Россия в глобальной политике

С начала 2000-х годов возрастает риск вовлечения Российской Федерации в во­енные конфликты низкой интенсивности. Нестабильность на многих участках протя­женной границы России вынуждает Москву к активному обозначению своего военного присутствия в поясе своих границ. Военные базы РФ за рубежом размещены в регио­нах с высоким потенциалом конфликта – в Южной Осетии и Абхазии, в Молдавии, Ар­мении, Киргизии и в Таджикистане. Россия вовлечена в процессы внутри Афганиста­на, в Сирии и на Украине, и не может позволить себе пустить ситуацию в этих странах на самотек. Возможное начало конфронтации на Корейском полуострове или в Иране, а также эскалация конфликта на Украине неизбежно приведут к ограниченному вовле­чению России.

В последние годы российское руководство расширяет географию регионов, в кото­рых защита национальных интересов страны требует от Москвы военного присутствия. Этот процесс происходит не только в поясе российских границ, но и в регионах, которые косвенным образом относились к сфере военно-политической ответственности СССР в годы холодной войны. В 2013 году руководство России предложило разместить россий­ских миротворцев на Голанских высотах на границе Сирии и Израиля. Идут переговоры о создании базы российских ВВС на Кипре, в непосредственной близости от базы ВМФ России в Тартусе на побережье Сирии. Российские миротворцы поддерживают мир в «за­мороженных» конфликтах на пространстве СНГ, где в 1990-х годах происходили граждан­ские и международные конфликты. В 2014 году открылся новый очаг военного конфлик­та на российской границе с Украиной. По этой причине не предвидится ситуация, когда Россия могла бы сократить военное присутствие в поясе своих границ. Более того, про­сматривается тенденция к наращиванию присутствия военных сил России дальше этого пояса. Таким образом, расширяется спектр возможностей для вовлечения России в воен­ный конфликт в качестве миротворца или державы-гаранта «статус-кво».

Происходит ли этот процесс целенаправленно и осмысленно? Или российская мощь растет стихийно, и в этом росте отсутствует момент рационализации и долгосрочного пла­нирования? Главная опасность заключается в риске преобладания идеологических прио­ритетов над рациональным расчетом и в итоге – в перенапряжении сил государства.

Геополитический фронтир в Евразии

В последние годы Россия обрела новый геополитический статус. Она подтверди­ла свои претензии на самостоятельную и высокую роль в мировых делах, которая с мо­мента распада СССР оспаривалась ее западными партнерами. Военная операция в Сирии позволила России стать ключевым участником постконфликтного урегулирования, продемонстрировав качественно новый военно-политический потенциал. Иниции­рованный Москвой Астанинский формат урегулирования предполагает, что ключевой вопрос безопасности на Ближнем Востоке может быть разрешен без участия Запада. При этом Россия опирается на диалог с региональными державами – Турцией и Ира­ном – которые в западном представлении либо вовсе не получали права голоса, либо лишь ограниченно могли влиять на сирийское урегулирование.

На постсоветском пространстве достижения российской внешней политики очевидны. В фокусе Мюнхенской речи Владимира Путина 2007 года была проблема расширения НАТО и приближения военной инфраструктуры стран альянса к россий­ским границам. Десять лет спустя перспектива расширения НАТО на постсоветском пространстве практически снята с повестки дня.

Грузия не может вступить в этот блок, по крайней мере, до тех пор, пока не при­знает независимость Абхазии и Южной Осетии. В противном случае блок принима­ет на себя риск прямого военного столкновения с Россией в регионах с неопределен­ным статусом. Однако даже если НАТО пойдет на такой риск, стратегическая ценность Грузии для него будет отрицательной: соотношение сил на Южном Кавказе таково, что страна не может защитить себя без посторонней помощи. Таким образом, присо­единив Грузию, альянс не укрепит свою безопасность сильным союзником, а возьмет на себя ответственность за оборону партнера, находящегося в весьма уязвимом поло­жении в случае опасности.

Сказанное относится и к Украине. Сохраняя претензии на Крым, Украина не мо­жет вступить в НАТО, не втягивая весь блок в территориальный спор с Россией. Не уре­гулировав конфликт на Донбассе, она не может присоединиться к альянсу, не вовлекая его уже в гражданский конфликт на своей территории. Вероятно, по первоначально­му расчету представителей администрации Барака Обамы, после Майдана Украина должна была быстро подавить сопротивление Донбасса и консолидировать свой поли­тический режим на враждебной России основе, что создавало бы перспективу для ее членства в НАТО. Но такой консолидации не произошло, Украину лихорадит от вну­триполитических кризисов, ее экономические потери колоссальны, Киев отказывает­ся урегулировать гражданский конфликт на востоке страны. Слабость государствен­ности Украины, выражающаяся в том числе в слабости военной, наделяет ее, вслед за Грузией, отрицательной ценностью для НАТО.

Если отношения России и Запада в последние десятилетия представить в катего­рии фронтира как подвижной и широкой пограничной линии, то этот фронтир за де­сятилетие сдвинулся дальше от российских границ. Острые фазы кризисов на Кавка­зе (2008 года) и на Украине (2014 – 2015 годов) обозначили невозможность решения вопросов безопасности на постсоветском пространстве без участия и без решающего слова России. Сирийская операция российских ВКС перенесла спор России и Запада по поводу международного статуса России на Ближний Восток. Далеко от определен­ности положение фронтира на противоположном краю евразийского континента: сближение России с КНР и российско-японские контакты последних лет указывают на то, что Москва будет играть новую роль в формировании баланса сил в Азиатско­Тихоокеанском регионе.

В результате благоприятного стечения обстоятельств и энергичной полити­ки последних лет России удалось перенести фронт противостояния с Западом даль­ше от своих границ. Теперь он пролегает на Ближнем Востоке, на Балканах и во вну­тренней политике США и стран ЕС. Это привело к тому, что у многих постсоветских проблем безопасности пропало геополитическое измерение – они больше не обреме­нены российско-западным противостоянием. Отход украинского кризиса на второй план международной повестки дня, перенос фронта борьбы между Россией и Западом дальше от постсоветского пространства оставляют странам пограничья возможность наконец сосредоточиться на внутренних делах. Для многих постсоветских стран — это шанс отложить беспокойство о собственной безопасности и спокойно определиться с приоритетами развития без спешки и внешнего давления.

Однако заглядывая в будущее, можно представить себе ситуацию, в которой давление Запада на интересы России в Восточной Европе возобновится и даже усугу­бится, а требования Москвы о создании системы коллективной безопасности в Евро­пе будут проигнорированы. В этом случае Москва будет вынуждена вернуть реализм в американские оценки проверенными способами – перенеся геополитический фрон­тир в Западное полушарие, подальше от «своих ворот». Создание военной базы в Ве­несуэле или на Кубе, участие в политической жизни Панамы или Мексики, поощрение формирования антиамериканских коалиций в Латинской Америке – несомненно, вы­нужденный, но на горизонте 2040-2050-х годов единственно эффективный путь сни­жения американского давления на Россию в Европе.

Возросшие ресурсы и новое положение России ставит перед ней два взаимосвя­занных вопроса. Они важны с точки зрения долгосрочного внешнеполитического пла­нирования, но могут остаться незамеченными на фоне эйфории от успехов последних лет. Первый: каков тот предел влияния на мировую политику, который можно счесть оптимальным с точки зрения интересов России и ее возможностей; как Россия видит свое место в мире, какова разумная мера ее вовлеченности в международные дела? Второй: какой должна быть система союзов, посредством которой будет обеспечено и зафиксировано возросшее влияние России в мире? Оговорим, что мы будем обсу­ждать лишь военно-политические союзы, не вторгаясь в огромную, и по многим мер­кам особую, область экономической интеграции.

Трансформация союзничества

По аналогии с тем, как в прошлое уходят прежние формы организации по­литики и хозяйственной жизни, ставшие приметой XX века, меняются и структу­ры международной политики. Крупные и устойчивые, «постоянные» структуры – политические партии, профсоюзы, призывные армии – сменяются калейдоскопом политических альянсов, заключаемых ad hoc. Влиятельные политические движе­ния могут возникать за считанные дни вокруг конкретного вопроса и рассыпаются, исчерпав свою повестку дня, причем оказываются популярнее и успешнее старых политических партий или общественных организаций с их традиционной бюро­кратической структурой. Военная область профессионализируется параллельно с техническим усложнением, массовые призывные армии, исторически обусловив­шие расширение гражданства и создание современных наций, уходят в прошлое. Война, как в Средние века и раннее Новое время, становится делом элит, а не на­родов. Распространение частных военных кампаний – в сущности, современных кондотьеров – размывает саму основу современной демократии и современного суверенитета, исключающих приватизацию насилия. Государственная бюрокра­тия, с одной стороны, благодаря наследию либерального дерегулирования Рейгана и Тэтчер, утрачивает рычаги контроля над обществом, а с другой – все сильнее про­растает вглубь этого общества через механизмы партнерства с корпорациями и не­правительственными организациями. Стирается сама грань между гражданским обществом и государством, они переходят друг в друга. Корпорация, центральная организация современного капитализма, меняет свою природу. На место бюрокра­тических иерархических структур приходят сетевые, юридическая структура компа­ний фрагментируется и усложняется. На рынке труда коллективные долгосрочные договоры уступают системам гибкого найма, превращающим положение наемного работника во все более неустойчивое.

Понимание управления как набора повторяющихся процедур сменяется его трак­товкой как серии уникальных проектов, для каждого из которых привлекается уникаль­ная совокупность людей, решений, ресурсов.

«Проектность» как ключевая характеристика современного мира(Люк Болтански, Эв Кьяпелло) проявляет себя и в области международных отношений. Давно отмеча­ется растущая популярность коалиций, создаваемых «по случаю», для решения строго ограниченной задачи. Подобно тому, как гибкий найм позволяет компаниям избегать излишних обязательств перед профсоюзами или долгосрочных контрактов с работ­никами, эти коалиции позволяют наиболее могущественным государствам мира из­бегать предоставления своим партнерам устойчивых гарантий. Бюрократические ап­параты «традиционных» блоков, необходимость многоступенчатых и длительных согласований в рамках таких альянсов воспринимаются как препятствие к эффектив­ному действию. Антииракская коалиция Соединенных Штатов в 2003 году, созданная ими коалиция против запрещенного в России ИГИЛ (запрещенная в России террори­стическая организация) организовывались вне американской системы военных со­юзов. Дональд Рамсфельд с его знаменитым афоризмом «Миссия определяет коали­цию» обозначил торжество проектной логики в деле войны и дипломатии.

Этот сдвиг ведет к самым разнообразным последствиям. Мы выделим некоторые из них, наиболее важные для последующего изложения.

Во-первых, понимание союза как проекта делает обязательства по нему менее на­дежными, чем они были раньше. Наглядным примером тому стали отношения трех при­балтийских государств с их союзниками по НАТО в 2014 – 2016 годах. Размещение баталь­онов НАТО в Эстонии, Латвии и Литве, публично поданное как «защита от российской угрозы» сделало явным то обстоятельство, что сами по себе гарантии безопасности, пре­доставленные членам альянса, недостаточны. В критический, по мнению Таллина, Риги и Вильнюса, момент потребовалось подкрепить эти гарантии непосредственно переброс­кой войск.

Во-вторых, трансформация союзничества усиливает неравенство в междуна­родной системе. Крупные страны, обладающие большим военно-политическим по­тенциалом, начинают тяготиться союзничеством. Они могут брать на себя меньше формальных и неформальных обязательств, чем они брали раньше, а сами эти обяза­тельства могут действовать лишь на сравнительно краткий период времени. Малые и сравнительно слабые страны лишаются гарантий, на которые они могли рассчиты­вать ранее. Это толкает их к двум основным вариантам действий. Либо они начинают лавировать между крупнейшими центрами силы, рискуя сделать свое положение еще более неустойчивым. Либо они стремятся получить дополнительные гарантии со сто­роны своих международных покровителей, представляя ради этого свое положение более «угрожаемым», чем оно есть на самом деле. Именно последний вариант избра­ли Эстония, Латвия и Литва, сделав решающий вклад в секьюритизацию балтийской повестки дня в последние годы.

В-третьих, стирается юридическая определенность союзов. Есть ли потребность обеспечивать сложным правовым фундаментом проект, который будет осуществлять­ся в течение года-двух, и в котором наиболее влиятельные участники не хотят брать на себя лишних обязательств? А если нет определенной правовой рамки, то только ли государства могут быть субъектами союза? В проект могут быть вовлечены и него­сударственные политические и (или) военные организации, отдельные фракции элит внутри той или иной страны, наиболее влиятельные медиа, идеологические группы, религиозные лидеры и прочие. А необходимые участникам гарантии могут быть полу­чены через серию частных сделок: например, инвестиционных или кредитных. Дейст­вует ли союз между Соединенными Штатами и арабскими монархиями Персидского за­лива? Порой это сомнительно. Есть ли союз между арабскими монархиями Персидского залива и Хиллари Клинтон? Определенно есть. Коалиция, противостоящая властям Си­рии, включает в себя как государства – Катар, Саудовскую Аравию, США – так и него­сударственные структуры вроде бесчисленных группировок вооруженной сирийской оппозиции. Эта коалиция ведет войну, но ее участники практически не имеют юри­дических обязательств по отношению друг к другу. Подчеркнем: популярный термин «proxy war» не отражает всей сложности происходящего. Он предполагает, что имеет­ся действующее лицо и его посредник, принципал и его агент. В действительности же негосударственные группы в этой связке не могут быть названы простыми посредни­ками или агентами, напротив, именно они нередко определяют повестку дня коалиции, создают ее миссию, если следовать афоризму Д. Рамсфельда: «не коалиция определяет миссию, а миссия определяет коалицию».

В-четвертых, возникает противоречие между проектным, то есть, по опреде­лению непостоянным, характером коалиций и необходимостью поддерживать дол­говременную инфраструктуру международного сотрудничества. Так, транспортные маршруты, в том числе трубопроводные, действуют на протяжении десятилетий, опре­деленным образом организуя и связывая хозяйственную деятельность на всем пути их прохождения. Хозяйственная связность может предстать в качестве политическо­го фактора при резких политических изменениях. Вопреки либеральному предсказа­нию, что нарастание плотности экономических связей сделает международную по­литику более предсказуемой и менее конфликтной, экономические расчеты все чаще приносятся в жертву политическим или идеологическим соображениям. Это, одна­ко, не отменяет необходимости поддерживать инфраструктуру глобальных экономи­ческих связей. Помимо хозяйственной инфраструктуры сотрудничества имеется еще и военная, и здесь противоречие между растущим непостоянством союзов и долгим временем жизни этой инфраструктуры также дает о себе знать. Военная база за ру­бежом может быть источником силы, но может оказаться и фактором уязвимости, как это случилось, к примеру, с российскими военными базами на территории Грузии в 2004–2006 годах, когда военнослужащие и персонал военных баз эпизодически ста­новились объектами провокаций со стороны Тбилиси.

Россия и ее союзники

Сеть союзов, в которую включена Россия, уместно рассматривать не в плане ее сравнения с наиболее известными военно-политическими блоками, а с точки зрения ее адекватности глобальным трендам трансформации самого института международ­ного военно-политического союзничества. В такой перспективе ряд свойств этой сети, в сравнении с традиционным союзом считающиеся слабыми ее сторонами, могут быть, напротив, источником силы.

Прежде всего, мы полагаем, что следует говорить именно о «сети союзов» как о на­боре многосторонних и двусторонних связей и обязательств, оформленных в разной форме и предполагающих различные сроки действия. В этой сети в некоторых случа­ях могут переплетаться военно-политические и экономические интеграционные связи.

Многосторонние связи дополняются конкретизирующими и уточняющими их двусто­ронними.

У России немного военных союзников. Юридически обязывающие соглашения, при которых нападение на одну сторону приравнивается к нападению на другую, у нее имеются только с Абхазией и Южной Осетией. Иные соглашения, в том числе со страна­ми, считающимися наиболее близкими союзниками России, не содержат подобные ав­томатические механизмы. Обязательства в рамках ОДКБ заметно мягче аналогичных обязательств в рамках НАТО. Это хорошо видно при сопоставлении формулировок двух документов о взаимных гарантиях безопасности.

Статья 5 Североатлантического договора от 4 апреля 1949 года: «Договаривающиеся стороны соглашаются с тем, что вооруженное нападение на одну или нескольких из них в Европе или Северной Америке будет рассматриваться как нападение на них в целом» [1].

Статья 2 Договора о коллективной безопасности от 15 мая 1992 года: «В случае возникновения угрозы безопасности, стабильности, территориальной целостности и суверенитету одного или нескольких государств – участников либо угрозы международному миру и без­опасности государства – участники незамедлительно приводят в дей­ствие механизм совместных консультаций с целью координации своих позиций, вырабатывают и принимают меры по оказанию помощи таким государствам – участникам в целях устранения возникшей угрозы» [2].

Указанная разность гарантий безопасности объясняется тем, что главное свой­ство ОДКБ – это асимметрия. По своему военно-политическому потенциалу Россия многократно превосходит своих партнеров. При этом наиболее вероятные угрозы у ее партнеров не совпадают или совпадают лишь частично. Трудно представить, перед каким общим вызовом в области безопасности окажутся, например, Армения и Таджикистан. Еще труднее представить, что эти страны будут готовы оказывать практическую помощь друг другу, если одна из них окажется вовлечена в вооружен­ный конфликт. В то же время все участники ОДКБ заинтересованы в поддержании общей военной инфраструктуры (например, системы ПВО), военно-техническом сотрудничестве, обмене информацией, профессиональной подготовке офицеров. По сути, ОДКБ предоставляет институциональную базу для такого сотрудничества, дополненную набором гарантий, которые Россия предоставляет своим партнерам в рамках двусторонних договоренностей. В результате у России имеются военно­политические партнеры в регионах, где ей необходимо обеспечивать безопасность, но сами партнеры разделяют с ней ответственность только за регион, в котором на­ходятся. При этом в региональную систему безопасности могут входить страны, не связанные друг с другом союзническими и даже дипломатическими отношени­ями. Российская военная база в Армении, которая входит в совместную российско­армянскую военную группировку, взаимодействует с российскими базами в Абхазии и Южной Осетии.

Российская операция в Сирии демонстрирует многообразие и трансформацию союзничества. Тесные связи с Сирией были установлены еще в советскую эпоху. Пункт материально-технического обслуживания кораблей ВМФ в Тартусе действует с 1971 года. Соглашение о размещении в Сирии российской авиагруппы (26 августа 2015 года) содержит ссылки на советско-сирийский договор о дружбе и сотрудничестве от 8 октя­бря 1980 года и соглашение о военном сотрудничестве между министерствами оборо­ны двух стран от 7 июля 1994 года. В то же время авиабаза в Латакии была развернута в краткие сроки, а заявление президента России в марте 2016 года о выводе основной части российской группировки из Сирии, указало на готовность быстро сократить во­енное присутствие в этой стране, если к тому будет необходимость. Стороны не имеют юридических обязательств друг перед другом, предписывающих им вступать в войну в случае агрессии третьей стороны в отношении союзника. Но у них имеется большой набор механизмов сотрудничества – от координации дипломатических выступлений и поставок военного имущества и заканчивая совместным ведением боевых действий. Российско-сирийский союз – если здесь уместно говорить о союзе – содержит в себе и «постоянные» и краткосрочные элементы и легко трансформируется в зависимости от политической задачи.

Об отношениях России с Ираном в военной области затруднительно с определен­ностью судить по открытым источникам. Отметим, однако, что стороны тесно взаимо­действуют в военной операции в Сирии, Россия использовала воздушное пространство Ирана и (вероятно) его территорию для ударов по террористам в Сирии. При этом Мо­сква и Тегеран юридически связаны лишь межправительственным соглашением о воен­ном сотрудничестве. Заявление российских представителей о том, что Иран предоста­вил свою территорию для действий российской авиации против террористов в Сирии, вызвало резкую реакцию Тегерана. Хотя стороны взаимодействуют в рамках операции в Сирии, назвать их отношения союзническими сложно.

Элементы новой геополитической реальности возникают на Балканах. Власти Черногории ускоряют свое движение в сторону НАТО под предлогом надуманных об­винений в адрес России в попытке организации переворота. Делается это, вероятно, для того, чтобы четче провести различие с соседней Сербией, которая активно разви­вает военно-техническое сотрудничество с Россией – закупает вооружение, участвует в совместных военных учениях и синхронизирует военное планирование. Не исключе­но, что в обозримой перспективе этот процесс приведет к получению Белградом не­формальных гарантий безопасности со стороны России и де-факто сделает Сербию участником системы коллективной безопасности ОДКБ. Уже сейчас сербские эксперты говорят, что агрессия НАТО против Югославии была бы невозможна в нынешних усло­виях благодаря новому уровню связей с Россией.

Возможно, новый «статус-кво» поддерживает надежды тех в Белграде, кто хотел бы пересмотреть результаты распада Югославии. На рубеже 2016–2017 годов Белград сде­лал несколько значимых шагов в адрес сербских анклавов в Косово и Боснии и Герцего­вине, обозначая свой интерес в безопасности этих родственных общин. Несложно пред­ставить себе ситуацию, в которой снежный ком событий на Балканах – сербы вне Сербии начинают притесняться, и Белград вынужден за них заступиться – побудят Сербию вос­пользоваться неформальными гарантиями безопасности со стороны России и втянуть ее в нежелательный кризис. Новая война на Балканах вызывает слишком очевидные парал­лели, чтобы относиться к этому сценарию легкомысленно.

Россия поддерживает тесное, вплоть до совместных учений, военное сотрудни­чество с Китаем и Индией. Но речь здесь не идет о военном союзе. Уместнее говорить о «достройке» тесных политических связей, маркетинге продукции российского ВПК и создании прозрачной и предсказуемой военно-политической среды в отношениях с партнерами. Одновременно Россия и Китай создают многополярный порядок как сеть «долговременных межгосударственных отношений нового типа, не направленных про­тив третьих стран» и основанных на принципах равенства, невмешательства, уважения взаимных интересов [3]. Москва и Пекин подкрепляют свое сотрудничество взаимными ме­рами доверия в военной сфере и предоставлением гарантий безопасности буферным го­сударствам Центральной Азии. В совокупности это привело к тому, что Россию и Китай не разделяет геополитический фронтир, как это происходит в Восточной Европе между Россией и НАТО. А то обстоятельство, что Москва и Пекин одновременно сталкиваются с США на Украине и в Южно-Китайском море, только укрепляет их партнерство. Исполь­зуя метафору, Россия и Китай стоят «спина к спине», встречая общего соперника.

Размывание устойчивых союзнических связей в их правовом выражении делает сравнительно более актуальным обращение к культурному и историческому наследию в попытках отыскать и обосновать идеологическую общность. Советское наследие до сих пор привлекает к России левых лидеров Латинской Америки, рассчитывающих использо­вать в своих интересах стремление Москвы к самостоятельности в международных делах. Иную (прямо противоположную) сторону российского наследия пытаются эксплуатиро­вать политики некоторых балканских стран, напоминающие о православном христиан­стве, имперском прошлом и историческом соперничестве с Османской империей и со странами Западной Европы по поводу судьбы Балкан.

Наконец, у России имеются и «негосударственные союзники», отношения с которы­ми по определению в настоящий момент не могут иметь правовую рамку. Донецкая и Лу­ганская народные республики, которым оказывается широкая политическая и иная под­держка, Приднестровская Молдавская Республика, получающее разнообразную помощь от Москвы и проводящее совместные учения с российскими миротворцами, размещенны­ми в регионе. Вероятно, в этой перспективе стоит сейчас рассматривать и контакты рос­сийских официальных лиц с лидерами различных политических и военных сил в Ливии.

Островная геополитика

Сравнение современной России и Советского Союза как международных игроков – отдельная и потенциально неисчерпаемая тема. Наметим здесь лишь несколько пунктов, важных для нашего вопроса.

Во-первых, у России нет стольких союзников, сколько было у Советского Союза; немногие имеющиеся не связаны с ней настолько тесными и жесткими обязательства­ми, какие объединяли Варшавский блок или ныне объединяют НАТО. У России нет и тако­го числа стран-сателлитов, какое было у СССР. Имеются несколько небольших государств, признанных и непризнанных, которым Россия оказывает помощь. Но это невозможно сравнить с той широкой сетью дружественных режимов, которой располагал и которую поддерживал Советский Союз.

Во-вторых, по сравнению с СССР, у России куда более сбалансированная по­литика в отношении региональных противоречий. Например, если ближневосточ­ная политика «советского» Кремля строилась на основе масштабной помощи иде­ологически дружественным режимам при отсутствии дипломатических отношений с режимами идеологически враждебными (Израиль, Саудовская Аравия), то Кремль нынешний, затрачивая относительно небольшие ресурсы для помощи своему тра­диционному союзнику – Сирии, поддерживает активный диалог и с Израилем, и с арабскими монархиями Персидского залива: со всеми державами, оказываю­щими влияние на регион. На Дальнем Востоке Советский Союз находился в поло­жении осажденной крепости: холодная война с США, отсутствие мирного договора с Японией, отсутствие дипломатических отношений с Южной Кореей и многолет­ний разрыв с Китаем. Сейчас Москва за счет доверительных отношений с Пекином и активным политическим диалогом с Токио претендует на роль одной из держав, обеспечивающих региональных баланс.

В-третьих, современный Кремль на фоне «советского» обескураживающе рав­нодушен к вопросам идеологии. Консервативный крен, который наметился в ритори­ке Москвы в последние годы, имеет охранительный, в прямом смысле слова -реакци­онный характер: он призван лишь создать еще один заслон перед «прогрессистскими» попытками подрыва национального суверенитета и вмешательства во внутренние дела, а не предложить новую глобальную повестку. Некоторая идеологическая (или скорее эмоциональная) симпатия к политикам-консерваторам за рубежом весьма из­бирательна (нам близка Марин Ле Пен, но не близок Джон Маккейн) и совершенно не претендует на универсальное видение. В самом деле, если мы только хотим, что­бы каждый хранил свои традиции и не пытался учить остальных, то здесь нет ме­ста универсализму, достаточно просто «жить и дать жить другим». Попытки внести в курс Москвы более широкое идеологическое содержание предпринимаются (напри­мер, Русской Православной Церковью), но на внешнеполитическую практику почти не влияют. Впечатляющая гибкость государственной пропаганды – в течение полуго­да американский президент побывал символом врага, символом надежды, став, нако­нец, одним из многих политических деятелей зарубежных стран – хорошо иллюстри­рует это равнодушие.

Если Советский Союз был континентальной империей, осмыслявшей себя в пер­спективе глобальной исторической миссии, то современная Россия -это почти гомогенное по составу населения государство, управляемое прагматичным на грани цинизма полити­ческим классом, лишенное идейных грез, которое не собирается звать мир к светлому бу­дущему, но и свое в этом мире намерено взять. Парадоксальным образом это государство, во многих отношениях более слабое, чем Советский Союз (меньше территория, население, армия, доля в мировом ВВП), сумело обрести и удерживает роль одного из мировых лиде­ров, успешно оспорившего гегемонию Запада во многих чувствительных для него областях.

Вероятно, причина здесь не в том, что российское руководство, по сравнению с советским, более умело распоряжается имеющимися у него ресурсами, а современ­ный Запад сравнительно слабее, чем был четверть века назад. Причина в изменении са­мого характера российской геополитики: Россия успешно осваивает ту исторически но­вую для себя геополитическую нишу, которую описал еще в начале 1990-х годов Вадим Цымбурский в статье «Остров Россия». Она отказалась от попыток заменить собой Европу (и себя -Европой), к чему ее на протяжении трехсот лет призывали политики и мыслите­ли как консервативного (Ф.И. Тютчев), так и реформаторского (Петр I) толка. Она не пред­принимает попыток «отвердить», включив в свой состав или в свою жесткую сферу влия­ния лимитрофные территории, отделяющие ее от иных цивилизационных платформ на Западе и на Юге; склонна принять как данность идентификационную текучесть этих территорий. Она с большой осторожностью смотрит на долговременную политическую и военную вовлеченность за пределами своих границ, и допускает только точечное при­сутствие в наиболее важных для нее регионах.

Она по-прежнему не всегда и не везде имеет четко очерченные «естественные» границы. Конечно, наиболее сложно их начертить на западе, в полосе от Черного до Бал­тийского морей, где отсутствует четкая языковая и культурная граница. Но и на юге рос­сийский Северный Кавказ перетекает на южный склон хребта в Абхазии и Южной Осе­тии, а по другую сторону Каспия Россия очень плавно перетекает в Казахстан. В то же время Россия довольно консервативна в попытках пересмотра государственных границ. Рассуждения о «российском экспансионизме» затемняют тот факт, что на протяжении четверти века, истекших с распада Советского Союза, в стране так и не возникло массо­вого и влиятельного политического движения, требовавшего возвращения территорий бывших советских республик. Вернув себе Крым, Россия приняла противоположную по­зицию в отношении отколовшегося от Украины Донбасса и не пошла на масштабную пе­рекройку территории соседней страны. В некоторых кругах в России это вызвало разоча­рование, но политическим фактором это разочарование не стало.

В этой перспективе следует рассматривать и российскую систему союзов, и в этой перспективе существующая система союзов адекватна «островному» геополитическому характеру России. Российские союзы призваны решить несколько задач. Прежде всего, они должны обеспечить безопасность «острова»: Россия не допустит военного вторжения на свою территорию. Превращение той или иной лимитрофной территории в плацдарм для возможного вторжения неприемлемо и будет предотвращаться всеми доступными средствами. Собственно, именно такова логика противодействия расширению НАТО на постсоветском пространстве. В такой логике может быть истолковано и различие в подходах к странам Прибалтики, с одной стороны, и Грузии и Украине -с другой. Эсто­ния, Латвия и Литва в силу своего географического положения не могут выступать в ка­честве плацдарма, Грузия и Украина – могут.

Также российская система союзов должна обеспечить присутствие России как вли­ятельной силы в важных для нее регионах мира. При этом ни в одном таком регионе не должна возникнуть коалиция, способная подорвать российское влияние. Оказывая по­мощь своим союзникам, Россия стремится не допустить возникновения таких коалиций и в то же время избежать манипулирования со стороны союзников. Акцент на многосто­ронности, который делает Москва в своей сирийской политике, резкие изменения в ее от­ношениях с Турцией, отражают такой подход. Не всегда и не все враги Башара Асада это враги России, российская военная сила, в конечном счете, служит укреплению влияния Москвы, а не укреплению влияния Дамаска.

Уместны примеры из других регионов. Отношения с Арменией важны для России сточки зрения поддержания и укрепления ее влияния в Закавказье. Россия оказывает и будет оказывать Еревану военную помощь и содействовать экономическому развитию Армении посредством механизмов Евразийского экономического сообщества (ЕврАзЭС). Однако она будет избегать положения, когда, к примеру, в коалиции против нее окажется Азербайджан с одним или несколькими соседними государствами. Нередко эта линия приводит к тому, что Россия говорит «через голову» своих союзников напрямую с провайдерами безопасности в противостоящем лагере – Турцией, США, странами Западной Европы. Это одинаково раз­дражает находящихся на линии фронтира союзников России (Белоруссию, Армению) и США (Польшу и страны Прибалтики).

Особое место здесь занимает Белоруссия. Отношения с ней для России исключи­тельно важны в контексте противодействия расширению НАТО. Белоруссия препятст­вовала созданию сплошной полосы враждебно настроенных в отношении России госу­дарств между Балтийским и Черным морями. Но говорить о Белоруссии как о сателлите России или сфере ее влияния затруднительно. Минск стал одной из тех многочислен­ных постсоветских столиц, которые сделали противостояние между Россией и Западом на постсоветском пространстве источником силы и средством извлечения политических и иных преимуществ. Отличие в том, что если другие, как, например, Тбилиси, пытались извлекать эти преимущества «со стороны Запада», то Минск это делал «со стороны Рос­сии». Трудность для российско-белорусского союза сейчас заключается в том, что рас­ширение НАТО остановлено, а регион, включающий в себя Калининградскую область, Белоруссию, страны Прибалтики и Польшу, российское руководство не рассматривает как наиболее угрожаемый, что хорошо видно из военного строительства последних лет. При сравнительном снижении ценности союза его привычные механизмы начинают да­вать сбои. Гипотетическая договоренность России, США и ключевых стран ЕС о новой си­стеме европейской безопасности может стать для политической модели Белоруссии еще более серьезным вызовом, чем текущие экономические трудности.

Заключение

Сравнения – вечный источник неудовлетворенности. Источник рисков для россий­ской внешней политики и российской системы союзов заключается в том, что отечест­венная политическая элита, которая в значительной своей части состоит из людей, сфор­мировавшихся еще в Советском Союзе, не отрефлексировала тот геополитический сдвиг, который пережила страна за последние четверть века. «Остров Россия» оказался не столь­ко проектом, сколько предсказанием, между тем, в нарративах России о самой себе го­сподствует мотив неполноты – по сравнению с Российской империей или СССР. Это тол­кает Москву к тому, чтобы испытывать фантомные боли, связанные с исчезновением элементов геополитического статуса государств-предшественников.

Перечислим несколько суждений, которые связаны с фантомными болями и, на наш взгляд, должны быть подвергнуты сомнению.

«У России мало союзников, ей необходимо укреплять имеющиеся союзы и созда­вать новые, включая в них жесткие юридические обязательства». Возможно, наоборот: нынешнее состояние «блестящей изоляции» и помогает России преследовать свои внеш­неполитические цели со свободными руками.

«Россия должна создать идейную альтернативу Западу (исламскому радикализ­му)». Возможно, именно отсутствие определенного идеологического выбора, состояв­шийся отказ от мессианства и позволяют России поддерживать ее высокий геополитиче­ский статус, затрачивая на это меньше ресурсов, чем это делал Советский Союз.

«Россия должна всемерно укреплять свои позиции в традиционных сферах влия­ния – на постсоветском пространстве, на Балканах». Возможно, России нужно стабилизи­ровать лимитрофные территории лишь в той мере, в которой это необходимо для обес­печения безопасности ее территории и не допускать, чтобы союзники вовлекали ее в ненужные для нее конфликты.

Данный текст отражает личное мнение авторов, которое может не совпадать с позицией Клуба, если явно не указано иное.

Данный материал вышел в серии записок Валдайского клуба, публикуемых еженедельно в рамках научной деятельности Международного дискуссионного клуба Валдай. С другими записками можно ознакомиться по адресу http://valdaiclub.com/publications/valdai-papers/