Политики порой допускают удивительные заявления, не отдавая себе в этом отчета. Возьмем президента Франции Эммануэля Макрона. В мае 2017 г. в ходе его совместной пресс-конференции с Путиным российский корреспондент спросил французского лидера об отношении к журналистам и дискриминации представителей Sputnik and Russia Today. Макрон обвинения отверг. Он заявил, что у него «прекрасные отношения со всеми иностранными журналистами – если они, конечно, являются журналистами». Они, мол, должны доносить до своих читателей и зрителей правдивую информацию, а не фейк – ложь, которая выглядит правдоподобной.
Макрон намекал на то, что защищает традиции французского Просвещения. Единственное отличие в том, что великие умы той эпохи боролись с предрассудками и суевериями, а нынешние их наследники – с циничным, релятивистским потоком лжи, фейковых новостей, «постправды». В присутствии своего российского гостя Макрон открыто заявил, что именно Россия производит этот поток релятивистской лжи, чуждый западной традиции вообще и французской в частности.
Макрон и философы
Cлучись французским интеллектуалам недавнего прошлого присутствовать при выступлении президента, их реакция была бы весьма резкой. Слушая, как Макрон говорит, что «правда» должна превалировать над «неправдой/фейковыми новостями», Жак Деррида заметил бы с саркастической улыбкой, что «правда» – это «текст», который любой может «деконструировать» по собственному усмотрению. Жан Бодрийяр полностью согласился бы и язвительно добавил, что «правда» абсолютно бессмысленна, поскольку то, что наивные люди называют «правдой», является лишь комбинацией знаков и символов; реальность/«правда» виртуальна и относительна. Жак Лакан с манускриптом «Фаллос как определитель» в руках – по-прежнему считая одну из своих ранних работ значимой, он хотел вручить ее президенту или его супруге с дарственной надписью – был бы удивлен, что президент игнорирует сексуальность в своем определении «правды».
О сексуальности знают все образованные или даже не очень образованные французы. Неудивительно, заметил бы Лакан, что работы маркиза де Сада воспринимаются как великий вклад во французскую и мировую культуру. Он также мог бы добавить, что некоторые работы де Сада, включая «Философию в будуаре», совершенно напрасно – то есть ложно – считаются порнографическими. На самом деле это воплощение сексуального и подчеркнуто социального освобождения вольнолюбивого либидо, противостоящего сексуально-политическому деспотизму Старого порядка дореволюционной Франции. Следовательно, освобождение маркиза де Сада из Бастилии можно считать началом Французской революции, в результате которой либидо взяло верх над деспотическим суперэго. Неудивительно, что, несмотря на серьезные проблемы с бюджетом, Франция за огромные деньги приобрела оригиналы текстов де Сада, написанные им во время заточения. Эротика/секс – не просто важный компонент реальности/«правды», они по определению относительны, и он, Лакан, не понимает, почему этого не осознает президент.
Стоящий рядом Мишель Фуко, потирая лысину, саркастически заметил бы, что «правда» тесно связана с властью: те, кто контролируют «правду», контролируют власть, а те, кто контролируют власть, контролируют «правду». Луи Альтюссер, по такому случаю выпущенный из психушки (куда был помещен после убийства супруги), добавил бы, что власть тоже абстрактна, а знание/«правда» зависит от класса: как писал Маркс, у угнетенных своя «правда», которая кардинально отличается от «правды» элиты. Альтюссер посоветовал бы президенту почитать Антонио Грамши, чтобы понять: сама идея абстрактной «правды» есть то, как элита управляет беспомощными массами. Эмигранты из Болгарии Юлия Кристева и Цветан Тодоров, стремясь следовать мейнстриму принявшего их государства, полностью поддержали бы французских светил.
Экспертное сообщество единодушно окрестило бы Макрона тупицей, возможно даже опасным обскурантистом, которого нужно отстранить от власти, чтобы не навредить репутации страны. Идею с радостью восприняли бы по другую сторону Атлантики, особенно на факультетах феминологии, гендерных и «негритянских»/этнических исследований, подчеркнув, что «правда» очевидно имеет гендерный и расовый аспекты, которые важнее классовой и социальной принадлежности. Там не преминули бы отметить, что белые мужчины всегда будут находиться в привилегированном положении, в то время как женщины и чернокожие/латиноамериканцы всегда будут подвергаться дискриминации и насилию. Указали бы, что идея «правды» и принципы Просвещения не просто устарели, но стали реакционными. Напомнили бы, что Просвещение в США оправдывало рабство и фаллократию, когда женщинам отводилась лишь роль «сексуального объекта» и «машины для производства детей».
Феминологов и этнографов скорее всего поддержали бы известные американские постмодернисты, включая Сьюзен Зонтаг. Все сошлись бы на том, что Макрон – мракобес, которого нужно немедленно отправить в отставку, а все дискуссии о важности абстрактной «правды» и традициях Просвещения должны быть прекращены…
Однако сегодня заявление Макрона не вызвало осуждения ни во Франции, ни в Европе в целом. Более того, защита Просвещения и «правды» как абстрактной категории, а не релятивистского конструкта стала модной в Соединенных Штатах. Там даже зазвучала критика постмодернизма.
На страже Просвещения и «правды»
Многие западные политики и интеллектуалы, прежде всего американцы, оказались горячими защитниками традиций рационализма и напрямую/косвенно Просвещения. Охранительный нарратив формируется в контексте борьбы с фальшивыми новостями, распространение которых грозит погубить западную демократию. А Москва приобрела практически сверхчеловеческие способности к изменению «дискурса» и, следовательно, реальности в интересах Кремля. Защита Просвещения стала в США довольно популярной темой. Так, Хиллари Клинтон активно призывала защищать Просвещение, выступая в колледже Уэлсли, своей альма-матер. Нобелевский лауреат Джозеф Стиглиц из Колумбийского университета также весомо высказался в защиту Просвещения. Издание либеральной элиты The Atlantic с сожалением отмечало, что Соединенные Штаты отходят от принципов отцов-основателей и процесс усугубляется.
Встревожены не только либералы/левые. Консервативный журналист Джеймс Кирчик говорит, что Европа дрейфует от ценностей Просвещения, которые когда-то подарила миру. Кажется, что мы стали свидетелями баталий XVIII века – борьбы Просвещения, призывавшего к торжеству разума и истины (то есть правды), против своих интеллектуальных предков – средневековых предрассудков и религиозных суеверий. Однако теперь «родители» – приверженцы Просвещения – ведут борьбу не со Средневековьем, а со своим «ребенком» – постмодернизмом. С производителями фальшивых новостей, духами релятивизма, обессмыслившими понятие «правды» как объективной категории.
Макрон, Хиллари Клинтон и десятки их сторонников утверждают, что циничный релятивизм постмодернизма, вирус «постправды», возник в Евразии/России и затем был занесен на безгрешный Запад усилиями современных кремлевских макиавелли. Точно так же в Европу проникли бациллы бубонной чумы в XIV веке. Однако, как уже было отмечено, «постправда» и постмодернистский релятивизм возникли не на московских кухнях, где советские диссиденты вели интеллектуальные диспуты, и не в кабинетах постсоветских кремлевских политтехнологов вроде Владислава Суркова. «Постправда» появилась на родине Макрона, а уже оттуда распространилась на США, где стала играть более заметную роль. Почему постмодернизм/«постправда» приобрели такую популярность на Западе, в особенности в Соединенных Штатах?
На заре своего существования – примерно в конце 1950-х – начале 1960-х гг. – зародившийся во Франции постмодернизм был идеологией восстания интеллектуалов против доминировавших норм демократического капитализма западного образца. Характерные для него фривольность, релятивизм и в каком-то смысле цинизм можно возводить к Вольтеру. «Перебравшись» в США, однако, постмодернизм вскоре превратился в идеологию, обращенную к нуждам национальных и расовых меньшинств, женщин; стал идеологическим оправданием так называемой «позитивной дискриминации».
Формально закон требовал, чтобы расовые и половые признаки при найме на работу в сфере высшего образования рассматривались наравне со всеми остальными. Однако вскоре именно они стали едва ли не единственными критериями. Заявлялось, что женщины – особенно черные – способны обеспечить «уникальный» подход практически во всех областях науки, и что только настоящие эксперты отдают себе в этом отчет. В более широком смысле это означало, что высшую школу следует вывести из-под всякого внешнего контроля, а связь ее с обществом должна выражаться исключительно в требованиях от этого общества каких-либо материальных привилегий – от налоговых послаблений до прямых субсидий.
Из академических кругов с их левой, или, точнее, квази-левой повесткой, постмодернизм распространился и на деловое сообщество. Это произошло, вероятно, в 1970-е гг., когда автомобильная промышленность и связанные с ней отрасли реального сектора экономики столкнулись с очевидными проблемами. В тот момент постмодернизмом оправдывали существование экономики «услуг», которая, как считалось, обеспечивает чуть ли не весь экономический рост. Главным «бенефициаром» этой экономики оказался финансовый сектор – Уолл-стрит, страховые компании и т.д.
Интерпретировать понятие «постмодернизм» можно по-разному. Но понятно, что доминирование релятивистской «постправды» в западном, прежде всего американском, обществе не связано с интеллектуальной продвинутостью и обаянием французской культуры. Доминирование постмодернизма на политическом ландшафте, в экспертных кругах и бизнесе обусловлено приземленными причинами: таким способом элита обеспечивала собственные интересы за счет общества, попросту одурачивая его.
Постмодернистский цинизм и релятивистская фривольность – продукты для внутреннего потребления: «правда» для масс была не относительной, а абсолютной, существовала только одна «правда». В глазах общественности элита, следуя принципам Просвещения, формировала и артикулировала «правду» в контексте представлений об общественных интересах. И сам факт того, что «простолюдины», почитавшиеся безобидными простаками, начали всерьез оспаривать истинность этого допущения и подозревать, что их водят за нос при помощи постмодернистских трюков, серьезно встревожил элиту.
«Недостойные люди» и «совки»
Элита США и большинства других западных стран на протяжении многих лет использует методы «дискурсивной» манипуляции. Приверженность таким методам объясняется тем, что элита полагает население наивными, простодушными созданиями. Такое отношение к народу проявляется в некоторых голливудских фильмах.
Возьмем картину «Решающий голос» (Swing Vote – в российском прокате «На трезвую голову»), которая вышла на экраны накануне избрания Обамы. Главный герой фильма – обычный американец, так похожий на своего предшественника – Форреста Гампа из одноименной картины. Однако его образ кардинально отличается от широко распространенного представления об американцах. Даже те, кто не любит США, представляют американцев энергичными, целеустремленными и амбициозными. В негативном представлении стремление любой ценой достичь успеха, денег и славы часто связано с похотью.
Герой фильма совсем не таков. У него полностью отсутствуют собственнические инстинкты, он живет в трейлере в условиях минимального комфорта. Его потребности сводятся к биологическому минимуму. У него нет амбиций, ему не нужно общество или другой человек рядом. При этом он не испытывает депрессии, он абсолютно доволен жизнью, практически счастлив. Его единственное развлечение – рыбалка, единственный интерес – изучение наживок и крючков. Он абсолютно не агрессивен и практически лишен либидо. У него есть дочь, к которой он действительно привязан. Жена его бросила. У него нет девушки или какого-то объекта сексуального интереса, но это его совершенно не беспокоит.
Он похож на Платона Каратаева, персонажа «Войны и мира» Толстого. С точки зрения Толстого, Каратаев – пример счастливого, самодостаточного «благородного дикаря»; беззаботная, бескорыстная, цельная жизнь русского крестьянина противопоставляется жизни других героев книги – высокообразованных, состоятельных представителей элиты, которые несчастливы из-за своих амбиций и сомнений.
Типичный американец – а главный герой фильма именно типичный американец – на самом деле славный малый. Он абсолютно не интересуется выборами и только под давлением дочери решает проголосовать. При всех своих положительных чертах главный герой фильма – абсолютный идиот. Он представитель простых американцев, политический и интеллектуальный имбецил, не способный провести простой анализ и не обладающий даже толикой здравого смысла. Он готов поверить в любую «сконструированную реальность», которую дает ему элита, и воспринимает эту «сконструированную реальность» без всяких сомнений. «Простолюдины» – идиоты. Но в целом это мирные непретенциозные идиоты; чтобы их контролировать, не нужно насилие: их вполне можно сравнить с персонажами «Скотного двора» Оруэлла (или с обитателями реальной фермы). Животные доверяют фермеру, и обычно ему не приходится применять насилие. Они с готовностью идут за фермером, даже когда он ведет их на бойню. В конце концов животные понимают, какая судьба их ждет, но уже слишком поздно.
Такая система прекрасно работала до недавнего времени. Причина проста: стадо хорошо кормили, особенно после Второй мировой войны, когда Соединенные Штаты стали самой богатой и преуспевающей страной мира.
Этот аспект американского общества обнаружили так называемые «старые левые». Все они были эмигрантами из Европы и могли оценить картину свежим взглядом. Они увидели то, чего не замечали или не хотели замечать сами американцы. Показательный пример – Герберт Маркузе. Он был эмигрантом из Германии и видел, как немцам промывали мозги при нацистах. Он безусловно читал «Скотный двор» Оруэлла, который – предположительно – был написан об СССР времен Сталина. Тем не менее в работе «Одномерный человек» он не анализирует немцев при нацистах или Советский Союз при Сталине. Одномерный человек – это средний американец, каким он показан в фильме «Решающий голос».
Однако между одномерным человеком и героем фильма есть различие. Последний не просто равнодушен к богатству, он может жить в ужасных условиях, недоедать и чувствовать себя счастливым. Одномерный же человек так легко поддавался манипулированию потому, что элита, конструирующая реальность, хорошо его кормила, а причины для ухудшения условий его жизни некоторое время не маячили даже на горизонте. Однако экономические проблемы оказались слишком серьезными, чтобы их «деконструировать», и тогда появился Трамп.
Феномен Трампа и проблема с ним
Атаки на Трампа не прекращаются. Против него выдвигают разнообразные обвинения, но главной темой безусловно является зловещая роль Кремля. С точки зрения критиков, Трамп – это воплощение зла и практически фашистский диктатор, если не Гитлер, то уж точно Муссолини. Непримиримые противники Трампа уверены, что Соединенным Штатам грозит диктатура. Так, например, считает профессор Тимоти Снайдер из Йельского университета, который выступил в роли Цицерона или Катона и предупредил американцев о грядущем правлении Цезаря или Катилины.
Однако при детальном рассмотрении становится ясно, что Трамп ведет себя так же, как и любой президент-республиканец. Трамп не слишком отличается от них, если не брать во внимание его пафосный стиль поведения. Причина яростной критики кроется в другом. Американский «совок», или стадо со «Скотного двора», отвергло «сконструированную реальность», предложенную левыми и правыми «фермерами», а некоторые «животные» с острыми рогами стали предпринимать опасные шаги и призывать к насилию. Стоит напомнить, что в ходе недавней президентской кампании сторонники Трампа скандировали «Посади ее в тюрьму!», имея в виду Хиллари Клинтон. Некоторые требовали ее казнить.
Подобные призывы к насилию можно игнорировать: насилие исключено из жизни большинства белых американцев. В черных гетто в некоторых городах периодически вспыхивают беспорядки. В Новом Орлеане несколько лет назад они охватили весь город. Негритянские гетто некоторых американских городов превратились в зону настоящих боевых действий. В Чикаго, например, за год совершены сотни убийств. Число убитых превышает суммарные годовые потери американских войск в Ираке и Афганистане. При этом беспорядки в основном организуются чернокожими, и большинство убийств в Чикаго и других городах случаются в черных гетто, где уровень насилия действительно чрезвычайно высок.
Белые американцы, даже живущие в крайней нужде, как правило, избегают насилия и ведут себя подобно герою фильма «Решающий голос».
Большинство из них верят системе, прессе и телевидению. Они также верят – на протяжении большей части американской истории, – что то, что они видят на экране или читают в СМИ, не является «сконструированной реальностью», предложенной элитой в собственных интересах; они считают это правдой, непреложной и неизменной.
Но сейчас простые граждане начали сомневаться, и некоторые уже подумывают и о насилии. Есть и те, у кого мысли не расходятся с делом, как показали события в Шарлоттсвилле. Их лица появились на экранах – это люди, переполненные ненавистью. Они кардинально отличаются от кроткого, добродушного простака из фильма «Решающий голос»: стадо продемонстрировало склонность к бунту. И это представляет реальную угрозу. Можно сказать, что власть в Вашингтоне находится в большей опасности, чем в Москве или Пекине, просто потому, что у нее нет отлаженной репрессивной машины.
Пока американские и европейские СМИ, прежде всего левые, представляют Трампа воплощением зла и/или параноиком, американский президент ведет себя так же, как любой хозяин Белого дома, будь он республиканцем или демократом. Даже его вульгарность уже не так бросается в глаза. Трампа выбрали «недостойные люди», но он едва ли является выразителем их интересов. Промышленного возрождения и роста реального сектора они так и не дождались. Предлагаемое снижение налогов выгодно только богатым; в результате возрастет государственный долг, что приведет страну к той или иной форме банкротства – а это не принесет «недостойным» никакой пользы.
По большому счету, Трамп вовсе не отличается от подавляющего большинства президентов. Так же, как и они, он представляет элиты и вряд ли сделает что-то в интересах большинства. Он не сделал ничего, что бы поставило под угрозу сколько-нибудь важные аспекты социально-экономического устройства. Элита могла бы чувствовать себя спокойно при Трампе.
Однако его опасаются и презирают не только левые, но и значительная часть консерваторов. Это объясняется тем, что Трамп был избран вопреки воле элиты; «недостойные люди» не приняли «сконструированную реальность», предложенную ею. Они фактически начали поиск своей «правды», даже если та окажется очередной разновидностью «сконструированной реальности».
Опасность новой «конструкции» состоит в том, что идеология трампизма серьезно отличается от того, что на самом деле делает Трамп. Критики трампизма и трампистов указывают на их ненависть к чернокожим, неуважение к женщинам и т.д. Но они отказываются признавать, что ненависть к чернокожим, иммигрантам и нападки на понятие «сексуального домогательства» важны для трампистов прежде всего потому, что все это символы элиты – банкиров, университетских профессоров, страховых компаний и бюрократов в Вашингтоне. В отличие от героя фильма «Решающий голос» простые граждане не просто перестали доверять «сконструированной реальности», созданной левыми или правыми, они все чаще демонстрируют предрасположенность к тому, чтобы сокрушить ее.
Опасность кроется также и в том, что такое происходит не только в США, но и в Европе. Население начало понимать, что то, чем их кормила элита, не является непреложной истиной в традициях XVIII века, это «правды», которые та или иная группа элиты использовала для защиты собственных социально-экономических интересов. Простые граждане также начали ставить под сомнение само понятие западной демократии, корни которой уходят в XVIII век. С точки зрения народа, то, что они видят, – это коррумпированная олигархия, члены которой изображают борьбу друг с другом, хотя на самом деле прекрасно живут в «симбиозе» за счет простых граждан. Народные массы обозлены. Следовательно, старый принцип vox populi vox dei («глас народа – глас божий») превратился в опасный «популизм», угрожающий благополучию элиты. Западная элита, поколениями правившая при помощи постмодернистских методов, не хочет признавать необходимость перемен с точки зрения народа и не желает признать очевидное: резкое падение уровня жизни, которое уже невозможно скрыть методами «конструирования» реальности.
Народные массы перестали быть покорными, они не хотят быть ведомыми постмодернистским образом. Элита же отказывается принимать это. Поэтому она провозгласила, что на смену западному постмодернизму приходит российский вариант с еще более коварными и изощренными методами. Более того, западная элита от Макрона до Хиллари Клинтон заявляет, что постмодернистский релятивизм и абсолютный цинизм не имеют никакого отношения к Западу. Они не появились во Франции и не распространились на США и затем на весь мир благодаря американскому доминированию, они зародились в России. В то же время Запад всегда придерживался принципов Просвещения с акцентом на «правду», «разум» и «демократию», а сотрудничество с Путиным ставит эти принципы под удар. В Вашингтоне и европейских столицах верят, что смогут вернуть доверие к своим институтам и «сконструированной реальности». Смогут ли они вернуть невинность и простодушие масс? Вряд ли.
«Прекрасный новый мир» на горизонте?
К чему ведут изменения политических настроений? Некоторые подсказки можно найти в «Братьях Карамазовых» Достоевского. Одного из главных героев – Ивана – в определенном смысле можно назвать постмодернистом. Он релятивист-ницшеанец, последователь модного в то время в России и Европе философского учения. Иван активно общается со своим сводным братом с характерной фамилией Смердяков – необразованным, не очень умным человеком, презирающим все русское.
Смердяков, символизирующий простой народ, может сделать выбор между двумя наставниками. Он может пойти за Иваном и его релятивизмом или выбрать его антагониста Алешу, глубоко верующего христианина. Алеша уверен, что существует одна правда и неизменные ценности. Но Смердяков выбирает Ивана, который учит, что «Бога нет и потому все позволено». Он впитывает идеи Ивана, принимает его релятивистский постмодернизм и в результате убивает своего приемного отца. Иван напуган не только природой преступления, он осознает, что Смердяков может убить и его самого.
Вероятно, Иван сожалел о своих наставлениях и был готов доказывать, что не являлся постмодернистом-ницшеанцем, а проповедовал наличие добра и зла как объективных категорий. Смердяков просто его не понял. Но вернуть все назад невозможно: постмодернизм Смердякова и недоверие к тому, что он видел вокруг, уже нельзя изменить. У него не осталось внутренних тормозов. Он воздерживался от преступлений только из страха наказания. Ему вполне могла прийти в голову идея убить Ивана, и если он не сделал этого, то только потому, что Иван был сильнее. Тем не менее Смердяков мог предположить, что в какой-то момент Иван заболеет и не сможет оказать сопротивление. Тогда он сможет ограбить его и сбежать.
То же можно сказать и о западных «Иванах». Они могут утверждать, что пропагандируют «правду», и обвинять Путина или кого-то еще в распространении фальшивых новостей. Однако эра невинности, простодушия и веры в существующие институты если и не закончилась, то переживает глубокий кризис. И все же, если экономика будет хоть как-то функционировать, то ничего страшного не произойдет. Но если она не выдержит – из-за схлопывания огромных пузырей, или из-за крупных войн (например, с Северной Кореей), или по иным причинам – конец постмодернизма будет быстрым и, возможно, насильственным.
Точную конфигурацию событий и их последствия для США и мирового сообщества невозможно предугадать, потому что история – очень креативная и непостоянная особа. Тем не менее можно предположить, что в этом случае история действительно обратится вспять, но не в XVIII век, как надеются Макрон, Клинтон и многие другие. Мир может вернуться в далекое темное прошлое, что уже не раз демонстрировала история прошлого и нынешнего столетия.
