На протяжении последних двух десятилетий в мировых научных и политических кругах оживленно дискутируется вопрос, ведет ли глобализация к обострению этнорасовых проблем. Ведь глобализация приводит к значительной миграции населения развивающихся стран, и, обретая новую родину, люди пытаются воспроизвести там свои этнокультурные традиции. Сознательное и неосознанное различение понятий «мы» и «они» является отправной точкой для формирования конфликтных зон, где в воздухе носятся варианты «силового» решения имеющихся проблем и самоутверждения.
Самый известный «плавильный тигель» (melting pot) – США – превратил потомков русских, ирландских, итальянских и даже китайских, вьетнамских и других иммигрантов в стопроцентных американцев, которые не забывают о происхождении своих предков, но считают себя гражданами Соединенных Штатов. Эта страна, периодически сталкивавшаяся с бунтом черных, воинственными выступлениями коренного индейского населения, беспорядками среди кубинских иммигрантов, манифестациями сезонных рабочих-мексиканцев, проводила при этом весьма эффективную расово-этническую политику. Однако сколько иммигрантов сумеет тигель «переплавить» в новых условиях? В начале XXI века ему предстоит справиться с бЧльшим, чем когда бы то ни было, количеством «руды»: человеческой массой, географическими потоками миграций, историческим наследием Pax Americana, разнообразием традиций и политических культур испаноязычной иммиграции.
Согласно оценкам, испаноязычные американцы могут к середине нынешнего столетия составить более 40 % населения США. Естественно, не следует закрывать глаза как на высокий уровень деторождения в их общинах, так и на рост населения в вовлекаемых в глобализацию южноамериканских странах. За последнее десятилетие ХХ века доля неиспаноязычных белых в населении США упала с 75,6 % до 69,1 %. В Калифорнии, Нью-Мексико, округе Колумбия и на Гавайях они являются меньшинством уже сегодня.
В последние годы обсуждение этих проблем в американских академических кругах проходило в основном с точки зрения «мультикультурализма», представленной, в частности, всемирно известным политологом Фрэнсисом Фукуямой. Дебаты концентрировались на трактовке поведения новых этнорасовых потоков, которые рассматривались либо как фактор дробления нации США, либо как элемент ее формирования на новой этно-групповой основе. Определенной вехой на этом пути стала полемизирующая с концепциями Фукуямы статья президента Гарвардской академии международных и региональных исследований Самьюэла Хантингтона «Испанский вызов», вышедшая весной 2004 года (S. Huntington. The Hispanic Challenge // Foreign Policy. March – April, 2004). Заметим, что термин «вызов» вообще характерен для мышления этого ученого, поскольку, с его точки зрения, человеческие существа обретают идентификацию посредством обозначения своих врагов (S. Kurtz. The Future of “History” // Policy Review. No 113. June 2002).
Еще в начале 1980-х Хантингтон позитивно оценивал такие явления, как иммиграция и этнокультурное разнообразие, утверждая, что открытая, динамичная Америка способна ассимилировать любую этническую группу. Спустя десять лет Хантингтон изменил взгляды, посчитав, что столкновение цивилизаций будет последней фазой «эволюции конфликта» в современном мире (Foreign Affairs. Summer 1993). Однако даже тогда он не включил испаноязычную цивилизацию в один список с исламской, конфуцианской, японской, индуистской, буддистской и православной цивилизациями, в которых «западные идеи индивидуализма, либерализма, конституционности, прав человека, равенства, свободы, правового государства, демократии, свободного рынка, отделения церкви от государства часто присутствуют лишь в виде слабого отзвука».
«РОЖДЕНИЕ НАЦИИ»
Новая концепция Самьюэла Хантингтона подробнее изложена в его книге «Кто мы? Вызовы американской национальной идентичности» (New York: Simon & Schuster, 2004. 448 pp.). Следуя формуле «Война, не являющаяся крестовым походом, для американца – не война», – автор книги говорит об угрозе разделения США на две культуры и два народа, говорящих на разных языках. По его мнению, мексиканцы и латиноамериканцы, в отличие от предшествующих групп иммигрантов, не интегрировались в основное ядро культуры США, а образовали по всей стране собственные политические и языковые анклавы, не приемлющие англопротестантские ценности.
Америка была образована белыми переселенцами – в подавляющем большинстве британскими протестантами. Их ценности и общественные институты заложили основу государственного устройства. Декларация независимости закрепила принцип, в соответствии с которым гражданство США не зависит от страны происхождения граждан. Приверженность идеям этого документа с тех пор является существенным фактором самоидентификации. К концу XIX века этнический состав расширился за счет выходцев из других стран Европы, более широко стала трактоваться религиозная идентификация. С потоком иммигрантов из Южной и Восточной Европы этническая принадлежность и вовсе перестала быть определяющим фактором. В том же направлении решалась и расовая проблема. В результате США превратились в полиэтническую многорасовую страну, принадлежность к которой определяется, как справедливо утверждает Хантингтон, в терминах «культуры и кредо».
Однако ученый настаивает: это кредо – совокупность фундаментальных приоритетов и базовых ценностей общества – является достоянием сугубо англопротестантской культуры. К его ключевым элементам относятся английский язык, христианство, религиозность, британская концепция верховенства закона, включая ответственность власти и соблюдение прав каждого, ценности протестантского индивидуализма, этика взаимоотношений работников и работодателей, вера в способность и долг человека создать земной рай. Обогащенное иммигрантами, американское кредо сохранялось до конца XX века. Если бы изначально оно формировалось французскими или испанскими католиками, сегодня на месте США находились бы канадская провинция Квебек или же Мексика, полагает Хантингтон.
«ПРЯМАЯ И ЯВНАЯ УГРОЗА»
По убеждению Самьюэла Хантингтона, в последние десятилетия ХХ века отождествлению граждан США с нацией своего государства был брошен вызов со стороны более узкого и конкретного отождествления «по крови и вере», которое стало следствием глобализации. Сейчас, уверяет он, самая серьезная и непосредственная угроза идентификации американцев со своей страной исходит от огромного, непрекращающегося потока иммиграции из Латинской Америки, особенно Мексики, и более высокого, по сравнению с белыми и черными уроженцами США, уровня естественного воспроизводства этой группы иммигрантов.
До сих пор американцы, говоря об иммиграции, во главу угла ставили ее экономические издержки и выгоды, игнорируя социальные и культурные последствия данного явления. В результате они проглядели тот факт, что мексиканская иммиграция отличается от прошлых и современных миграционных волн и потоков в силу сочетания следующих факторов: сопредельность территорий, масштаб, нелегальный характер, региональная концентрация, устойчивость иммиграционного процесса и наличие исторических корней.
Важность сопредельности территорий определяется тем, что граница с Мексикой (протяженностью около 3219 км) исторически обозначена лишь условно. При этом разрыв в доходах граждан двух соседних стран является самым большим в мире. Открытая граница не только способствует миграции, но и дает возможность сохранять непосредственные контакты с исторической родиной.
Действительно, причины роста миграции мексиканцев в Соединенные Штаты, наблюдающегося с середины 1960-х, кроются как в демографической и экономико-политической ситуации на их родине, так и в привлекательности США. В 1970-е годы на территорию страны легально въехали 640 тыс. мексиканцев, в 1980-е – 1 656 тыс., в 1990-е – 2 249 тыс., т. е. 14 %, 23 % и 25 % всей легальной иммиграции в указанные периоды. Доля мексиканцев среди родившихся за рубежом американцев составляла в 2000 году 27,6 %; за ними следовали китайцы (лишь 4,9 %) и филиппинцы (4,3 %). В 2002-м индекс рождаемости составлял 1,8 среди неиспаноязычных белых; 2,1 среди черных; 3,0 среди испаноговорящих американцев, превратившихся в самое крупное этническое меньшинство. Впервые в истории США половина въезжающих в страну людей говорит на одном и том же – отнюдь не английском – языке.
Нелегальная иммиграция в США, особенно возросшая после 1965 года, также связана с мексиканцами. В 1990-е в стране ежегодно оседало от 105 тысяч (по данным Мексикано-американской комиссии) до 350 тысяч (по данным Службы иммиграции и натурализации США) нелегальных мексиканских иммигрантов. К 2000 году их насчитывалось 4,8 миллиона человек, которые составляли 69 % всех нелегально проживающих.
Со времен образования США иммигранты расселялись по всей территории, что являлось важным фактором ассимиляции. Однако у испаноязычного населения прослеживается тенденция к региональной концентрации: мексиканцы сосредотачивались в Южной Калифорнии, кубинцы – в Майами, доминиканцы и пуэрториканцы – в Нью-Йорке. Испаноговорящее население Северной Каролины выросло на 449 %, Арканзаса, Джорджии, Теннесси, Южной Каролины и Алабамы – на 222 %. Наибольшая его концентрация наблюдается на юго-западе страны, особенно в Калифорнии. В 2000-м там проживала почти половина всех иммигрантов из Мексики. В том же году испаноговорящие составили 46,5 % жителей Лос-Анджелеса, тогда как другие белые – только 29,7 %. Среди детей школьного возраста эта пропорция равнялась 7 к 1, а в 2003-м – впервые за полтора века – большинство новорожденных в Калифорнии появились в испаноязычных семьях.
Наконец, ни одна группа иммигрантов, за исключением мексиканцев, не может предъявлять свои особые права на территории США. Немногим более полутора веков назад бЧльшая часть Техаса, Нью-Мексико, Аризоны, Калифорнии, Невады и Юты принадлежали Мексике, потерявшей эти земли в результате войны за независимость Техаса (1835–1836) и мексикано-американской войны (1846–1848). Именно в этих регионах оседает большинство мексиканских иммигрантов, и здесь, уверен Хантингтон, они ощущают свое особое положение и считают, что имеют там особые исторические права.
Патетически вопрошая, сохранятся ли Соединенные Штаты как страна с единым национальным языком и англопротестантским культурным ядром, Хантингтон пытается предположить, к чему привело бы внезапное прекращение мексиканской иммиграции, и рисует следующую благостную картину. Годовой приток легальных иммигрантов приближается к уровню, рекомендованному в 1990-е годы Комиссией по иммиграционной реформе, а нелегальная иммиграция почти полностью прекращается. Улучшается положение граждан с низкими доходами. Замолкают споры о возможности существования второго государственного языка, дискуссии о двуязычном образовании и социальном вспоможении иммигрантам. Закрыта тема иммиграции как экономического бремени для федеральных властей и властей штатов. Уровень образования и профессиональных навыков въезжающих иммигрантов становится самым высоким за всю историю США, а их поток снова диверсифицируется, побуждая учить английский язык и впитывать культуру. Но главное – исчезают раскол между англо- и испаноязычным населением, а с ним и потенциальная угроза целостности страны.
Заметим, что радикальные сторонники противоположной точки зрения утверждают, что, остановись приток иммигрантов, – и США оказались бы полностью парализованы, поскольку подавляющая масса самих американцев не согласится на рабочие места, уровень оплаты и условия труда, с которыми мирятся мексиканские иммигранты.
Водораздел культур образовывается там, где распространяется двуязычие, считает Хантингтон, равно как и оппонирующие ему сторонники концепции этнической и культурной множественности. Но если для последних такое положение вещей – объективный факт, то Хантингтон, как поборник идеи единой американской нации, не желает его принимать. Он твердо стоит на том, что процесс ассимиляции мексиканской иммиграции затруднен. По его мнению, американцы мексиканского происхождения в третьем – четвертом поколениях уступают своим согражданам по уровню образования и экономическому статусу и значительно реже заключают межэтнические браки. В 2000-м 10,5 % всего населения страны старше пяти лет разговаривали дома по-испански (из чего, правда, не вытекает незнание английского). Из них почти половина – около 14 млн человек – владела языком новой родины «не очень хорошо». Стало быть, их доля по сравнению с 1990 годом выросла на 66 %. При этом подавляющее большинство мексиканских и других испаноязычных иммигрантов настаивают на том, чтобы их дети свободно владели испанским.
НА ПУТИ К «МЕКСАМЕРИКЕ»
Опираясь на численность и влиятельность испаноязычной общины, ее лидеры стремятся превратить США, по выражению Самьюэла Хантингтона, в двуязычное общество; они добиваются от Конгресса таких программ обучения, по которым англоязычные будут осваивать испанский, а «латинос» – английский язык. Эту идею поддерживают движения за гражданские права, церковные деятели (особенно католические) и влиятельные представители обеих основных партий.
Поддерживают ее и предприниматели, работающие на испаноязычном рынке (см., в частности, US Ethnic Markets). Согласно одному из проведенных в Майами исследований, семьи, в которых говорят только по-испански, имеют средний доход в 18 тыс. долларов. Семьи, где говорят только на английском, – 32 тыс. долларов, а двуязычные семьи – более 50 тыс. долларов. Впервые в истории США, с тревогой отмечает Хантингтон, многие американцы, прежде всего черные, могут не получить рабочие места и соответствующую оплату труда, поскольку владеют только английским.
Со временем двуязычие может сказаться на политической сфере и органах власти, так как говорящие на обоих языках кандидаты на президентский пост и выборные федеральные должности получат преимущество. Возможно, на двух языках будут проходить слушания в Конгрессе и публиковаться правительственные документы. Если Билла Клинтона нередко называют первым президентом, представлявшим черных американцев, то Джордж Буш-младший претендует стать первым американским лидером, представляющим испаноязычных граждан. С детства владея испанским, он ввел в практику радиообращения на двух языках, а свой первый официальный визит нанес в Мексику. Перед выборами-2004 Буш открыто апеллировал к этой общине, предложив меры по признанию статуса нелегальных мексиканских иммигрантов. «Если такая тенденция сохранится, – уверен Хантингтон, – культурный раздел между “хиспаникс»” (латиноамериканцы, англ. Hispanics) и “англос” (англоговорящие, исп. anglos) может стать линией самого серьезного раскола американского общества, выступая в той же роли, которую играло расовое размежевание белых и черных».
Итак, резюмирует ученый, существует два важных аспекта воздействия массовой испаноязычной иммиграции на развитие Америки. Во-первых, в значительной части страны «хиспаник» доминирует в сфере языкового общения и культуры. Нация становится билингвальной и бикультурной (исторически сложившейся, многоязычной и многокультурной, считают Фукуяма и сторонники иной точки зрения). Таким образом, настаивает Хантингтон, американцы мексиканского происхождения бросают вызов существующим культурной, политической, законодательной, коммерческой и образовательной системам.
В американской политической литературе встречаются охотно подхваченные Хантингтоном алармистские прогнозы, которые предсказывают возникновение то ли некоего автономного округа, охватывающего регионы США, где доминируют мексиканцы, то ли нового государственного образования – «Мексамерики», «Амексики», «Мексифорнии» – на базе объединения юго-западных штатов США и северных штатов Мексики. Ученый называет этот процесс демографической реконкистой.
Беспрецедентным в истории США примером «испанизации» крупного региона Самьюэл Хантингтон считает ситуацию в Майами (штат Флорида). На рубеже тысячелетий две трети его жителей были испаноязычными, в подавляющем большинстве кубинского происхождения. Постепенно город превратился в центр торговли и инвестирования, внутреннего и международного туризма. Крупнейшие корпорации США перевели сюда штаб-квартиры своих латиноамериканских подразделений. Кубинцы имеют полное право утверждать, что именно они создали современный Майами, который экономически намного более развит, чем большинство государств Латинской Америки. Наблюдается и другой напрямую связанный с глобализацией процесс: сюда потекли десятки миллиардов долларов из латиноамериканских стран.
Не исключено, считает Хантингтон, что юго-западные штаты США либо Лос-Анджелес ожидает такое же будущее – образование крупной испаноговорящей общины, обладающей достаточными ресурсами, чтобы сохранять отличную от общеамериканской идентичность и в то же время влиять на политику, органы власти и общество всей страны.
У «испанизации» юго-западных штатов имеется и политический аспект. Как утверждает ученый (и в этом его полностью поддерживают правые радикалы), с 1980-х годов правительство Мексики стремилось увеличить численность, благосостояние и политическое влияние своих собратьев в данном регионе, интегрировать его с Мексикой. Так, к примеру, президент Мексики Висенте Фокс назвал себя президентом 123 миллионов мексиканцев: 100 миллионов в Мексике и 23 миллиона в США.
При этом Хантингтона не задевает обособленность индейской культуры или традиционных «фольклорных» культур гавайцев и жителей Аляски, он не поднимает вопросов о субкультуре афроамериканцев, уже признанной и оказавшей с середины прошлого века огромное влияние на массовую культуру США. Не вызывают его беспокойства и культуры еврейской и азиатской общин, допускающие американскую доминанту лишь до определенных пределов. А вот процесс взаимодействия испаноязычной и англоязычной культур видится ему настолько серьезной и реальной угрозой существующим устоям США, что, как утверждают некоторые критики, он готов отрицать культурное наследие всех католиков, составляющих значительную часть населения страны.
На деле в каждой этнической общине на новой родине складываются две тенденции: первая – господствующая интеграционная, а вторая – стремление к сохранению обособленности, своих неповторимых субкультуры и среды обитания. (Так, в черной общине эти тенденции представлены Букером Вашингтоном и Мартином Лютером Кингом, с одной стороны, и Маркусом Гарви, Малколмом Иксом и организацией «Черные пантеры» – с другой.) При этом Хантингтон опускает тот факт, что в испаноязычной общине вторая тенденция свойственна разве что только пуэрто-риканским сепаратистам. Но, по мнению ученого, постоянный приток иммигрантов ослабляет мотивы, побуждающие к ассимиляции. Приезжие больше не считают себя слоем, который должен приспосабливаться к доминирующей группе и усваивать ее культуру. Растет их этнокультурная самоидентификация, а вместе с ней – и разрыв между ценностями двух обществ.
Очевидно, что американцы мексиканского происхождения больше привержены демократии, чем собственно мексиканцы. Но и для тех, и для других, отмечают мексиканские исследователи по обе стороны границы, характерны такие черты, как недоверие к людям вне круга своей семьи, недостаток инициативы, амбициозность и надежда только на себя, неумение в полной мере использовать полученное образование, приверженность принципу «бедность – не порок». Славное историческое прошлое волнует их больше, нежели будущее, чего не скажешь о других американцах.
СПАСТИ «АМЕРИКАНСКУЮ МЕЧТУ»
Как полагает «сын нации» Самьюэл Хантингтон, отсчитывающий свою родословную с XVII века, над Америкой нависла угроза превратиться в страну двух языков и двух культур. «Трансформация США в подобную страну, – категорически утверждает он, – вовсе не обязательно будет концом мироздания, но, тем не менее, будет концом Соединенных Штатов, какими мы знаем их последние триста с лишним лет».
Еще в начале 1980-х американские социологи сформулировали проблемы, находящиеся в центре сегодняшней полемики: сопротивление процессам ассимиляции со стороны испаноязычных граждан, прочность связей внутри их общины, возникновение угрозы раздвоения социально-политической структуры США. В 1990-е годы исследователи неоднократно повторяли тревожные предупреждения, проведя более тщательный анализ всех аспектов мексиканской иммиграции.
Наиболее вероятной реакцией на происходящие в США демографические изменения может стать, по мнению Хантингтона, возникновение «белого нативизма» – движения белых уроженцев США, направленного против иммигрантов, испаноязычных и черных американцев, а также образование соответствующей общенациональной организации. Костяк этого движения составят белые мужчины, представители рабочего и среднего классов, недовольные потерей работы «из-за иммигрантов или иностранных государств» и выступающие против «извращения» их культуры и вытеснения их языка.
Главный вывод Хантингтона заключается в том, что любые теории многорасового полиэтнического общества противоречат идее «плавильного тигля», означают разрушение базовых американских ценностей, чреваты неминуемой дезинтеграцией американского общества, его институтов и даже территориальной целостности. И все эти угрозы исходят от испаноязычных американцев или иммигрантов.
ХАНТИНГТОН И «НЕПРАВИЛЬНЫЕ ЛЮДИ»
Новые работы Самьюэла Хантингтона вызвали широкий резонанс. Большинство сторонников и противников изложенной концепции оценивают его книгу «Кто мы? Вызовы американской национальной идентичности» как лучший, наиболее значимый труд ученого. Они признают остроту проблемы, смело поставленной без оглядки на традиционный принцип политкорректности.
Как отмечает Даниел Лазар в статье, опубликованной в журнале The Nation, Хантингтон «поднимает ключевые проблемы, возникающие перед современным национальным государством, анализирует их с поразительной ясностью и затем использует этот блестящий анализ для обоснования выводов, диаметрально противоположных тем, какие из него должны бы следовать… Это очень плохая книга именно потому, что она настолько хороша» (D. Lazare. Diversity and Its Discontent // The Nation. June 14. 2004). «Утерян реализм, нравоучение порой на грани истерики», – замечает авторитетный Foreign Affairs, публиковавший предыдущие важнейшие статьи известного политолога (A. Wolfe. Native Son: Samuel Huntington Defends the Homeland // Foreign Affairs. May/June 2004). «Обычный трюк Хантингтона – утверждает Toronto Star – находить якобы новые угрозы безопасности США, описывать их респектабельным научным языком и раздувать, пока пузырь не лопнет. Его определение “мы” не включает афроамериканцев, американских мусульман, испаноязычных американцев и фактически американских католиков» (Toronto Star. March 17. 2004).
Споры по поводу концепции Хантингтона приобретают в условиях глобализации особую актуальность. Ведь они касаются таких проблем, как обусловленные внешними и внутренними переменами вызовы государству, олицетворяющему нацию как целостную общность (the nation-state), и сохранение преемственности его устоев, что требует прежде всего их ясного видения.
Хантингтон не дает собственного толкования понятий «цивилизации» и «культуры», на которых базируется его концепция (некоторые даже обвиняют его в использовании устаревших представлений при анализе современной культуры). Поэтому его оппоненты резонно ставят под сомнение саму возможность применения термина «англопротестантская культура» для определения самоидентификации американцев, а ведь это понятие является краеугольным камнем всех теоретических построений политолога.
Утверждение о нации первопоселенцев и абсорбированных ею потоках иммигрантов невольно заставляет вспомнить то, как Стивен Бирмингем отозвался об истеблишменте Новой Англии: есть бедные люди, есть богатые и очень богатые, и есть узкий круг богачей с американской родословной – «правильные люди» (S. Birmingham. The Right People: A Portrait of the American Social Establishment. Boston: Little, Brown, 1968). Хантингтон на стороне «правильных людей». Он не замечает, что высказанные им идеи входят в противоречие с его собственной концепцией «столкновения цивилизаций», что сам он становится на точку зрения, близкую к отвергаемому им конфуцианству: следует воспринять и усвоить весь этот меняющийся мир, если традиционные ценности рода, клана, узкой и замкнутой исторически сложившейся общности останутся незыблемы.
Национальная американская культура – именно этим понятием оперирует Хантингтон – возникла в результате развития связей между колониями и распространения английского языка как языка межэтнического общения. Колонии, основанные католиками, были присоединены позже, но разве они не включились в процесс построения единой американской нации? С другой стороны, чем вызвана прямая корреляция реалий XVII–XVIII веков с жизнью современной американской нации, обогащенной прошлыми иммиграционными потоками, которые ей удалось переварить?
Сам ученый не отрицает, что американский католицизм воспринял многие черты протестантского мейнстрима. Однако наиболее существенную роль в процессе ассимиляции он отводит обращению испаноязычных католиков в евангелический протестантизм.
Под таким углом зрения настойчивый акцент на возвращении к «англопротестантской культуре» выглядит призывом не столько подтвердить верность базовым ценностям, сколько вернуться в прошлое, что малопродуктивно для будущего развития страны. Как отметил Алан Уолф, если бы религия формировала национальную идентичность, то в США существовало бы столь же много идентичностей, сколько и религий.
Второй круг критических замечаний в адрес концепции Хантингтона связан с оценкой опасности двуязычия (часто встречается в странах Европы, Азии, Африки), двойного гражданства (не совсем ясно, каким путем реализуется на территории США), разнообразия конфессий и культур. Уолф отмечает фатализм Хантингтона, рисующего США как злополучную страну, которая не имеет ресурсов для борьбы с иммиграцией и в которой американская идентичность слишком уязвима перед лицом нависших угроз.
Исследователи отмечают, что, если глубже проанализировать теоретические построения полемизирующих друг с другом Хантингтона и Фукуямы, они окажутся ближе друг к другу, чем представляется на первый взгляд. Основным объектом критики со стороны Хантингтона является все-таки не многокультурность, а легальная и нелегальная испаноязычная иммиграция. Именно это явление вызывает в нем алармистские настроения. Но, возражает ему Грегори Родригес из New America Foundation, «“латинос” – не единая этническая группа, и они, в отличие от других меньшинств, никогда не создавали параллельных этнических институтов и сепаратистских движений».
Более того, готовность защищать свою страну изъявили 75 % условных «латинос», что лишь немногим меньше, чем 81 % неиспаноязычных белых. Их доля потерь в Ираке равна доле в населении США. Командующий объединенной группировкой генерал-лейтенант Родриго Санчес вырос в Техасе в графстве, где 98 % населения – мексиканцы по происхождению. Нынешние иммигранты, утверждается в Foreign Affairs, – бЧльшие патриоты своего нового дома, чем первые поселенцы. The Economist же язвительно замечает, что редактор и заведующий редакцией журнала, опубликовавшего «Испанский вызов», – это как раз «латинос» (The Economist. March 6. 2004).
Горячие споры развернулись вокруг «белого нативизма». Многие обращают внимание на то, что идеи Хантингтона сближаются с позициями Пэта Бьюкенена и Жан-Мари Ле Пена. Указывают и на то, что Хантингтон прибегает к умышленно расплывчатым формулировкам, одновременно выражающим и возможность существования движения нативистов, и его одобрение. Хантингтон прав в том, что рядовые американцы настроены более патриотично и националистически, чем либеральная элита. Но это еще сильнее укрепляет сомнения в справедливости его тезиса о важнейшей роли англопротестантской культуры. При столь высокой доле иммигрантов в населении США «патриотическая масса рядовых американцев» определенно должна включать их потомков. Наоборот, англопротестанты непропорционально широко представлены как в среде бизнесменов, ориентированных на глобализацию, так и среди поддерживающих многокультурность академических ученых.
Все участники дискуссии признают, что Самьюэл Хантингтон не предлагает каких-либо практических способов решения проблемы. Да, собственно, предлагать какие-то меры ему и не требуется, считает журнал The Nation, достаточно представить проблемы мексиканской иммиграции в таком свете, в каком он это сделал.
Лазар опасается, что раз уж многие по всему миру приняли логику Хантингтона в вопросе конфликта цивилизаций, то американцы сделают следующий шаг и на волне настроений, вызванных войной с терроризмом, согласятся с его новой концепцией. «Раз зло в той или иной форме всегда среди нас, то крестовый поход за его искоренение превращается в формулу не только бесконечной войны, но и все большего отвержения тех, кто не полностью на этой стороне. Такая система приведет к изоляции США, к тому, что страна замкнется в себе. Чем глубже будет эта тенденция, тем сильнее будет стремление вычленить стержень Америки, являющийся ее подлинной сущностью. Чем интенсивнее будут попытки изолировать это ядро, тем больше возрастет нетерпимость…» Но такое развитие событий ни в коей мере не является неизбежным.
