Страны Центральной и Восточной Европы подошли к своему столетнему юбилею, добившись всех целей, которые они перед собой ставили. Эти страны перешли на западные рельсы, внедрили рыночную экономику и демократические институты, вступили в НАТО и Евросоюз. Однако успехи ЦВЕ порождают разочарование этими успехами. Главная причина – сохраняющаяся вопреки всем достижениям периферийность региона по отношению к романо-германскому «ядру» ЕС. Сверхзадача новых лидеров Центрально-Восточной Европы – преодолеть эту периферийность.
Воображаемое пространство: Центрально-Восточная Европа
В 1984 г. великий чешский писатель Милан Кундера опубликовал статью в The New York Review of Books статью «Трагедия Центральной Европы». В ней он рассказал американской аудитории об особенном мире, который объединяла «лоскутная империя» Габсбургов. Этот мир в центре европейского континента, к которому принадлежали народы между Западной Европой и Россией, обладал особой культурной общностью и имел общую историческую судьбу. Пребывание в советском восточном блоке уничтожает неповторимую культуру Центральной Европы, подменяя в ней европейское влияние русским.
На выступление Кундеры отреагировал великий русский поэт Иосиф Бродский. В статье «Почему Милан Кундера несправедлив к Достоевскому», вышедшей в The New York Times, Бродский пишет, что чех пал жертвой геополитической детерминированности своей судьбы – концепции деления мира на Восток-Запад, согласно которому его Европа – это Запад, а Россия – Восток. Представление чешского автора о европейской цивилизации ограничено и кособоко, если Достоевский не только не вмещается в эту цивилизацию, но и рассматривается для нее как угроза – писал Бродский.
Этот «спор славян между собою», арбитром в котором были американцы, происходил в период, когда вокруг Восточной Европы концентрировалась вся мировая политика. Культурная география была одним из фронтов холодной войны и называть Восточной Европой страны, возникшие при распаде европейских империй по итогам Первой мировой войны, включенные в восточный блок по итогам Второй мировой войны, означало соглашаться на их принадлежность к Востоку.
Поэтому происходило возрождение концепции Центральной Европы, разрабатывавшейся в межвоенный период. После падения коммунистических режимов Центральная Европа официально стала самоназванием для стран бывшего восточного блока, а последовавшая в 1990-е гг. западная экспансия на восток породила понятие Центрально-Восточной Европы (ЦВЕ). Восточной Европой в этом регионе стали называть бывшие советские республики. Разумеется, кроме России, которая наряду с Германией воспринимается ЦВЕ как конституирующий Другой.
Геополитическое проклятье: периферийность ЦВЕ
Сто лет назад на развалинах Австрийской, Османской, Германской и Российской империй появились Чехия, Словакия, Румыния, Польша и еще порядка десяти стран, которые отмечают юбилей возникновения/восстановления независимости. Прерывистость государственности стран этого региона, его зависимость от геополитической конъюнктуры – это своего рода фатум Центрально-Восточной Европы, её ключевые особенности, воспроизводящиеся на каждом витке истории.
Сегодняшняя ситуация воспроизводит этот фатум. В нынешнем историческом цикле перед странами ЦВЕ стояли простые и понятные цели. Перейти к рыночной экономике, импортировать западные политические институты, войти в НАТО и Евросоюз, преодолеть отставание от Западной Европы в социальной сфере, соответствовать стандартам европейского уровня жизни.
Эта последовательность действий называлась Return to the West – Возвращение на Запад. Последние 30 лет восточноевропейские страны развивались в рамках этой генеральной стратегии, в соответствии с ней творчески интерпретировали своё недавнее прошлое и исходя из неё планировали отдаленное и не столь отдаленное будущее.
В год своего столетия Центрально-Восточная Европа имеет основания с гордостью заявлять, что проект Return to the West блестяще осуществлен. Большинство стран региона реализовали свою стратегическую цель и вошли в состав НАТО и ЕС. Присоединение к интеграционным структурам коллективного Запада стало для них результатом структурных реформ в экономике и демократического транзита в политике. После нескольких лет трансформации рыночная экономика заработала, а западные институты прижились на постсоциалистической почве.
Поэтому «Новая Европа» была провозглашена на Западе еще одним примером успешной вестернизации и в этом качестве навязывалась другим регионам и странам (и прежде всего России) в качестве примера для подражания.
Парадоксальность нынешней ситуации в том, что к разговорам западных союзников об их успехах перестают быть восприимчивы сами восточноевропейские страны. Тенденции развития этих стран никак не укладываются в западные концепции модернизации и демократического транзита.
К власти в Венгрии, Словакии, Чехии или Польше приходят политические силы, скептически оценивающие результаты постсоциалистического развития своих стран, критикующие Европейский союз и либеральную идеологию, оспаривающие незыблемые догмы стратегического курса своих стран в предыдущие два десятилетия.
Делегирование суверенитета наднациональным органам власти у них становится потерей независимости. Банкротство венгерского «Икаруса» или чешского ?KD вместо избавления от тяжкого индустриального наследия социализма предстает утратой национального достояния. Вступление в еврозону уже не вызывает того энтузиазма, который вызывало вступление в Евросоюз: правительства Чехии или Польши саботируют переход на евро. Наконец, эмиграция населения в Западную Европу из преимущества свободного перемещения по Европе начинает восприниматься угрозой существования нации.
Объявление выразителей подобных идей популистами только подчеркивает, что их идеи популярны у населения. Победы популистов на выборах еще более красноречиво свидетельствуют, что их взгляды востребованы в народе. Достижение поставленных целей парадоксальным образом приводит «Новую Европу» к разочарованию в этих целях.
По данным Eurostat, самый большой рост реального ВВП среди стран ЕС сегодня наблюдается в Польше (5%) и Венгрии (4,4%). И в этих же странах у власти находятся бунтари, отвергающие нынешний курс развития Европы и пытающиеся пересмотреть своё место в ней. Достигнутого кажется недостаточно, а ориентиры прошлых лет теряют свою привлекательность.
Периферия навсегда?
Отличие Центрально-Восточной Европы от других успешных проектов вестернизации последних десятилетий – Японии и Западной Европы после Второй мировой войны, Тайваня, Южной Кореи и прочих – в том, что модернизационный проект не превратил ЦВЕ в один из центров глобальной экономики. В том числе поэтому образ этого региона как отсталого захолустья живет и даже воспроизводится в продукции Голливуда.
ЦВЕ – периферия Западного мира. Это осознают и элиты, и население стран региона, и для них уже не является утешением сам факт принадлежности к этому миру, пусть даже в качестве отдаленных окраин. В этом отношении Return to the West не изменил сущности региона. Его историческое проклятье – периферийность – сохранилось. В экономико-географическом плане ЦВЕ периферией «Старой Европы», в политико-географическом плане – двойной периферией России и Запада.
От этого и разочарование.
Экономическое отставание Восточной Европы от Западной ученые исчисляют столетиями. Фернан Бродель связывал формирование отношений запада и востока Европы как центра и периферии открытием Америки и отсчитывал его с XVI века, когда начала формироваться мировая экономическая система. Отставая от Западной Европы технологически, но обладая неосвоенными природными ресурсами, Восточная Европа участвовала в формировании мировой экономической системы в качестве сырьевого придатка.
С этой точки зрения для Центрально-Восточной Европы спустя 500 лет сущностно ничего не изменилось. Она по-прежнему является источником дешевых ресурсов, только теперь основной экспортный продукт не продовольствие и древесина, а гастарбайтеры. Польские рабочие уезжают работать в Германию, украинские рабочие едут работать в Польше. Членство в ЕС и участие в программе Восточного партнерства ЕС в очередной раз превращают бывшие земли Первой Речи Посполитой в ресурсную базу.
Ловушка среднего дохода
При существующей экономической модели Восточная Европа в принципе не может догнать Западную. Если затраты на производство в Восточной Европе не будут кратно дешевле западноевропейских, крупный иностранный капитал уйдет из этого региона в регионы с более дешевой рабочей силой. Поэтому отставание по уровню жизни и доходам от западноевропейского «ядра» ЕС является непреодолимым.
Экономическая история знает много примеров стран, которые попадали в ловушку среднего дохода, но выходили на новый этап развития. Возможности выхода из ловушки среднего дохода известны. Необходимо наращивание производства, рынки сбыта для увеличения экспорта, инвестиции в науку и образование, и формирование инновационной экономики с высокой добавленной стоимостью, производством уникальной продукции и высокими зарплатами для уникальных специалистов.
Ирония судьбы в том, что все эти условия были у Восточной Европы на стадии перехода от социализма к рынку. Их утрата стала одним из условий Возвращения на Запад. Развитие в логике периферийного капитализма – плата Восточной Европы за европейскую интеграцию.
«Возвращение в европейскую семью» на деле вернуло восточноевропейские страны к их вековой роли периферии. От осознания этого рост критики в отношении Евросоюза, приход к власти евроскептиков и переоценка последних десятилетий своей истории. Деиндустриализация экономики признается стратегическим поражением, из-за которого затруднительны наращивание объемов производства, стимулирование внутреннего спроса и рост экспорта. При эмиграции образованной молодежи непонятно, как переходить к инновационной экономике.
Общее чувство недовольства своим положением в «Единой Европе» усиливает поведение еврограндов по отношению к «новым европейцам». В 2017 году лидеры Германии и Франции публично выступили в поддержку «Европы разных скоростей» – модели развития Евросоюза, при которой ведущие, наиболее развитые страны ЕС продолжат интеграцию друг с другом, а отстающие аутсайдеры останутся на обочине истории и в новых интеграционных проектах участвовать не будут. «Европа разных скоростей» – это институционализация разделения ЕС на центр и периферию, которая официально ставит словаков, поляков или прибалтов в положение провинциалов.
К этому добавляется сворачивание политики выравнивания и сокращение структурных фондов в новом финансовом периоде Евросоюз. Целью политики выравнивания было подтягивание новых членов ЕС до общеевропейского уровня. После 2020 г. субсидии для большинства «новых европейцев» сократятся почти на четверть, и Минфин Литвы в связи с этим уже заявляет, что уменьшение финансовой помощи загоняет страну в ловушку среднего дохода.
Разумеется, происходящее вызывает глухое раздражение Восточной Европы. Еще больше его усугубляет навязывание размещения беженцев из Азии и Африки, периодически вспыхивающие скандалы из-за того, что продукты одних и тех же торговых марок сильно различаются по качеству для Западной и для Восточной Европы. И у элит, и у населения от этого всё меньше желания мириться со сложившимся положением дел и все больше желания изменить статус-кво.
Консервативная фронда
Заводилой «праздника непослушания» против Брюсселя является Польша – крупнейшая страна региона, претендующая в нем на роль лидера. Польский опыт европейской интеграции оказался наиболее успешным из стран «Новой Европы». За 10 лет членства в ЕС Польша заняла восьмое место в Евросоюзе по товарообороту, вдвое увеличила протяженность автомагистралей, а польский аграрный импорт обогнал экспорт и вырос в семь раз.
Тем не менее польская правящая партия «Право и справедливость» оценивает постсоциалистическое развитие республики в духе Владимира Высоцкого: «нет, ребята, всё не так, всё не так, как надо». Ярослав Качиньский и другие лидеры «ПиС», не отрицая заложенных еще во времена «Солидарности» основ развития Польши (принадлежность к Западному миру, членство в ЕС и НАТО, союз с США), отрицают достигнутые результаты. Четверть века Третьей Речи Посполитой называются ими эпохой упущенных возможностей, и правоконсервативный курс «ПиС» провозглашается строительством Четвертой Речи Посполитой.
На практике «строительство Четвертой Речи Посполитой» сводится в активизации политики декоммунизации, которая проводилась и раньше. Но одна риторика правящей партии показывает, насколько востребовано в польском обществе критическое отношение к последним десятилетиям своей истории и запрос на системные изменения. Отвечая на этот запрос, правоконсервативное правительство Польши нарушает утвержденные для стран Восточной Европы либеральные аксиомы экономической и социальной политики, и проводит подчеркнуто нелиберальный курс.
Увеличение социальных расходов, попытки повлиять на негативные демографические процессы, эмиграцию и иммиграцию (льготная государственная ипотека для молодых семей, программа «500+» — 500 злотых за каждого второго и последующего ребенка, категорический отказ принимать беженцев из Азии и Африки), отказ от вступления в еврозону, дополнительное налогообложение для иностранного бизнеса – с такой политикой Польша не получила бы кредитов МВФ в 1990-е гг. и не вступила бы в Евросоюз в 2000-е. Теперь же польское правительство ощущает себя пионером правого поворота Западного мира.
Консервативный курс «ПиС» сопровождается обращением к католицизму и риторике христианских ценностей. «Демократия должна быть демократией с сердцем и государство должно быть государством с сердцем», – сказал премьер-министр Польши Матеуш Моравецкий, представляя программу государственной помощи пожилым людям, и выразил сожаление по поводу «некоторых твердолобых экономистов и либералов», которые этого не понимают.
Схожие действия, хоть и без клерикальной окраски, предпринимаются правительствами Чехии, Словакии, Венгрии. Вышеградская четверка, основа Центральной Европы, воспринимает себя консервативной альтернативой для Западного мира, зашедшему в тупик со своим либерализмом и мультикультурализмом.
Правда, в Западной Европе или в Скандинавии так не считают. Рост популистов там имеет собственные генезис и динамику, и новые правые вовсе не считают чешского президента Милоша Земана, венгерского премьера Виктора Орбана или депутата польского Сейма Ярослава Качиньского своими учителями и провозвестниками. Более того, среди евроскептиков Австрии, Италии или Швеции распространено стойкое неприятие «Новой Европы», которая развивается на деньги богатых стран – доноров ЕС, а помочь этим странам с нагрузкой на беженцев отказалась.
Это неприятие накладывается на неприятие старого либерального истеблишмента, которому бросила вызов восточноевропейская фронда.
Для отстаивания права на собственный голос «новые европейцы» усиленно ищут ресурсную базу, чтобы противостоять Брюсселю и Западной Европе. Среди возможных решений создание собственного геополитического блока в составе ЕС и НАТО, поддержка со стороны США и обращение к сотрудничеству с Евразией.
Междуморье
Идея объединения государств Восточной Европы в геополитический блок была популярна с момента формирования этих государств на обломках Австро-Венгерской, Российской и Османской империй. Лидер межвоенной Польши Юзеф Пилсудский в 1920-е гг. выдвинул проект Междуморья – конфедерации государств Балтийского, Черного и Адриатического морей. В современной Польше идея Междуморья получила новую жизнь, и снова она связана с попыткой преодоления роли двойной периферии между Россией и Западной Европой. С приходом к власти «Права и справедливости» проект Междуморья помимо традиционной направленности против России («санитарный кордон») получил направленность против ЕС. Консервативные политики и эксперты рисуют всевозможные конфигурации геополитической коалиции, рассуждают, как треугольник Варшава-Бухарест-Киев мог бы потеснить треугольник Берлин-Брюссель-Париж и сделать ЦВЕ из периферии альтернативным центром Европы.
Однако реализация мечты о Междуморье на практике невозможна. Альтернативой романо-германскому ядру ЕС союз восточноевропейских государств не может стать по объективным причинам. Амбиции Польши и её региональных союзников значительно превосходят их ресурсы. Совокупный ВВП государств «Новой Европы» не превышает трети от немецкого ВВП. Стратегические отрасли экономики этих стран контролируются иностранным бизнесом – зачастую той же Германией. Как военный блок, дублирующий НАТО, Междуморье не рассматривают сами его инициаторы, следовательно, об особых отношениях с Россией вне западного блока речи не идет.
Вдобавок, когда доходит дело до внутрирегиональной консолидации Восточной Европы, на поверхность выходят застарелые конфликты и противоречия, которые всегда маскируют и нивелируют большие интеграционные проекты, будь то империя Габсбургов, Организация Варшавского договора или Евросоюз. Попытки договариваться на двусторонней основе вызывают к жизни венгерско-словацкий, румынско-венгерский, польско-литовский, польско-украинский и другие межнациональные конфликты.
Наконец, большинство стран предполагаемого Междуморья конкурируют друг с другом за получение дотаций из бюджета ЕС. Такое положение вещей тем более не предполагает консолидации. Видимость этой консолидации создают только Россия в качестве общей угрозы и США в качестве общего покровителя.
Восточный фланг НАТО
Важнейшим элементом самоутверждения в составе западного блока для стран Центрально-Восточной Европы четверть века является выполнение функции сдерживания России. Эта функция повышают значимость ЦВЕ в глазах Запада и побуждают западных лидеров идти на скидки и уступки этим странам. Понимая это, восточноевропейские элиты сознательно повышают свои акции в Западном мире, раздувая тему угрозы со стороны России и требуя всё большей защиты от союзников по НАТО.
Центрально-Восточная Европа представляется ими восточным флангом НАТО, историческая миссия которого – сдержать российскую агрессию. Поэтому регион нуждается в форсированной милитаризации. Исходя из концепции «восточного фланга», восточноевропейские лидеры добиваются развертывания в своих странах систем ПРО, переоснащения своих армий новыми вооружениями и постоянного присутствия на российских границах войск НАТО.
Главная цель этой деятельности – не обезопасить себя от России, а повысить свою роль внутри Запада. Главный её недостаток – стратегия сдерживания России изводит восточноевропейские страны до функции производной в отношениях западных союзников и Москвы. Когда для США актуально противостояние с Россией, возрастает значение Польши, Прибалтики и Украины на международной арене. Когда в Белом доме задумываются о диалоге с Кремлем, тут же идут вниз акции Восточной Европы на международной арене. Тем самым, стратегия сдерживания России делает Восточную Европу заложником цикличности американо-российских отношений, что еще более отдаляет её от обретения геополитической субъектности.
Поворот на Восток
Появление на горизонте Китая – новая примета в жизни Центрально-Восточной Европы. Поднебесная начинает масштабную экономическую экспансию в Евразии, и в новых условиях страны региона оказываются перед традиционной для себя геополитической развилкой. Они могут избрать для себя роль моста между Востоком и Западом и привлечь за счет своего транзитного положения китайские инвестиции, либо опять выбрать функцию «буферной зоны» и повышать свои политические акции у западных союзников за счет сдерживания китайских инвестиционных проектов в Европе.
Пока что местные элиты медленно и осторожно склоняются к первому варианту. Китай создал в регионе формат «16+1» — инициативу, направленную на сближение и налаживание сотрудничества между КНР и странами Восточной Европы. Со стороны европейцев в китайской инициативе участвуют Албания, Болгария, Босния и Герцеговина, Венгрия, Латвия, Литва, Македония, Польша, Румыния, Сербия, Словакия, Словения, Хорватия, Черногория, Чехия и Эстония.
Формат «16+1» для перечисленных стран — это экспериментальный проект выстраивания отношений с Востоком вне рамок западных союзов. На саммитах «16+1» в Варшаве и Риге эти страны выступали не как члены Европейского союза и НАТО или кандидаты на вступление в эти структуры, а как национальные государства, которые не согласовывают свои решения в духе европейской и трансатлантической солидарности с Брюсселем, Монсом и Вашингтоном.
Центрально-Восточная Европа исторически была регионом с внешними центрами управления, поэтому для нее такая ситуация экстраординарна. Эта экстраординарная ситуация по мере расширения сотрудничества восточных европейцев с Китаем может столкнуться с противодействием нынешних управляющих центров – США и Евросоюза.
Расширение ЕС и НАТО на восток было заполнением геополитического вакуума, образовавшегося после распада Советской империи. Поэтому Запад не может оставаться лоялен к возникновению в ЦВЕ чужого присутствия. Это относится как к Германии, для которой экономическая экспансия в Восточную Европу является сублимацией классического военного Drang nach Osten, так и к Соединенным Штатам, истеблишмент которых видит в Китае нового глобального конкурента. Поэтому в перспективе реальна угроза того, что западные партнеры могут просто запретить развитие стратегического партнерства с Китаем.
Восточные европейцы в таком случае снова окажутся перед дилеммой: идти на неподчинение внешним управляющим центрам или смириться с участью «санитарного кордона», отделяющего Восток от Запада. И если бунт против Евросоюза с Германией для многих стран региона уже реальность, то на нелояльность к Америке ни одна страна ЦВЕ пока не решилась.
Ожидаемый куш от сотрудничества с Востоком велик. По оценкам Международного института прикладного системного анализа (IIASA), сотрудничество с евразийскими интеграционными проектами из всех европейцев наиболее выгодны странам Центрально-Восточной Европы. Только расширение экспорта на рынки государств Евразийского экономического союза даст прирост ВВП на 0,5% Польше, от 1,2% до 1,8% странам Балтии и 5% Украине.
Но очевидны и сдерживающие факторы. Сопряжение проектов «Нового шелкового пути» и ЕАЭС – ментальный вызов для Центрально-Восточной Европы. Бывшие страны восточного блока не признают ЕАЭС и воспринимают евразийскую интеграцию как проявление имперских амбиций Кремля и очередное возрождение Российской империи. При таком подходе невозможен поиск формата взаимодействия с ЕАЭС, следовательно, участие в китайских инфраструктурных проектах. Поведение восточноевропейских элит показывает, что на фоне маячащих китайских денег они готовы отбрасывать свои идеологические клише и стереотипы. Так, прибалтийские лидеры приглашают к себе руководителей Коммунистической партии Китая и сами посещают КНР – собственная идеология признания коммунизма преступной идеологией и приравнивания его к нацизму им не помеха. Однако остаётся открытым вопрос, что будут делать в той же Прибалтике, когда им об этой идеологии неизбежно напомнят в Вашингтоне?
«Новой Европе» придется делать выбор между дисциплинированным следованием роли проводников американских интересов в Евразии и кардинальным пересмотром своего позиционирования на мировой арене. В последнем случае у Восточной Европы появится реальный шанс преодолеть вековое проклятие периферийности и превратиться в один из новых центров Евразии и Европы XXI века. Если будет выбран инерционный сценарий, Восточная Европа закрепит за собой положение двойной периферии Запада и Востока.
