Противостояние двух миллиардеров, облеченных государственными постами, – президента Украины и губернатора Днепропетровской области – продемонстрировало, что трансформация страны вступила в новый этап. Установление единоначалия, как минимум монополии на применение силы, необходимо для налаживания административной машины. Параллельно суверенный рейтинг Украины стремится вниз, и вероятно, что дальнейшее национально-государственное строительство продолжится в состоянии дефолта.
Украина – наиболее яркое проявление феномена, наблюдаемого практически по всему постсоветскому пространству: провалившийся транзит, неспособность обеспечить устойчивое развитие стран, образовавшихся на территории бывшего СССР.
Это означает, во-первых, гарантированные дальнейшие потрясения, во-вторых, продолжение внешней конкуренции за все эти территории и попыток разделить наследие распавшегося Советского Союза.
Каждый следующий эпизод масштабнее и опаснее предыдущего – достаточно сравнить грузинский кризис 2008 года с нынешним украинским.
Можно ли выйти из этого заколдованного круга? Основные действующие лица – Россия, Европейский союз, США, – что бы они ни заявляли, рассматривают ситуацию как «игру с нулевой суммой». Москва твердо нацелена на то, чтобы любой ценой не позволить Западу и дальше распространять влияние на бывшие союзные республики. Брюссель и европейские столицы утверждают, что не осуществляют экспансию (подобные категории противоречат принятому в ЕС самоописанию), но на деле происходит именно это.
Евросоюз не идет на компромиссы по нормативно-правовой базе взаимодействия со странами постсоветской периферии, настаивая на применении своих норм. Соединенные Штаты рассматривают бывшее советское пространство сквозь стратегическую призму, отсюда постоянное возвращение к идее расширения НАТО или, по крайней мере, использование перспективы членства в альянсе как политического инструмента.
В теории страны, которые становятся объектами конкуренции, могут извлекать выгоду, играя на противоречиях. Для этого, однако, нужны по-настоящему крупные государственные деятели масштаба скончавшегося на днях Ли Куан Ю. Если же сложные партии принимаются разыгрывать руководители калибра Виктора Януковича, это разрушительно для их государств.
Если конкуренция становится опасной, крупные державы склонны «зафиксировать прибыль», заключить текущую сделку, чтобы «переварить» приобретенное и начать новый раунд соперничества. Отсюда популярная среди дипломатов идея о новом издании Хельсинкского процесса, тем более что в этом году Заключительному акту исполняется 40 лет. Но тогдашний успех повторить невозможно, поскольку Хельсинкские принципы, которые и сегодня никто не оспаривает, опирались на существовавший в то время баланс сил и согласие сторон о сферах влияния в Европе.
В 2015 году формализованные сферы влияния не в чести, западные страны гневно отвергает саму эту идею, и это объяснимо.
Запад не считает Россию настолько сильной, а в перспективе и устойчивой, чтобы с ней было нужно вступать в серьезные переговоры.
Здесь возникает уже российская проблема, которая вполне в рамках упомянутого заколдованного круга. Россия не избежала той же беды – четверть века переходного периода привели в концептуальный тупик. Российский путь, естественно, отличался от траектории остальных постсоветских стран, прежде всего тем, что России как раз не надо было метаться между конкурирующими за нее центрами силы. Впрочем, внешнюю борьбу мы успешно заменили внутренней – бесконечным спором русских между собой о цивилизационной принадлежности и экзистенциальном выборе.
В результате, как ни парадоксально, Россия оказалась в ситуации государств-соседей – тема «выбора» между Европой и Азией обсуждается теперь во вполне практическом ключе.
Более того, в любой западной дискуссии об этом говорят постоянно, приходя к выводу, что Россия, мол, сделала заведомо проигрышную ставку на Пекин, и это приведет ее к статусу подчиненного партнера растущего китайского дракона.
Иными словами, идея о том, что надо, в конце концов, выбрать, с кем строить будущее, – характерная особенность западной политической культуры (Россия в этом смысле – ее неотъемлемая часть), и в ней заведомо заложен конфликт.
Вероятность развития событий по этому сценарию, к сожалению, высока. При этом очевидно, что постсоветскому пространству нужна другая модель взаимоотношений, которая не ставила бы государства перед эфемерным и деструктивным «выбором будущего», а обеспечивала бы ресурсы для развития.
Символично, что инициатива председателя КНР Си Цзиньпиня об Экономическом поясе Шелкового пути была обнародована как раз в то время (осень 2013-го), когда Россия и ЕС приближались к кульминации противостояния за Украину. Китай руководствуется противоположным подходом – демонстративно дистанцируется от всякой конкуренции, предлагая проект (масштабные инвестиции в инфраструктуру), который не отрицает, а «огибает» все остальные, а при возможности готов их и впитать в себя.
Тем более что по масштабу ресурсов, которые Пекин способен предоставить, соперничать с ним не может никто. Иными словами, остальные игроки (Россия, Евросоюз, США) действуют в Евразии прежде всего политическими инструментами, что провоцирует рост трений. Китай же предлагает «живые деньги», остро необходимые для развития всех стран вдоль Шелкового пути (от Центральной Азии через Каспийский регион в Восточную и Южную Европу), и политическую индифферентность.
Само собой разумеется, Пекин руководствуется не соображениями благотворительности, а четко формулируемыми национальными приоритетами. И ни один юань не будет вложен без понимания того, какую отдачу он принесет. Однако сами страны получат импульс, который при разумном подходе смогут развивать уже сами либо привлекая других партнеров.
Речь здесь не собственно о Китае, а о смещении акцента на развитие.
Возвращение к Хельсинкскому процессу, о котором много говорят сейчас в Европе, само по себе ничего нового не принесет, только обострит и без того имеющиеся противоречия. Если уж обращаться к тому периоду как модели, то нужно качественное ее переосмысление.
Во-первых, вопросы европейской безопасности сегодня бессмысленно обсуждать в географических рамках Европы. Теперь в игре как минимум вся Евразия, слишком уж все взаимосвязано, а значит, круг участников должен быть другим. Формальный шаг, кстати, сделан два года назад – членом ОБСЕ стала Монголия, так что в принципе сдвиг на восток уже начался, хотя пока и без намерения кардинально изменить повестку дня.
Во-вторых, из «меню» Хельсинкского процесса (а оно было разделено на три «корзины» – военно-политическая, социально-экономическая, гуманитарная) постсоветскому пространству в частности и всей Евразии в целом прежде всего нужна вторая. Две другие «солировали» в предшествующие эпохи. Первая – в годы собственно «холодной войны», именно она и обеспечивала устойчивость взаимоотношений. Третья – в 1990-е и 2000-е годы, когда считалось, что вопросы безопасности и экономического роста фактически ушли другим организациям (НАТО и ЕС), а ОБСЕ должна стать «ведомством по демократии». И то и другое сегодня провоцирует конфронтацию.
А вот с идеей устойчивого развития в качестве главной философии Евразии поспорить невозможно, как в свое время невозможно было оспаривать десять Хельсинкских принципов. Но для этого действительно нужно переключить сознание со снова вошедшего в моду духа «холодной войны» на совсем другой регистр.
