Глобализация – многолетний процесс преобразования национальных экономик и политических отношений между странами в единую геоэкономику. Ее концепция тесно связана с понятием мировой гегемонии, формирующей геополитическую надстройку над подконтрольным ей глобальным экономическим базисом. Любая трансформация гегемонии из-за внутренних причин или внешних вызовов влечет за собой изменения и в геоэкономическом пространстве.
Глобализация по-американски в силу ряда обстоятельств достигла естественных пределов. Современная мировая экономика концентрируется в трех основных мегарегионах: Северная Америка, Большая Европа (ЕС плюс пространство бывшего СССР) и Юго-Восточная Азия. И если еще 10 лет назад Соединенные Штаты и Евросоюз безусловно доминировали в глобальном ВВП, их общая доля достигала 54%, то сейчас Восточно-Азиатский мегарегион уже опережает по номинальному валовому продукту каждого из остальных лидеров на 1,5 трлн долларов, его доля в глобальном ВВП составляет 29%, а на ЕС и США приходится в сумме 46%. При этом номинальный ВВП КНР с 2007 г. вырос с 3,5 трлн долларов до 11 трлн долларов в 2016 году.
Получается, что восточноазиатский регион, и в частности «всемирная фабрика» Китай, стал в 2016 г. новым бенефициаром глобализации, а Соединенные Штаты вдруг осознали, что продолжение текущих геоэкономических процессов будет вести к ослаблению их гегемонии.
Итак, на смену глобализации по-американски и господству неолиберальной доктрины приходит то, что обобщенно можно назвать неомеркантилизмом, протекционизмом, неомодернизмом, возможно и чем-то иным, чему еще предстоит дать определение. В геополитической проекции это может породить полузабытый консервативный неоимпериализм или принять нестандартные гибридные формы соперничества за экономическое, а затем и политическое доминирование в мире.
Если отдельные части пока единой мировой экономической системы начнут замыкаться, следуя протекционистской политике правительств или промышленных групп, при неравновесном состоянии мировой экономики «энтропия» начнет возрастать в полном соответствии со Вторым началом термодинамики. А значит, усугубится хаос и возрастет неопределенность.
Одним из наиболее важных претендентов на право быть лидером Глобализации 2.0, а возможно и новым мировым гегемоном, является Китай, и здесь уместно привести цитату из трактата «Искусство войны» Сунь-цзы: «Беспорядок рождается из порядка, трусость рождается из храбрости, слабость рождается из силы. Порядок и беспорядок – это число; храбрость и трусость – это мощь; сила и слабость – это форма».
В начавшихся геоэкономических процессах эти три компонента формулы «великого дела государства»: количество, мощь (военно-политическая и экономическая) и форма будут определять результат.
Начавшиеся геополитические изменения несут в себе большую долю неопределенности, и логично предположить, что в мире возникнет потребность обратиться к проверенной системе координат, то есть вернуть авторитет «старым добрым» нормам международного права, потесненным в последние годы доктринами неолиберализма и неоконсерватизма и навязанной «легитимностью» гегемона. Последняя сочетала вмешательство во внутренние дела других государств с двойными стандартами внешней политики и патронированием интересов транснациональных корпораций.
На смену глобализации по-американски приходит не азиатский ее вариант, а очень жесткая геополитическая реакция и протекционизм как антитезис глобализации. И прежде чем перейти к возможным сценариям деглобализации и наступающей на некоторое время эпохи нового меркантилизма и экономического дирижизма, стоит обратить внимание на недавнюю историю глобализации и некоторые практические выводы.
К успеху и обратно
Межгосударственные политические и макроэкономические процессы последних 25 лет проходили по правилам, установленным нынешним гегемоном – Соединенными Штатами. Используя многократное превосходство военно-политической и экономической мощи над остальными державами и доминирование в глобальных финансах и технологических стандартах, они сформировали существующий порядок в мировой экономике.
На одной чаше весов при этом порядке – свободная конкуренция, открытые рынки, ликвидация барьеров, препятствующих перемещению товаров и капиталов, принципы демократии и социальной справедливости. А на другой – максимальный контроль геоэкономического и мирового информационного пространства транснациональными корпорациями и надгосударственными институтами, система глобального распределения ресурсов, факторов производства, прибавочной стоимости и центров прибыли, сосредоточение передовых технологий в руках американских компаний, проникновение их на потребительские рынки всего мира, торговые союзы неравноправных партнеров, новые барьеры и санкции, контроль над мировыми финансами, а также жесткий интервенционизм Соединенных Штатов, иногда прикрываемый идеями защиты демократии и соблюдением прав человека.
Мир за редким исключением не оспаривал гегемонию США, а принял их правила игры и систему глобального распределения труда, согласившись и с сокращением национальных суверенитетов в пользу контролируемых Америкой международных организаций и институтов, таких как МВФ, Всемирный банк, ВТО и пр., и с транснационализацией финансовых рынков, и с ролью ФРС США в качестве эмиссионного центра мировой резервной валюты – доллара, и с правилами международной торговли, и с неравномерным разделением доходов.
Именно глобализация обеспечила большинству регионов быстрый экономический рост и ускоренное технологическое развитие. Периферия геоэкономического пространства интегрировалась в глобальную экономику с международной системой разделения труда и распределения финансовых и сырьевых ресурсов на основе принципов «свободного рынка» и ценностей либеральной демократии. Между государствами, находившимися на разных уровнях экономического развития, складывались качественно новые производственные и торговые отношения. В развитых странах наступила «постиндустриальная» эпоха, и их реальная экономика тесно переплеталась с цифровой.
А растущие доходы от экспорта и сотни миллионов рабочих мест, возникшие вследствие резкого увеличения товарооборота, давали возможность развивающимся странам почувствовать выгоду от глобализации и служили экономической мотивацией не оспаривать «легитимность» установившегося миропорядка.
Соединенные Штаты, как и положено гегемону, стали главными бенефициарами. В одной из публикаций МВФ в декабре 2016 г. отмечено, что постоянное расширение международной торговли на протяжении десятилетий ежегодно увеличивало национальный доход США на 1 трлн долларов.
Борьба крупнейших корпораций, в первую очередь американских, за эффективность и расширение рынка сбыта привела к их производственной активизации за рубежом, распространению передовых технологий и массовому созданию современных производств в развивающихся экономиках с дешевыми трудовыми ресурсами, куда выводилась обрабатывающая промышленность и экологически небезопасные производства.
С 1990 по 2008 гг. доля развивающихся стран в мировом товарообороте увеличилась с 23% до 37%, а объем международной торговли вырос с 7,1 трлн долларов в год до 32,6 трлн долларов, ежегодно прирастая в среднем на 8%, что почти в 2,5 раза опережало темпы роста мирового ВВП.
Мир соглашался с глобальным распределением труда и прибылей. Привык рассчитываться долларами и играть на биржевых площадках по правилам американских регуляторов, международных рейтинговых агентств и англо-саксонского права. И казалось, что для достижения «конца истории» в определении Фрэнсиса Фукуямы или Фомы Аквинского осталось лишь как можно скорее завершить создание глобального рынка, установить абсолютную свободу торговли и полностью транснационализировать финансовую сферу.
Но в выстроенной годами мировой экономической системе обнаружилась серьезная уязвимость. В основе проблем оказалась так называемая финансиализация, постоянный и планомерный процесс превращения реальных товарных рынков в финансовые, когда цены на сырье, промышленные товары, сельхозпродукты определяются не только и не столько соотношением спроса и предложения, сколько стоимостью и объемом предложения денежных средств и относительной силой или слабостью валют отдельных государств к доллару. Товарные активы все больше превращались в финансовые инструменты, а объемы инвестиций стали зависеть от направлений потоков капитала.
Это устраивало гегемона, ведь так можно одновременно контролировать и инвестиционные потоки, и мировую торговлю. В процессе финансиализации трансформируются структура и принципы международной торговли, появляются деривативы со своими правилами и рисками, начинают доминировать игроки, никак не связанные с производством и потреблением товаров и сырья, а подконтрольная банковская система готова предоставить им финансовый рычаг (overleverage) или, напротив, сократить финансирование.
Но когда заемные средства на порядок превышают собственные, картина спроса и предложения искажается финансовыми спекулянтами, динамика цен на большинство товаров (а для развивающихся стран еще и уровень жизни населения) попадает в зависимость от временных трендов и волатильности на глобальных финансовых рынках. А распределение денежных средств и потоков капитала в мире теперь во многом обусловлено поведением доллара и монетарными циклами Соединенных Штатов. И именно финансиализация ставит практически все рынки в зависимость от колебаний монетарной политики ФРС США или от состояния американской экономики, что ведет к изменению объемов производства товаров и услуг в реальной экономике остального мира. Зачастую, чтобы компенсировать отток капитала, вызванный действиями американского Федрезерва, или для того чтобы выправить сальдо торгового и платежного баланса Китай и ряд стран – торговых партнеров Соединенных Штатов отвечали либо девальвациями национальных валют («валютные войны»), либо стимулирующими контрмерами и запускали товарный демпинг.
Процесс деглобализации, который сейчас проявляется уже явным образом, начался вовсе не с приходом Трампа в Белый дом, а гораздо раньше – с началом мирового кризиса 2008 года. В периоды финансовых кризисов потоки капиталов разворачиваются, производство сокращается, товарооборот падает – значит, резко снижается уровень глобализации. Более того, глобализация сама по себе усугубляет масштаб кризиса и негативные эффекты для всей мировой экономики.
По данным Всемирного банка, к 2008 г. оборот международной торговли достиг исторического максимума в 61% мирового ВВП, а затем резко снизился до 52,6 процента. В 2007 г. трансграничные потоки капитала находились на максимальных значениях в 21% мирового ВВП, но в 2008 г. мгновенно упали до 4% и с тех пор находятся в диапазоне 5–6%. Рост иностранных инвестиций в развивающиеся экономики также резко сократился за последние несколько лет и в 2016 г., например, составил лишь 3 процента. Последствия кризиса 2008 г. мир не преодолел до сих пор, а крупнейшие участники глобального экономического процесса с тех пор начали задумываться над альтернативами.
Динамика роста долга – как чисто государственного, так и общенационального – также несет серьезную угрозу для мировой экономики. По данным МВФ, в 2016 г. отношение государственного долга к ВВП составляло в США 104%, в Японии – 229%, в ЕС в целом – 85%, а в Китае – всего 44%. Если долговая нагрузка в развитых экономиках не будет снижена до приемлемого уровня, это грозит дальнейшим замедлением экономического роста.
Бегство финансового капитала вынуждает страны принимать меры для ограничения оттока средств, а сжатие международной торговли обостряет конкуренцию среди производителей и подталкивает их к протекционизму.
Соединенные Штаты предложили в качестве антикризисных мер так называемый Вашингтонский консенсус, требующий минимизировать дефицит бюджетов, осуществить еще большую либерализацию финансовых рынков и дерегулировать экономику. Страны, которые согласились на эти условия, обрекли экономики на длительную стагнацию. А те государства, которые не стали следовать рекомендациям МВФ и Всемирного банка и выбрали экономическую интеграцию при возможно более полном сохранении суверенитета, сейчас являются лидерами по темпам экономического роста.
Отсюда первый вывод: в «большой игре» преимущество получает тот, кто не боится играть не по правилам и последовательно отстаивает собственные интересы. Казалось бы, развивающиеся страны, и в частности БРИКС, должны были пострадать от кризиса 2008 г. больше всего. Но если проанализировать отчеты Всемирного банка по динамике мирового ВВП за 2007–2015 гг., можно увидеть совершенно иную картину. С момента кризиса 2008 г. Азиатско-Тихоокеанский регион сравнялся по экономической мощи с Северной Америкой и Старым Светом (включающим ЕС, Россию, Турцию и Средний Восток), при этом Евросоюз оказался самой пострадавшей от многолетних экономических проблем стороной. ВВП Северной Америки с 2007 по 2015 гг. вырос с 15,1 трлн долларов до 19,5 трлн долларов, при этом ВВП Юго-Восточной Азии и соседних стран увеличился почти в два раза с 11,1 трлн долларов до 21,3 трлн долларов, а Большая Европа с Россией, напротив, продемонстрировали слабо отрицательную динамику, потеряв за 8 лет около 100 млрд долларов номинального ВВП и показав в 2015 г. цифру в 19,95 трлн долларов.
Таким образом, из трех основных мировых экономических кластеров наилучший результат показала Восточная Азия (в основном за счет Китая и отчасти Южной Кореи). Туда сейчас смещается экономический вес, в то время как остальной мир заметно тормозит.
Вывод второй: пусть глобальное распределение труда и ресурсов, доходов и капитала было неравномерным и не вполне справедливым, колоссальные объемы международной торговли и накопленные резервы обеспечили страны Юго-Восточной Азии собственными инвестиционными ресурсами и позволяют им в какой-то степени игнорировать правила, установленные гегемоном.
Всемирный банк отмечает в обзоре «Глобальные экономические перспективы», что 2017 г. будет трудным для мировой экономики из-за стагнации в торговле, сокращения инвестиционной активности и политической неопределенности в крупнейших экономиках. Поэтому рост глобального ВВП может составить всего 2,7%, три четверти которого обеспечат Китай и Индия. До 2025 г. доля ЕС, например, в общем приросте мировой экономики не превысит 10 процентов. Еще 10 лет такой динамики – и гегемония Запада может остаться в прошлом. Правда, технологические стандарты, юридические нормы, основные биржевые площадки, крупные капиталы и логистические хабы за пределами Азии по-прежнему контролирует Запад.
Вывод третий: Китаю, чтобы стать бенефициаром новой глобализации и будущим гегемоном, необходимо перехватить лидерство в мировом управлении, самому начать писать правила и завоевать право на глобальное распределение власти. Но ему вряд ли дадут это сделать. И в ближайшие 20 лет соперничество за глобальное доминирование начнет резко обостряться, причем настолько, что возрастет вероятность ядерного конфликта.
Время реакции и меркантилизма
Если вновь обратиться к компонентам формулы «великого дела государства», а именно: «количество, мощь и форма», то стратегии гегемона и великих держав или государственных объединений будут строиться по трем направлениям.
Количество – ставка на рост национального благосостояния, возврат капитала и концентрация его на своей территории, а также развитие внутреннего рынка в ущерб союзникам и торговым партнерам, которые и так слишком усилились.
Мощь – военно-политическое, финансовое, технологическое, политическое (а возможно, и идеологическое) доминирование.
Форма – структура собственной экономики, границы и барьеры, установленные вокруг нее, а также система стимулирования и продвижения на внешние рынки.
В эпоху становления капитализма экономическая доктрина, которая может обеспечить выполнение этих стратегий, называлась «меркантилизм». Поскольку мир далеко ушел от реалий XVIII века, современную доктрину протекционизма, реиндустриализации национальных экономик и государственного вмешательства в геоэкономику можно для удобства назвать неомеркантилизмом.
Начавшиеся процессы деглобализации и рост протекционизма свидетельствуют, что в мире происходит перегруппировка сил перед новым противостоянием в привычном стиле конца XIX – начала ХХ века. Соединенные Штаты и Евросоюз попытаются сконцентрировать на своих территориях основные технологические цепочки, что позволит эффективнее использовать практику возведения торговых барьеров. США в обозримом будущем спровоцируют новый мировой финансовый кризис. В большей степени это окажется периферийный долговой кризис, похожий на ситуацию 1997–1998 гг., но намного превосходящий ее по масштабам и последствиям.
Поскольку главных геоэкономических акторов сейчас три – США, ЕС, немного уменьшившейся после Brexit, и Китай, следует постараться спрогнозировать их действия как минимум на 10–12 лет. За это время должна произойти перегруппировка производительных сил для укрепления собственного экономического базиса. Исходя из экономического опыта последних десятилетий, этим странам, скорее всего, потребуется год-два на подготовку нового экономического плана и внесение изменений в законодательство и внутреннее регулирование и минимум 10 лет на полную реализацию экономических стратегий. Острая фаза борьбы за доминирование может начаться уже после 2025 г., она будет меньше зависеть от электоральных циклов, поскольку общая политика станет склоняться к консерватизму, и продлится, скорее всего, примерно до 2040 года. На более длительную борьбу может не хватить ресурсов, и начнет проявляться усталость населения.
США: внутренняя консолидация мировой империи
В общих чертах тезисы того, в чем будет заключаться американская стратегия, сформулированы Дональдом Трампом и его командой. Предельный прагматизм и протекционизм, возможно, временный отказ от имперской роли поддержания миропорядка, то есть геополитического контроля над отдельными регионами мира и союзниками. Объем имперских обязанностей гегемона снизится, чтобы сократить риск перенапряжения. Уход Вашингтона «внутрь себя» поначалу, скорее всего, будет воспринят остальными с воодушевлением. И только по прошествии нескольких лет они поймут, что процесс внутренней консолидации сделает гегемона настоящей мировой империей, которая вернется в геоэкономику с усиленной мощью.
Не исключено введение заградительных тарифов на ввоз товаров, прежде всего из Юго-Восточной Азии, и новая реиндустриализация. Соединенные Штаты начинают возвращать выведенное за границу производство, поскольку сама возможность сконцентрировать на своей территории все технологические цепочки позволяет не опасаться ответных шагов со стороны торговых партнеров. Для этого США намерены существенно сократить налоги и смягчить регулирование в отношении предприятий на своей территории. При этом любой бизнес, который решит вывести производство за пределы Соединенных Штатов, уволить американских рабочих и создать промышленные мощности в странах с дешевой рабочей силой, а затем продавать созданную на заграничных предприятиях продукцию на внутреннем американском рынке, будет «наказан» повышенной ставкой налога в 35 процентов. Эта предлагаемая асимметрия уже получила название «корректирующего граничного налога на импорт» (border-adjustment tax for goods that are imported). Налоговая нагрузка на импорт возрастет, а экспорт, напротив, будет освобождаться от налога.
Правда, на первом этапе это приведет к негативному эффекту для производителей, поскольку доля импортных компонентов в продукции американских предприятий превышает 50 процентов. Серьезно пострадают потребители, поскольку, например, 95% одежды и обуви, продаваемых в Штатах, – импорт. Цены на товары повседневного спроса, а также на одежду и электронику, поставляемую в основном из Азии и Мексики, могут резко вырасти, а прибыль торговых компаний заметно сократится. Но со временем промышленность восстановится, причем на основе новых технологий и интеллектуальных ресурсов, что сделает американские товары конкурентоспособными не только на внутреннем, но и на мировом рынке.
Энергетическая независимость. Дневной объем потребления нефти в США – около 19 млн баррелей, собственное производство нефти обеспечивает лишь 40% от общей потребности, а 60% углеводородного сырья закупается за границей. Рост добычи сланцевой, шельфовой и обычной нефти заметно снизит зависимость от внешних поставок уже в течение пяти лет.
Все эти меры приведут к еще большему замедлению мировой торговли и сокращению производства в развивающихся странах, лишат государства Юго-Восточной Азии, Европы и Латинской Америки прежних возможностей заработка на глобализации. И чем меньше инвестиций будет уходить вовне, тем больше прибыли станет образовываться внутри США.
Но это еще не все. В феврале 2018 г. истекает срок полномочий нынешней главы ФРС Джанет Йеллен, после чего можно ожидать ужесточения монетарной политики. Резкий рост процентных ставок в сочетании с сокращением предложения долларов для внешнего мира может стать coup de grâce для финансовых рынков за пределами Соединенных Штатов и нанести серьезный ущерб инвестиционной активности. Кроме того, рост стоимости денег в мире, который, вероятно, начнется уже в начале 2018 г., ухудшит возможности для повсеместного рефинансирования долгов. А если учесть, что из 100 трлн долларов облигаций, торгующихся на мировом рынке, 12 трлн долларов гособлигаций имеют отрицательные величины доходностей, то, как отметил известный финансист и миллиардер Билл Гросс, это «сверхновая звезда, которая однажды взорвется». Логично ожидать, что уже в 2018 г. начнется мировой финансовый кризис, который вызовет мощное движение капиталов в сторону США, еще больше ослабляя периферию Pax Americana и расширяя внутренние инвестиционные возможности для американских компаний. Мировая торговля еще больше пострадает, а страны Юго-Восточной Азии (не только Китай, но и Япония) и Евросоюз будут вынуждены реагировать.
Имперская миссия Китая
Китай имеет универсальную структуру экономики и постарается осуществить интеграцию производственных цепочек на региональном уровне, предложив Японии и Южной Корее более тесное сотрудничество и определенные льготы. Экономику КНР уже сейчас можно сравнить с термоядерным реактором, поскольку там накоплены такие массы, температуры и энергии, что возможна самоподдерживающаяся реакция. Но если что-то пойдет не так, то спровоцированные неомеркантилизмом США процессы в геополитике и международной торговле окажут катастрофическое влияние на китайскую экономику.
Китай также постарается установить контроль над товарными потоками, но для этого необходимо реализовать сверхамбициозный проект «Один пояс, один путь», который пока движется слишком медленно. Китаю может просто не хватить времени. К тому же контроль над мировыми финансами – основа могущества современной Америки, и она вряд ли выпустит его из рук, поэтому КНР будет ограничена в механизмах влияния и сосредоточится на производственных и торговых отношениях.
Но уже сейчас Китай ведет себя предельно прагматично и достаточно жестко, например в сфере интернет-торговли, и мало кого просто так пускает работать на своей территории. И, как показал недавний случай с размещением в Южной Корее ракетного комплекса THAAD системы американской ПРО, Китай готов применять экономические меры воздействия на соседей за их недружественные шаги и игнорирование китайских интересов.
На возможный мировой финансовый кризис и перераспределение потоков капитала КНР, скорее всего, ответит жестким контролем за движением денежных средств и постарается защитить собственную банковскую систему от внешних атак.
Мировой валютный рынок также начнет лихорадить из-за сокращения международной торговли и турбулентности на фондовых площадках, и Пекин, используя накопленные резервы и торговые связи, постарается воспользоваться нестабильностью и предложить юань в качестве мировой резервной валюты.
А еще КНР постарается распространить свое геополитическое влияние на соседей, и Россия реально рискует лишиться части суверенитета, если не сможет через несколько лет ответить на экономические вызовы. Китай способен гарантировать инвестиции и помощь соседним регионам, но будет увязывать «процветание» соседей с собственными порядками. Имперская миссия Китая подразумевает не только проекцию вектора силы и включение периферии в зону своего влияния, но и контроль над политическим, экономическим и информационным пространством.
Отсюда еще два вывода:
- Будущая политическая независимость России находится под угрозой из-за экономической слабости.
- Исход противостояния Китая и США сейчас предсказать невозможно.
Европа: к вассальной зависимости
В мире, меняющемся в сторону неомеркантилизма и неомодернизма, Европа находится в самом слабом и уязвимом положении. Логично предположить, что ЕС начнет копировать действия Соединенных Штатов в области промышленной и торговой политики, тем более что у локомотивов Евросоюза – Германии и Франции – есть собственная индустриальная политика, как и у США и Китая.
Из трех компонентов успеха в борьбе (количество, мощь, форма) у Европейского союза в наличии только количество. Это накопленные капиталы, трудовые ресурсы, высокие технологии, интеллектуальный и научный потенциал и население в 500 млн человек (правда, после Brexit останется на 80 млн меньше).
Но у Европы нет такой военной мощи, как у Соединенных Штатов, и геополитического влияния, сравнимого с американским или китайским. К тому же Вашингтон сохраняет военно-политический контроль над Старым Светом через НАТО.
Еще хуже у Европы дела с компонентом «форма». Там отсутствует монолитное политическое пространство, а известная инертность евробюрократии, структурные проблемы и негибкость фискальных правил ограничили возможности европейских стран по стимулированию своих экономик в кризис, затруднили проведение стабилизационных антициклических мероприятий в недавнем прошлом и продолжат сдерживать принятие требуемых мер в случае кризиса. Придется не только менять экономические стимулы и ослаблять финансовое и фискальное регулирование, но и централизовать политическую власть, вероятно, под эгидой регионального гегемона – Германии. А дальше европейские страны ждет дальнейшее ослабление национальных суверенитетов, активизация дирижизма и вмешательство политического центра Евросоюза во внутригосударственные дела.
Но может осуществиться и иной сценарий, если США начнут проводить имперскую политику «разделяй и властвуй» и ослаблять Евросоюз с помощью стран Центральной и Восточной Европы, чьи элиты настроены проамерикански и блокируют многие процессы, в том числе связанные с отношениями с Россией. Влияние на Старый Свет также можно оказывать, провоцируя нестабильность у границ ЕС на ближней периферии. Участвовать в крупных военных конфликтах европейцы в обозримом будущем не способны. Временный уход Соединенных Штатов «в себя» и прекращение исполнения «имперских обязанностей» создадут для Евросоюза проблемы с безопасностью. По всей видимости, Евросоюз так и останется младшим партнером США и из союзника с равными правами рискует попасть в полное подчинение и покорно следовать за Америкой в ее будущем противостоянии с Китаем.
Итак, у ЕС два варианта: либо политическое единство и сохранение европейской идентичности плюс восстановление отношений с Россией, которая, обладая военной силой, реально способна снять с Европы ряд рисков и обезопасить восточные и юго-восточные границы Евросоюза, либо вассальная зависимость от гегемона.
Что делать России
У нас есть не больше 10–12 лет. Из трех компонентов формулы Сунь-цзы у России пока в наличии только мощь, прежде всего военная, а также возросший вес во внешней политике. Ни капиталов, ни технологий, ни контроля над экономическим, финансовым и информационным пространством прилегающего мира нет. Только огромная территория с растянутыми коммуникациями и устаревшей инфраструктурой. Слабо диверсифицированная экономика и многолетнее следование американским правилам мирового разделения труда, ресурсов и прибыли. И если в ближайшее время ничего не предпринимать в экономике и в сфере развития современных технологий, то через 10–15 лет можно утратить не только политический вес, но и суверенитет. Через 10 лет часть технологий устареет, как устареют системы вооружения, а ведь Россия еще не завершила модернизацию армии.
Несколько естественных и логичных ответов на вызовы находятся в области внешней политики.
Во-первых, Россия должна укрепить свою роль в качестве гаранта безопасности в Европе, на Ближнем Востоке и в Центральной Азии. Во-вторых, поддерживать восстановление норм международного права, нарушавшихся гегемоном в эпоху неолиберализма, и стремиться к позиции внешнего арбитра для мира, который сворачивает к протекционизму и торговым спорам. В-третьих, продолжить распространение наших культурных ценностей и культурного влияния на периферийные страны. Поддержка русского языка, телевещания, кино и литературы на русском языке обязательно даст плоды. И наконец, в-четвертых, способствовать репатриации капитала в Россию, оказывая профессиональную международную поддержку правительству в юридической борьбе по возврату незаконно выведенных капиталов и в защите и поиске собственности России за рубежом, и поиске документов, подтверждающих права собственности, даже если они относились к прошлому или позапрошлому веку.
Мы отдаем себе отчет в том, что ресурсы ограничены и рассчитывать можно только на собственные силы. России следует возвращать вывезенный капитал, предоставлять абсолютные гарантии прав собственности, запускать фискальные стимулы и снижать налоги. Либеральные подходы в экономике должен сменить современный разумный дирижизм, выражающийся в планировании производств, тотальном контроле за расходами, организации ценовой политики, распределении сырья и оборудования предприятиям. Это «токсичные» технологии, мобилизационные методы, отказ от либерального подхода в нишевом распределении труда, формирование и реализация собственной индустриальной политики. Формирование устойчивой к коррупции элиты.
В индустриальной политике необходимо сосредоточиться хотя бы на трех или четырех собственных технологиях, имеющих перспективы на десятилетия или даже столетия, и все ресурсы бросить на их развитие. Они должны быть достаточно наукоемкие и сложные для того, чтобы их невозможно было бы легко украсть, купить и быстро воспроизвести. Это могут быть ядерная, а впоследствии термоядерная энергетика; робототехника, двигателестроение и космические технологии, часть из которых конвертируются в биомедицинские, информационные, транспортные и энергетические технологии.
Самое важное – энергетика. Потребность в энергии в последние 100 лет растет пропорционально квадрату численности мирового населения. Эксперты прогнозируют 60-процентный прирост энергопотребления в следующие 15 лет. Энергогенерация до сих пор на 70% является тепловой, использует ископаемые виды топлива. Но уровень технологического развития цивилизаций зависит от количества энергии, которое население использует для своих нужд. И если впереди новая индустриализация и дальнейший рост энергопотребления, необходим прорыв в энергетике, который могут обеспечить только атомные технологии, а не локальные решения в виде солнечных панелей или ветряков. Страна, владеющая энергетическими технологиями, обеспечивает себе билет в будущее в бизнес-классе.
Робототехника. Роль роботов в современной экономике будет возрастать год от года. Для создания роботов не нужно много материалов и сырья, зато требуется интеллект, знание теоретической механики, программирования и математики – а в этом мы всегда были сильны. Роботы, в свою очередь, повысят производительность труда и могут стать заметной статьей экспорта. Роботы – не только андроиды. Это и военные технологии. Новый российский танк «Армата» начал выходить с заводов, а уже устарел на несколько десятилетий. В XXI веке в танках не должно быть экипажей, только искусственный интеллект, механика и эффективные боеприпасы, а также технологии защищенной связи машины с контролирующим ее оператором. Это же относится к авиации и подводной технике.
Двигателестроение. Водородные технологии, связанные с созданием реактивных двигателей для ракет и самолетов – технологии двойного назначения, водородные топливные элементы и двигатели для автомобилей. Плазменные и электроядерные двигатели для космических буксиров. Это также наиболее перспективные технологии будущего.
И наконец, космические технологии, на которых отрабатываются все доступные знания и инновации. Возможность контроля космического пространства – одна из гарантий сохранения суверенитета при любом сценарии будущего геополитики и геоэкономики. Нам невероятно повезло, что модные идеи постиндустриальных инноваций Кремниевой долины увели человечество в сторону, а развитие двинулось по тупиковому пути электромобилей и «зеленой» энергетики. Это отвлекает капиталы и интеллектуальные ресурсы, а нам дает фору в 10 или 20 лет. Для этого нужны три вещи: интенсификация образования и повышение качества преподавания естественных наук. Отбор одаренных детей по всей стране. Популяризация математики, физики, химии, информатики, шахмат. Возрождение высшей школы, стимулирование НИОКР и финансирование фундаментальных исследований. Не менее важно повышение общего благосостояния населения. Это решает несколько задач: снижает риск дестабилизации политической ситуации, стимулирует развитие экономики через потребление, увеличивает интерес к образованию и культуре, а это дает новые квалифицированные кадры будущей инновационной промышленности.
