Моральная паника — понятие, хорошо известное в социологии и исследовании медиакоммуникаций. Его расшифровывают как распространение обеспокоенности на грани массовой истерии в связи с явлением, якобы угрожающим не только безопасности общества, но и его моральным установкам и ценностям. Моральная паника характеризуется непропорциональностью реакции на нечто, воспринимаемое как угроза, когда события, имеющие тривиальное значение и зачастую друг с другом не связанные, представляются как причина для страхов. Главными источниками моральной паники выступают заинтересованные общественные группы и СМИ. Последние — необязательно осознанно.
То, что происходит сейчас на Западе вокруг темы российского вмешательства, имеет признаки именно этого феномена. Едва ли мы когда-нибудь доподлинно узнаем, что именно случилось с серверами Национального комитета Демократической партии США летом 2016 года. Но это событие по крайней мере не подвергается сомнению, как и сам факт публикации малоприятных подробностей из переписки кандидата Хиллари Клинтон. Первоначальным стимулом к раскручиванию темы, вероятно, стало стремление обернуть скандал (связанный и с содержанием писем, и с тем, что демократы не обеспечили собственную информационную безопасность) против соперника, обвинив его в сговоре с русскими. После выборов возникла необходимость объяснить причину поражения и отомстить удачливому конкуренту, в идеале — аннулировав его победу (спровоцировав импичмент). Ну а потом все превратилось в классический пример моральной паники, оторвавшись от изначальных целей и задач.
Нам в России не надо объяснять, что такое общественно-политическая паранойя и пропагандистское накачивание ощущения угрозы — об этом мы знаем не понаслышке. Однако в нашем случае за этим, как правило, стоит какое-то централизованное решение, кампания носит направленный и управляемый характер. То, что разворачивается сейчас в США и Европе, похоже, имеет иную природу, более опасную. Преследование политических интересов определенных групп, с чего все начиналось, подменило основную повестку дня, оттеснив прочие интерпретации тех же самых событий на глубокую периферию. Отныне каждое лыко идет в строку и подверстывается к принятой версии, которая от частого повторения и окружающего ее алармистского флера из теоремы (которую надо доказывать) превратилась в аксиому. И сомнения отныне интерпретируются не в пользу обвиняемого, а наоборот — как дополнительные доказательства против него.
На уровне стороннего наблюдателя невозможно судить, существует ли где-то действительно убедительная доказательная база (ни одна из «улик», предъявляемых публично, таковой служить не может, а многие вызывают просто недоумение, но, допустим, это по причинам оперативно-разыскного характера). В целом крепнет следующее впечатление. Запад (прежде всего США) оказался застигнут врасплох кардинальными изменениями мировой ситуации и способностью оппонентов предпринять что-то на его поле. И всерьез впал в состояние паники, пытаясь найти понятное объяснение эрозии порядка — как внешнего, так и внутреннего, который считался безальтернативным.
Выводы неутешительные. Пока собеседник пребывает в описанном состоянии, что-либо объяснить или доказать невозможно. Адаптация Запада к изменившейся роли только началась, и, прежде чем удастся добиться нового равновесия, могут случиться опасные эксцессы.
