Победа Дональда Трампа на президентских выборах в США вызвала всеобщий ступор. Россия, напротив, переживает радостное возбуждение. Это объяснимо, если вспомнить характер прошедшей в Америке кампании — сами демократы настойчиво повторяли, что победа Трампа будет победой Путина. Но реальные перспективы — не двусторонних отношений (которые вообще у нас стабильно колеблются по одной и той же кривой от обострения к разрядке и обратно), а мирового контекста — явно еще только будут проясняться.
Успех Дональда Трампа знаменует завершение этапа и смену вех в глобальной политике. И именно этот сдвиг определит все остальное, включая и то, что будет происходить между Россией и Соединенными Штатами.
Победа Трампа на выборах — политический аналог банкротства системообразующего банка Lehman Brothers в сентябре 2008-го.
Это событие, по общему тогда мнению, не могло случиться, потому что не могло случиться никогда. Мировой финансовый кризис, спровоцированный этим крахом, запустил обратный отсчет неолиберальной глобализации, начавшей набирать обороты с концом коммунизма и исчезновением СССР. Повышение роли государства, национализация рыночных убытков ради поддержания общей стабильности, рост (хотя изначально и не драматический) протекционистских устремлений — все это развернуло тенденцию в другую сторону, противоположную дальнейшей либерализации мировой экономики.
Экономический тренд, проявлявшийся все более явно, вступал в диссонанс с политическим. Точнее, в политическом поведении ведущих стран, прежде всего США и Европы, начались перемены, но они камуфлировались активизацией прежней риторики, свойственной времени расцвета либерального мироустройства. Наиболее яркий пример — Барак Обама. Он победил на выборах в ноябре 2008-го, то есть в разгар финансового кризиса, и лучше многих в своей стране понимал, что мир кардинально меняется, а Америка не сможет вести себя так, как раньше. Доминирование уходит в прошлое, и нужны другие приемы. Но преобразовать это понимание в действенную стратегию Обама не смог, и внешнеполитическая часть его президентства оказалась странной.
По сути, крайне осторожный подход и избегание излишних рисков, осознание, что Америка должна всерьез заниматься внутренними проблемами, не может быть везде и не способна на все. Однако прямо заявить это Обама то ли не хотел, то ли не мог. И фактическая сдержанность компенсировалась усиленной риторикой относительно американской исключительности, а также и оценочными публичными высказываниями о других странах и лидерах, российский президент относился к числу излюбленных персонажей такого рода.
В итоге разочарованными остались все: и многие горячие сторонники, и оппоненты. А главное — в мире возникло ощущение того, что Америка не знает, чего хочет, и непонятно, можно ли на нее полагаться.
Фактически Обама приступил к демонтажу глобальных обязательств Соединенных Штатов, публично говоря противоположное. Трамп открыто провозглашает то, что Обама сказать не решался: США собираются сосредоточиться на своих интересах и больше не хотят нести бремя глобального начальника.
Для Трампа принципиально важно понятие престижа и уважения (это в духе классического толкования международных отношений), так что применение силы совсем не исключается. Но только не по идеологическим причинам — идея силовой «коррекции» других стран ради того, чтобы там восторжествовала какая-то определенная политическая модель, будущему президенту глубоко чужда.
Идея «величия» (ключевой лозунг победителя — вернуть Америке величие) в его понимании не равна глобальному лидерству.
Более чем символично, что Трамп победил соперника по фамилии Клинтон, ведь именно с этой фамилией связан расцвет американского глобального доминирования после 1992 года. То есть, как Lehman Brothers восемь лет назад, сейчас вылетела в трубу казавшаяся незыблемой концепция.
Эпоха Клинтона – Буша, при всем их антагонизме, составляла один период — становление и взлет США в качестве единоличного мирового полицейского, имеющего право вмешиваться в любые дела по мере необходимости и обустраивать всеобщий порядок. Это был результат нежданной и потому довольно ошеломительной победы Вашингтона в «холодной войне». Победы столь легкой на финальной стадии, что она породила ощущение, будто теперь возможно все.
Эпоха Обамы – Трампа, сколько бы она ни продлилась, — время возвращения на более умеренные позиции национальных интересов, признание факта «имперского перенапряжения». И приведения политической оболочки, риторики в соответствие с экономическими тенденциями.
Величие для будущего хозяина Белого дома — что-то вроде «блистательного эгоизма».
Америка занимается собой, показывает всем пример того, как решать собственные проблемы, а вмешиваться где-либо в мире стоит только для того, чтобы напомнить о том, кто самый сильный, и не допустить появления системного оппонента. Главное направление — что-то вроде «нового курса» Рузвельта, но, конечно, применительно к условиям XXI столетия: создание новой масштабной инфраструктуры в Соединенных Штатах, стимулирование спроса, возвращение производств, рабочих мест. Это далеко от глобальных идеалов предшествующего периода.
Что означает для мира отказ США от крайней формы внешнего интервенционизма, который они практиковали в 1990-е и 2000-е годы? Сколько бы ни костерили гегемонизм Вашингтона, за два с лишним десятилетия все к нему привыкли (что неравнозначно «согласились»). Отсюда и растерянность сегодня повсюду: в Европе (тяжелая депрессия), в Азии (настороженное непонимание).
Москве надо быть готовой к тому, что Трамп как человек прагматического склада ума попытается, свалив все проблемы на предшественника, втянуть Россию в содействие новому курсу США на мировой арене.
В первую очередь речь пойдет о Китае и предложении «отодвинуться» от Пекина в обмен на какие-то послабления со стороны Америки.
Делать этого нельзя, потому что у России в незападном мире и так репутация партнера, который готов ринуться к Соединенным Штатам, отбросив другого собеседника, как только Вашингтон поманит. В последние годы это реноме стало уступать место более солидной картине, но разрушить ее легко.
Другая ловушка — Ближний Восток. Идеал Трампа — забыть об этом регионе как о страшном сне. Полностью воплотить его в жизнь не получится, но почти неизбежно резкое падение интереса и готовность, возможно, даже «уступить» площадку России. Америка, в конце концов, далеко, а региональные игроки, кажется, вполне готовы воспринять Россию как новую инкарнацию СССР, который присутствовал на Ближнем Востоке системно.
Взвалить на себя бремя можно, но неизвестно, что делать с распадающейся реальностью.
У Советского Союза был хотя бы идеологический рычаг — верная или нет, но структурирующая идеология, которую предлагали партнерам. Сейчас ничего подобного нет.
Наибольшим соблазном грозит Европа, вечный источник российского вдохновения и комплексов. Трамп интересуется Старым Светом намного меньше, чем его предшественники, к тому же для политика, ориентированного на силу, феномен современной Европы, находящейся в кашеобразном состоянии, просто непонятен.
В самой Европе царит нечто вроде паники в связи с явлением Трампа. Конструкция Евросоюза переживает упадок, так что Россия может захотеть вновь в этом поучаствовать, восстановить часть из утраченных позиций. Тренд благоприятный, одно только минувшее воскресенье принесло победу на президентских выборах в Молдавии и Болгарии политиков, которые выступают за более близкие отношения с Россией.
Однако русская история свидетельствует о том, что всякий раз, когда Россия всерьез углублялась в европейские дела в надежде стать одной из вершительниц судеб континентальной Европы, это заканчивалось плохо — втягиванием в войны, перенапряжением и потерями. И отвлечением внимания от реальных проблем развития.
События последних лет привели к тому, что Россия начала диверсифицировать свою политику, занялась поворотом в Азию и начала избавляться от болезненной одержимости Западом, который отличал ее на протяжении минимум 200 лет. К тому же неопределенность в Азии, связанная прежде всего сейчас с американским фактором, открывает для России новые возможности, делает ее более интересным партнером. И вот там активизация куда нужней и полезней, чем в Восточной Европе.
Приход эпатажного миллиардера подводит черту под американоцентричным миром, в котором Москва так и не нашла себе понятного места. Отводившуюся ей ячейку в «Большой Европе» России занять не удалось — попросту не уместилась. На роль системного оппонента США она не тянула, но и подчиненное положение признавать отказывалась категорически. Непопадание ни в один предлагавшийся формат во многом и обусловило острый кризис середины 2010-х.
Если Соединенные Штаты снизят амбиции, точнее — обернут их внутрь, Россия, по сути, получит то, чего добивалась, — куда более многовариантную международную систему, где не играют по правилам, принятым когда-то без нее. Правда, по каким правилам там играют и хватит ли у России козырей, тоже еще предстоит выяснить.
