стран СНГ не сыграли да и, судя по всему, не горели желанием участвовать в «миротворчестве».
Казахстанский лидер Нурсултан Назарбаев высказался с предельной откровенностью: «Содружество не имеет никаких рычагов и механизмов для вмешательства в такие конфликты, как Южная Осетия. А когда что-то случается, то говорят: а почему страны СНГ молчат? Принцип территориальной целостности любого государства признан всемирным сообществом. Мы – все государства СНГ – выступаем против сепаратизма и подобные сложные межнациональные вопросы должны решаться мирным, переговорным путем. Военного решения таких конфликтов не существует».
Впрочем, недееспособность продемонстрировали и альтернативные интеграционные проекты, в первую очередь ГУАМ, хотя проблема сепаратизма особенно актуальна именно для членов этой организации – Азербайджана и Молдавии.
Пристальное внимание было приковано к реакции азербайджанского президента Ильхама Алиева, поскольку фактор Нагорного Карабаха вполне мог подтолкнуть Баку занять более внятную позицию, пусть даже вразрез с действиями российских властей. Но руководство Азербайджана отмалчивалось на протяжении десяти дней. 20 августа после переговоров с премьер-министром Турции Реджепом Тайипом Эрдоганом президент Алиев наконец заявил: «Россия и Грузия – друзья Азербайджана. Мы хотим, чтобы наши друзья были друзьями между собой».
Неопределенная позиция азербайджанского лидера – самый разумный, если не единственно возможный подход, так как, несмотря на явно выраженный прозападный курс, он никогда не входил в открытое противостояние с Москвой. Ясно, что Баку ведет себя подобным образом, чтобы не перечеркнуть возможность возврата к нормальному ритму отношений с такими неспокойными соседями, как Россия и Грузия. А он неминуем – ведь войны заканчиваются даже на Кавказе. В канун президентских выборов лавирование между Россией и Западом – оптимальный вариант азербайджанской внешней политики. Кстати, наблюдатели отметили достаточно сдержанный прием, которого удостоился в Баку вице-президент США Дик Чейни, спешно прилетевший в регион вскоре после кризиса.
Действия Грузии резко повысили риски для основных энергетических проектов на Кавказе, а в случае затягивания конфликта они только возрастут. На сегодняшний день экономический ущерб Баку и иностранных участников проектов разведки и разработки азербайджанских месторождений составил, по предварительным подсчетам, несколько сот миллионов долларов. Специалисты Caspian Energy Alliance полагают, что после стабилизации в зоне российско-грузинского конфликта Азербайджану, Казахстану и Туркменистану потребуется время, а также значительные политические и дипломатические усилия для продвижения переговорного процесса по созданию транскаспийской экспортной системы. Рост экономических и политических рисков скажется на азербайджанской экономике, зависимой от транзита через Грузию, и казахстанской, едва ли способной быстро переориентироваться на китайское направление.
В Кишинёве и Тирасполе югоосетинский конфликт вызвал противоречивую реакцию. Приднестровские эксперты, к которым примкнул ряд московских аналитиков, открыто заговорили о возможности «сдачи» этого непризнанного государства со стороны Кремля. Главный резон – демонстрация Москвой «позитивного потенциала в мирных формах решения конфликтных ситуаций вокруг непризнанных». Дмитрий Медведев встретился и с президентом Молдавии Владимиром Ворониным, и с лидером Приднестровья Игорем Смирновым. Однако компромисс между Кишинёвом и Тирасполем труднодостижим, правда, по причинам отличным от южнокавказской ситуации. Бизнес-планы местных элит настолько разнятся, что российским лидерам предстоит продолжительное «принуждение к диалогу» или же… кардинальное решение вопроса путем признания Приднестровья. Во что верится с большим трудом, учитывая резко негативную реакцию со стороны Украины. Открывать еще один фронт противостояния для Москвы – затея крайне рискованная.
Суммируя реакцию партнеров России, казахстанский политолог Досым Сатпаев отметил, что «в новых условиях геополитической турбулентности Казахстан должен быть достаточно сильным, чтобы его не раздавили “драчуны”, и довольно гибким, чтобы продолжать играть на их противоречиях».
Подтверждением этого прогноза стали итоги саммита Шанхайской организации сотрудничества. Нурсултан Назарбаев осудил применение Михаилом Саакашвили военной силы: «Мы считаем, что все последующие действия России были направлены на защиту жителей многострадального города. В ответ Россия могла или проигнорировать, или остановить кровопролитие». Это максимум, на что можно было рассчитывать.
Сокрушаться из-за «отсутствия честных союзников», как это делает часть российских СМИ, можно будет только тогда, когда станет понятно, какие формы может принимать реальное партнерство в новых условиях взаимозависимого мира и диверсификации внешнеполитических рисков.
Действительно ли мир вступил в фазу кризиса Вестфальской системы, то есть перехода от модели суверенных, обладающих собственной территорией и равным законным статусом государств к новой системе с неведомыми пока характеристиками?
В любом случае есть четко очерченные пределы допустимой поддержки. В частности, словесно «умиротворить» Дмитрия Медведева, но не рваться в первые ряды государств, готовых признавать Южную Осетию и Абхазию.
В случае дальнейшего ухудшения российско-американских отношений, реализации гипотетической возможности введения санкций против РФ и общего роста напряженности по линии Россия – Запад курс многовекторной дипломатии большинства постсоветских лидеров столкнется с серьезными вызовами. Игра на противоречиях больших игроков хороша в том случае, когда все участники партии следуют общим правилам. Любое обострение неизбежно ведет к хаотизации, отказу от четких принципов взаимодействия, что негативно повлияет на положение Астаны, Баку, Ташкента, отвыкших от форс-мажора.
Дальнейшая поляризация, эскалация напряженности объективно не выгодны региональным державам. Прогнозируемое в пост-конфликтный период усиление позиций Пекина в Центрально-Азиатском регионе вряд ли обрадует Ислама Каримова и Нурсултана Назарбаева – ведь «китайский вектор» выгоден для них только в связке с российским и западным направлениями.
Не менее сложная ситуация складывается и по линии Россия – Украина. Прогрузинскую позицию официального Киева можно было ожидать, учитывая «особые отношения» между обоими президентами – Виктором Ющенко и Михаилом Саакашвили. Однако украинский президент не ограничился символическими заявлениями в поддержку Тбилиси, а оказал непосредственное давление на Россию путем нагнетания напряженности вокруг Черноморского флота РФ. В самом начале конфликта последовало резкое заявление МИДа Украины о том, что Киев может воспрепятствовать возвращению российских кораблей в Севастополь, а в Верховной раде был зарегистрирован проект закона «О денонсации соглашения между Украиной и Российской Федерацией о статусе и условиях пребывания Черноморского флота России на территории Украины». Затем Виктор Ющенко направил Москве срочное предложение подготовить двустороннее соглашение об использовании Черноморского флота РФ, дислоцирующегося на украинской территории, для урегулирования отношений между обеими странами «при возникновении военных действий, подобных тем, свидетелями которых мы стали в начале августа».
Для Ющенко события 8 августа стали дополнительным аргументом в поддержку проекта «Украина в НАТО». Но глубочайший раскол внутри украинской элиты не позволяет делать далеко идущие выводы о политических последствиях августовского кризиса для текущих отношений между Россией и Украиной. Особенно показательна крайне осторожная позиция Юлии Тимошенко, которая постаралась вообще не оценивать грузинскую ситуацию. Возможно, молчание для украинских политиков – золото, учитывая полную неопределенность в расстановке сил перед предстоящей президентской кампанией.
Выход Грузии из состава СНГ должен заставить Россию теснее сплотить ряды и заключить более обязывающие и ответственные соглашения сотрудничества в рамках таких организаций, как ОДКБ и ЕврАзЭС. Решение Тбилиси – самый мощный сигнал к тому, чтобы реформировать интеграционные структуры и активизировать их деятельность. Последние несколько лет СНГ выполняло функцию универсальной переговорной площадки, где могли встречаться Владимир Путин и Михаил Саакашвили, президенты Армении и Азербайджана. Попытки реформ, которые предпринимали главы Казахстана и России, ни к чему не привели. Реальных дел в рамках СНГ почти не было.
С уходом Грузии стран, чьи цели обратно пропорциональны интересам Москвы, становится меньше. Следовательно, повышается шанс на превращение СНГ в прагматичную и деятельную структуру. Возможно, после демарша Тбилиси российская элита лучше поймет, что Россия нуждается в странах СНГ, что ее судьба во многом зависит от их сплоченности. Разумеется, такое понимание должно положительно отразиться и на перспективе Содружества.
В то же время, как отмечает российский эксперт Александр Караваев, «кризис с Грузией будет рождать у членов СНГ сложные вопросы относительно того, как строить отношения с Россией в будущем». Стратегию развития постсоветского пространства Москва представить пока не может. Вместо этого Кремль определяет условный коридор маятниковых колебаний для партнеров и красные флажки, выход за которые чреват конфликтом (прежде всего в секторе энергетики и безопасности).
ЕВРОПА НАМ ПОМОЖЕТ?
Выступая на Евразийском медиафоруме в апреле этого года, Збигнев Бжезинский заметил, что нынешнее обострение отношений между Россией и Западом нельзя назвать новой холодной войной. Нет важнейшей составляющей – идеологического противостояния сверхдержав.
Но однозначно сказать, что идеология ушла из постсоветской геополитики, – это преувеличение. Каким же еще, как не идеологическим, назвать разрыв в определениях Грузии! В России считают: американский сателлит, готовый переступить через любые нормы цивилизованного поведения, в Соединенных Штатах – многообещающая «молодая демократия». Пропаганда формирует идеологические узлы для последующих оценок. Все американские телеканалы отражали в разгар конфликта только грузинский взгляд на ситуацию, не говоря уж о переброске грузинских частей из Ирака на транспортных самолетах ВВС США.
Америка поддерживает демократии в СНГ – это идеологическая позиция действующей администрации Белого дома. Но когда эти демократии перерождаются в свою противоположность (примеров из внутриполитической жизни Грузии достаточно), Вашингтон продолжает поддерживать их уже как платформу для собственного продвижения в регионе – естественно, за ширмой «демократической» идеологии. Согласно логике Вашингтона, получается, что российский авторитаризм нетерпим для мира, а грузинский (да и любой прозападный) терпим, поскольку это якобы некоторое ситуативное отклонение, связанное с национальной ментальностью или сепаратистскими конфликтами.
События вокруг Грузии Соединенные Штаты используют, чтобы попытаться усилить давление на Россию повсеместно: на Южном Кавказе, в Украине и Центральной Азии. Звучат призывы к созданию широкой коалиции по сдерживанию России. Признание Абхазии и Южной Осетии вызвало всплеск возмущения и панических предсказаний, вплоть до возможности новой большой войны (особенно отличился министр иностранных дел Франции Бернар Кушнер). Насколько вероятно возникновение единого антироссийского фронта?
Конфликт вокруг Южной Осетии поставил страны Евросоюза перед дилеммой: солидаризироваться с Тбилиси и Вашингтоном, закрыв глаза на явные нарушения прав человека с грузинской стороны, или проявить конструктивную позицию, объективно подойдя к происходящему. События еще раз показали, что Европейский союз – это весьма неоднородный конгломерат государств. Старый Свет в очередной раз раскололся на тех, кто безоговорочно поддерживает американскую позицию, и более умеренную часть. Несмотря на высокий градус риторики, позиция Европы не предопределена, однако позитивные для Москвы тенденции нуждаются в их постоянном культивировании Россией.
Необходимо создание надежного фундамента общественной поддержки в странах ЕС. Даже в самые глухие времена холодной войны Советский Союз располагал на Западе «пятой колонной»: писателями, учеными, общественными деятелями, симпатизировавшими СССР или в силу коммунистических убеждений, или по причине неприятия правил игры западного «общества потребления». Где сейчас эти точки опоры, «общества дружбы» и прочее? Кто искренне, без дополнительных вложений «Газпрома», способен обеспечивать продвижение позитивного образа новой России?
СУХОЙ ОСТАТОК
Итак, есть неявный победитель в первом раунде противостояния – Россия. Есть окончательное решение Грузии выйти из состава СНГ. Есть Михаил Саакашвили, который, скорее всего, получил мандат поддержки сроком на год-полтора. Фактом являются вконец испорченные отношения между Россией и Западом, что, возможно, и стало главным результатом конфликта. Теперь страны постсоветского пространства, тяготеющие к альянсу с Западом, имеют полное право претендовать на «зонтик», защищающий их от новой «империи зла».
При этом нет сомнений в том, что события августа-2008 нанесли тяжелый удар по всем структурам политики и безопасности в Европе. Своеобразным способом, но подтвердилась справедливость берлинских заявлений Дмитрия Медведева (июнь 2008 года) о необходимости выработки новой системы европейской безопасности.
Обостряющаяся борьба за ресурсы, движение к новой разделительной линии и, следовательно, холодной войне, правда учитывающей правила глобального общежития, влекут за собой серьезные перемены на постсоветском пространстве. Оно окончательно утратило прежние очертания, стало полем открытой борьбы между большими игроками. На фоне тотальной хаотизации межгосударственных отношений, отсутствия четких правил поведения политический курс лидеров стран СНГ – как союзников, так и оппонентов России – исходит из осознания ограниченности тех ресурсов, на которые они могут рассчитывать в этой ситуации.
События 8 августа подтвердили пределы многовекторности как универсального средства «выживания» постсоветских политий в новом, но далеко не прекрасном мире. На вопрос, какой стратегии стоит придерживаться России в данной ситуации, существует, очевидно, единственный ответ – внимать совету Данте Алигьери: следуй своим путем, и пусть говорят что угодно. Другого варианта, похоже, уже нет. Осталось только этот путь найти.
