Перед глазами стоит сцена полугодовой давности. Мы с коллегами по Валдайскому клубу презентуем в одном из брюссельских аналитических центров доклад по отношениям России и Евросоюза. Среди выступающих на сцене помимо нас — высокопоставленный чиновник Еврокомиссии, ответственный за российское направление, и видный британский эксперт Джеймс Шерр. Из зала задают вопрос официальному представителю из Комиссии: каких изменений он ожидает в сфере трансатлантических отношений с появлением нового президента США.
Оратор широко улыбнулся: «Когда ОНА выиграет… — он сделал паузу, оглянув аудиторию, все ли поняли, что он имел в виду,— отношения только укрепятся…» Публика засмеялась, а Шерр, взяв слово, заметил: «На вашем месте я не был бы настолько самонадеян. Вы, кажется, не отдаете себе отчета, насколько резкое отторжение вызывает верхушка среди населения. И у нас в Великобритании (это было за месяц до референдума), и в Соединенных Штатах». Чиновник в ответ покровительственно хмыкнул…
С тех пор я не раз вспоминал этот эпизод — как пример аристократического высокомерия, с одной стороны, и тонкого понимания общественных процессов, с другой. Победа Дональда Трампа в еще большей степени, чем референдум в Великобритании, опрокинула все прогнозы и социологические измерения, доказав, что в мире действительно происходит системный сдвиг, слом привычной парадигмы.
Следующее поистине знаковое событие — весенние выборы во Франции, на которых, следуя заданному вектору, должна победить лидер «Национального фронта» Марин Ле Пен. Если это произойдет (поверить в такое на самом деле еще сложнее, чем в уже случившееся), на европейской интеграции в прежнем понимании можно будет ставить крест.
Она невозможна при наличии евроскептической Франции — родоначальницы объединения Европы и ее локомотива. Но и без того фундаментальные перемены не просто неизбежны, они уже идут полным ходом.
Ломка канонов
По любым канонам, известным из опыта американских избирательных кампаний, Дональд Трамп не мог не то что выиграть, но даже сколько-нибудь и продвинуться во время праймериз. Карикатурный и достаточно нелепый персонаж с репутацией плейбоя-скандалиста, как будто вообще незнакомый с понятием «политическая корректность», священным для современной Америки. Сотой доли того, что Трамп говорил публично, оскорбляя не людей или сообщества, а огромные социальные группы (женщины, мексиканцы, мусульмане и пр.), хватило бы в иные времена, чтобы политическая карьера такого человека была похоронена раз и навсегда. Несмотря ни на что, он шагал дальше, выиграв номинацию с самой большой поддержкой в истории праймериз.
После этого говорили: ну теперь-то ему придется менять стиль и подачу, чтобы заручиться поддержкой за пределами своего «ядерного» электората, обиженных глобализацией белых трудящихся. Это обычная практика кандидатов в президенты, все полагали, что и Трамп пойдет этим путем. Однако неугомонный миллиардер нисколько не изменился, чем вызвал у комментаторов брезгливое недоумение: он что, совсем? Осенняя кампания проходила в условиях неприкрытой ангажированности всех ведущих СМИ, объявивших войну кандидату республиканцев, бесконечных обвинений в отвратительном моральном облике и опасных связях с Путиным, подробных разборов того, почему все, что делает Трамп,— бессмысленно и убивает последние шансы. В день голосования влиятельный сайт Politico опубликовал статью о том, что Трампу осталось надеяться только на чудо…
Чудо случилось. Правда, оно оказалось не чудом, а вопиющим отрывом правящего класса от народных масс, который, как ни странно, никто до этого четко не зафиксировал. Информационное давление сработало наоборот, активировав протестный электорат: раз так «мочат», значит, надо поддержать. Свою роль наверняка сыграло и высказывание Хиллари Клинтон, что за Трампа голосуют в основном «убогие»,— они обиделись (кандидат от демократов уверенно наступила на те же грабли, по которым до этого обильно прошлись сторонники ЕС в Великобритании, глумившиеся над своими оппонентами). Сказались ли разоблачения, сделанные WikiLeaks при помощи хакеров, судить трудно, однако по сути то, в чем обвиняли Трампа, не шло ни в какое сравнение с обвинениями в адрес Клинтон. У него — скабрезное поведение и вероятные, хотя недоказанные махинации с налогами, у нее — проступки государственного масштаба, ставящие под сомнение национальную безопасность.
Главное заключалось в том, что
Трамп интуитивно угадал нерв времени — глубокое разочарование широких общественных слоев в проводимой политике. Он почувствовал, что тех, кто устал от глобализма, политкорректности, культа меньшинств, в Америке значительно больше, чем полагает элита.
И если работать именно на этих людей, стремясь максимально «вытянуть» их на участки, этого хватит для победы. Он не ошибся.
Президентство Дональда Трампа — поворотный момент политической истории. Оно венчает собой тот самый «однополярный момент», который в 1990 году провозгласил видный консервативный комментатор Чарльз Краутхаммер. Тогда он писал, что с концом холодной войны и фактической капитуляцией СССР Соединенные Штаты получают возможность делать в мире все, что считают нужным. Этот момент не продлится бесконечно, предупреждал автор, примерно 25 лет. Как в воду глядел.
Интересно, что конец «момента» знаменует не резкий подъем конкурирующих держав (несмотря на рост Китая и активность России, в реальности они пока способны бросить лишь ограниченный вызов США), а внутренний кризис — острое непонимание все более широких слоев населения, «какого лешего мне все это надо». Проводником именно этого чувства служит Трамп, по своей риторике напоминающий подобие современного изоляциониста (в той степени, в какой такой подход вообще возможен в XXI веке). При этом нельзя сказать, что его явление ломает и обращает вспять какую-то тенденцию. Дорогу к постепенному снижению активности Америки на мировой арене начал прокладывать резко критикуемый Трампом Обама, так что развитие вполне закономерно. Хиллари Клинтон, победи она, могла бы попытаться вернуть более интервенционистский курс, но не судьба.
Пора неясных перспектив
Что Дональд Трамп будет делать на мировой арене — вопрос открытый. Понятно, что броские высказывания избирательного периода едва ли составят основу внешней политики. Сомнения в универсальности принципа коллективной обороны НАТО, предложение азиатским союзникам самим заняться разработкой ядерных программ, чтобы сдерживать КНДР, намерение «позволить сирийцам убивать друг друга», не вмешиваясь,— все это издержки борьбы, вполне, надо сказать, эффективно сработавшие на тот самый базовый электорат.
Команда Трампа в сфере внешней политики и безопасности, вероятнее всего, будет представлять собой очень пестрый салат, куда войдут и прагматики-реалисты, и откровенные неоконсерваторы бушевского времени.
Главное, однако, в том, что на долгое время Соединенные Штаты неожиданно для многих превращаются в один из наиболее серьезных факторов глобальной неопределенности. От них, проще говоря, непонятно чего ждать. Во-первых, сама внутренняя ситуация обещает раскол и паралич похлеще того, с которым на протяжении всего срока имел дело Обама. Хотя сейчас Белый дом и Конгресс у одной партии, общая неразбериха крайне высока. Не говоря уже о том, что половина страны просто не будет считать Трампа своим главой. Во-вторых, мир (за исключением России) не скрывал предпочтений — Клинтон. Теперь все в шоке, а многие откровенно напуганы, не понимая, что будет делать президент, которого почти никто в мире не хотел.
Союзники США сомневаются в их надежности и готовности выполнять обязательства. Это было и раньше, но теперь усугубится. Европа в растерянности, поскольку опасается, что просто не окажется в числе приоритетов новой администрации. Особенно сложно Германии, которая совсем недавно, пытаясь каким-то образом справиться с множащимися вызовами в Европе, решила всерьез «прислониться» к привычному американскому плечу. Останется ли оно сейчас — неизвестно. Япония, Южная Корея всерьез размышляют о том, как обеспечивать свою безопасность и перед лицом Китая, и на фоне агрессивной Северной Кореи, и как поведет себя Вашингтон в случае эскалации. Китай внимательно следит за тем, в какой степени резко антикитайская риторика Трампа во время кампании будет воплощена в действия. Иран ждет, что будет с обещанием избранного президента расторгнуть ядерную сделку, заключенную Обамой. На Ближнем Востоке единственный объявленный приоритет — Израиль, все остальное в тумане. Пожалуй, можно не опасаться смены режимов — к этому новая команда явно тяготеть не будет. Ну и так далее.
За четверть века мир на самом деле привык к американскому доминированию. Оно далеко не всем, мягко говоря, нравилось, но по-своему обеспечивало каркас мировой политики. Отказ США от такой роли либо опасения, что он может произойти, открывает слишком много непонятных перспектив. И к этому пока никто всерьез не готов, хотя, без сомнения, пустующее место будет чем-то заполняться.
Россия (российская угроза) сыграла беспрецедентную роль в кампании, став тараном демократов против Трампа. Но оказалось, что напугать большинство избирателей не удалось, их эта тема, судя по всему, не волнует. Идея о том, что Дональд Трамп настроен чуть ли не прокремлевски, скорее всего, сойдет на нет. Ему, несомненно, интересен Путин как сильный лидер, к тому же обоих объединяет принципиальное отвержение «политической корректности». Но что будет представлять собой российская политика администрации Трампа, сказать невозможно. Москве не может не импонировать уверенность избранного президента в том, что Америке не стоит повсеместно вмешиваться и кому-то что-то навязывать. Несколько больше вопросов вызовет стремление Трампа к наращиванию вооружений и вообще готовность применять силу, чтобы США уважали. Антикитайский и антииранский настрой никак не соответствуют текущим российским приоритетам, хотя Дональд Трамп, скорее всего, постарается сыграть на сближении с Россией для сдерживания Китая.
Весьма вероятно потепление отношений на первом этапе — уж очень они сгустились к концу Обамы. Однако качественные изменения в российско-американских связях вообще не происходят с середины прошлого века, только циклические колебания, правда, с меняющейся амплитудой.
Мир переходит в новое состояние, землетрясение в Америке — очень яркий, но не единственный симптом. Международная нестабильность опасна не столько прямыми военными столкновениями, сколько тем, что она перетекает внутрь стран и расшатывает их устои, то есть основные вызовы связаны с поддержанием дееспособности и устойчивости государств. Рецепты все будут искать свои. И приход Дональда Трампа — очень ясный сигнал, что философия «спасайся, кто может» превращается в лейтмотив глобальной политики.
