Конфликт в Совете Безопасности ООН, связанный с ситуацией в Сирии, поставил Россию в центр мирового внимания. Именно от Москвы зависит, будут ли действия, предпринимаемые против режима Башара Асада в Дамаске (а они, судя по всему, будут предприняты в любом случае) обладать международно-правовой легитимностью или нет. Как показывает практика последних лет, Китай, еще один скептик в том, что касается санкций против суверенных государств, предпочитает держаться в тени, он, как правило, занимает ту же позицию, что и Россия. Так, в 2010 году Пекин был за, когда Москва поддержала санкции против Ирана, в начале 2011-го воздержался, как и Россия, по Ливии, а в конце 2011-го вслед за Москвой заблокировал резолюцию по Сирии. На сей раз, вероятнее всего, будет также: Китай присоединиться, но не будет проявлять инициативу. Так что свет всех софитов направлен на Россию.
Вопрос, который все последние недели задают западные комментаторы и политики, — почему Москва так упорно поддерживает Башара Асада, хотя шансы на его политическое выживание становятся все более призрачными.
Наиболее распространены три ответа. Первый: Россия руководствуется исключительно меркантилистскими соображениями, цепляясь за возможность продавать Дамаску вооружения. При этом сиюминутная жадность столь сильна, что Москва даже не думает на два хода вперед и не пытается выстроить отношения с потенциальными властями для защиты интересов в будущем. Второй: российское руководство испытывает симпатию к авторитарным режимам и инстинктивное отвращение к любым революционным проявлениям. Третий: Кремль просто желает создать побольше проблем Западу, прежде всего Америке.
Элементы всех трех объяснений, вероятно, присутствуют среди мотивов. Однако если пытаться вникнуть в российскую позицию, то картина получится намного сложнее.
Так, аргумент о том, что, отказываясь диверсифицировать подход, Россия подрывает свои коммерческие возможности на будущее, выглядит основательным, но практикой не подтверждается. В ливийском случае именно неожиданное решение Москвы не препятствовать принятию резолюции, санкционирующей вмешательство, по сути, сделало возможным все последующие события, включая свержение Каддафи. Иными словами, роль России в победе повстанцев весьма важна. Однако практически сразу после прихода к власти Переходный национальный совет заявил, что контракты, заключавшиеся с прежними властями Россией и Китаем, скорее всего, будут отменены, поскольку эти страны не приняли активного участия в борьбе против тирании. В Сирии ситуация аналогичная. Даже если Россия сейчас переметнется на другую сторону, любым новым правителям (а кто ими станет, кстати, полная загадка) партнерство с Москвой не будет нужно, ее в любом случае станут воспринимать в качестве пособника диктатора. Так что терять, строго говоря, нечего.
Несколько более весомый аргумент — отношения России с арабским миром, который в массе своей на стороне противников Асада. Они действительно обостряются, но и здесь отступление Москвы ничего не даст. Лидеры ведущих арабских государств, которые стоят за решениями Лиги арабских государств и формируют мировое общественное мнение о Сирии, — люди деловые и практические, так что неуступчивость оппонента скорее подвигнет их к тому, чтобы делать какие-то предложения, чем его соглашательская позиция. Впрочем, если быть до конца откровенным, тенденция к уходу России с Ближнего Востока едва ли обратима. Присутствие Российской Федерации там было основано на советском наследии — связях хотя и ослабевших после распада СССР, но все же сохранявшихся с тех времен. По мере ухода лидеров того призыва, а их скоро не останется, база исчезнет, рассчитывать же на развитие прочных и стабильных связей с новыми правителями нет оснований.
Их система приоритетов вовсе неясна, но России точно не светит оказаться среди первоочередных. Так что стремление российского ВПК воспользоваться ситуацией и получить дивиденды с находящегося под давлением режима некрасиво с моральной точки зрения (поставка оружия в страну, где идет гражданская война, — не самое благородное дело), но вполне рационально. Тем более что Россия отнюдь не одинока в снабжении противостоящих сторон вооружениями, «мирным демонстрантам» есть чем ответить «диктаторскому режиму».
Вообще различие трактовок того, что происходит в Сирии, также является причиной конфликта. Картину борьбы свободолюбивых граждан против зарвавшейся диктатуры, которая доминирует на Западе и всячески продвигается ведущими арабскими СМИ, в России мало кто «покупает». При этом даже многие из российских сторонников теории заговоров, считающие, что все происходящее является американской спецоперацией, признают, что ситуация в Сирии всегда была сложной и объективные предпосылки для противостояния правящего меньшинства и управляемого большинства там были. Однако затем начинается внешнее участие, и фокус перемещается на большое геополитическое противостояние суннитских монархий и шиитской иранской теократии, полем которого и стала по естественным причинам Сирия. Вмешательство внешних сил в гражданскую войну с ярко выраженным религиозным и геополитическим оттенком — явление широко известное из истории, однако великие державы обычно делают это на свой страх и риск. Непонятно, почему другие должны придавать этому легитимность.
Понятно, что позиция России в сирийском случае во многом является производной от тех выводов, которые Москва сделала по итогам решения не блокировать резолюцию по Ливии год назад. Мотивы тогдашнего голосования по-прежнему не вполне ясны, до сих пор это был единственный случай, когда Россия соглашалась на явное международное вмешательство в чьи-либо внутренние дела.
Однако уроки извлечены неутешительные: операция моментально была трансформирована в классическую акцию по смене режима с участием стран НАТО и некоторых арабских государств. Отсюда и позиция, обнародованная Сергеем Лавровым две недели назад: Россия не может воспрепятствовать интервенции, но она сделает все, чтобы не допустить ее легитимации. Претензии по Ливии связаны, конечно, не столько с судьбой Каддафи, сколько с ощущением Москвы, что ее попросту использовали — договаривались об одном, а сделали потом другое.
Возможен ли компромисс? Российские заявления позволяют предположить, что Москва могла бы согласиться с резолюцией, если в ней четко и недвусмысленно будет сказано, что какая-либо военная акция извне исключена. Нечто подобное содержалось в резолюции 2010 года о санкциях против Ирана, которую Москва тогда поддержала. Впрочем, тогдашнее согласие было элементом пакетной сделки в рамках перезагрузки, которая включала взаимное увязывание различных, необязательно связанных друг с другом тем. Сегодня не похоже, чтобы Россия требовала чего-то конкретного, так что сделок не намечается. Да и с противоположной стороны — от западных и арабских держав — едва ли можно ждать согласия на формальный отказ от военной опции, она подспудно имеется в виду.
Значит, противостояние в Совбезе продолжится до тех пор, пока кто-то в очередной раз не решит, что можно обойтись и без санкции этого ставшего утомительным анахронизмом органа.
