Постсоветская история Северной Кореи представляет собой ценный социально-политический эксперимент. Ее изучение способно привести к важным выводам, касающимся экономики, промышленной политики и международных отношений. И в частности, опыт КНДР позволяет по-новому взглянуть на последние десятилетия холодной войны и обстоятельства гибели Советского Союза. Правильная же оценка нужна не для очередного витка болезненного исторического правдоискательства. Она необходима для понимания эффективности инструментов политики, использовавшихся участниками противоборства. Уже в 1992 г. утвердился тезис о победе США в холодной войне. Победе столь грандиозной, что у нее не могло не обнаружиться многих отцов. Эти люди написали книги, из которых возникли целые отрасли знания, посвященные изучению победоносных стратегий. А они оказали и продолжают оказывать влияние на американскую политику (и не только).
Северная Корея: наперекор ожиданиям
КНДР представляет собой химически чистый пример применения всех возможных стратегий холодной войны против, казалось бы, уязвимой цели – и столь же абсолютный пример их катастрофического провала. Среди социалистических государств, которым удалось пережить крах СССР, Северная Корея, с точки зрения экономики и внешней политики, находилась в наихудшем положении. В отличие от Китая и Вьетнама КНДР к моменту распада Советского Союза имела довольно сложную по структуре, энергоемкую и неконкурентоспособную экономику. Природные условия в сочетании с социалистическими методами в сельском хозяйстве означали, что страна не в состоянии себя прокормить. Она не обеспечивала себя энергоносителями. Предпринятые еще в 1980-е гг. попытки создать экспортно-ориентированные индустрию (легкую промышленность) не увенчались успехом. Экспорт военной техники постепенно рос, но не мог покрыть потребностей в иностранной валюте. Жесткая централизованная система управления экономикой представляла собой доведенную до абсурда советскую командно-административную модель.
После крушения Советского Союза северокорейские руководители долгое время не спешили с реформами. С ограниченными и непоследовательными преобразованиями стали экспериментировать в 2000-е годы. Но лишь после прихода к власти Ким Чен Ына в конце 2011 г. начались относительно быстрые изменения.
Северокорейские руководители не были сильны и в области идеологии и пропаганды, которая носила примитивный, зачастую анекдотический характер. А с определенного момента Пхеньян уже не мог полагаться на закрытость страны. Во время голода 1990-х гг. сотни тысяч жителей бежали в Китай. Многие из них потом вернулись назад. В 2000-е гг. из-за рубежа стали массово проникать дешевые DVD-проигрыватели, а вместе с ними – южнокорейский кинематограф и поп-культура. Многие десятки тысяч граждан КНДР работают за границей, и правительство поощряет экспорт рабочей силы. Сегодня северокорейцы имеют представление о жизни соседей по региону. Это не сказалось пока явным образом на стабильности режима.
На протяжении всей истории Северная Корея не признается США, Японией и Южной Кореей, что само по себе делало невозможным развитие нормальных экономических отношений. После ядерных испытаний 2006 г. началась эскалация санкций. В результате нескольких волн ужесточения санкционного давления (наиболее серьезные – в 2009, 2013, 2016 гг.) КНДР отключена от мировой финансовой системы. Запрещен импорт и экспорт продукции военного назначения. Ограничены поставки основных видов сырья (уголь, морепродукты, цветные и редкоземельные металлы и т.п.).
Тем не менее именно с 2006 г. наблюдается особенно быстрый рост северокорейской экономики и прогресс в военном производстве. Экономический подъем достигался за счет принятия серии довольно очевидных решений по частичному демонтажу социалистических отношений в сельском хозяйстве, сфере услуг и промышленности, а также на основе целенаправленных инвестиций в восстановление инфраструктуры. Видимые негативные последствия санкций стали проявляться лишь к концу 2017 г., когда уровень давления стал приближаться к экономической блокаде.
Находясь в полной изоляции, северокорейский ВПК показывает быстрый прогресс в создании новых типов ракетного оружия, и в ряде случаев разработки носят вполне оригинальный характер. Успехи не ограничиваются военной промышленностью. Северная Корея самостоятельно производит подвижной состав для железных дорог и метро, наземный городской транспорт, различные модели легковых и грузовых автомобилей. Изготавливаются сложные виды промышленного оборудования (например, станки с ЧПУ, лазерные 3D-сканеры), оборудование для тепловых и гидроэлектростанций.
Санкции не помешали развернуть выпуск смартфонов и планшетных компьютеров с собственными ОС на основе Android и создать довольно развитую инфраструктуру собственного, отделенного от мира Интернета. В нем есть свои поисковики, магазины, соцсети, многопользовательские онлайн-игры и т.п. Немало стран, не находящихся под санкциями, пытаются проводить активную промышленную политику, но не производят ничего подобного.
Несмотря на эти успехи, КНДР остается беднейшей страной Северо-Восточной Азии с низким уровнем жизни населения. Это не мешает властям удерживать ситуацию под контролем и чувствовать себя вполне уверенно.
Уверенность отчасти поддерживается мощными службами безопасности, но это не единственное объяснение. В конце концов, Северная Корея пронизана коррупцией, в ней действует огромная теневая экономика. В такой ситуации система не смогла бы выживать исключительно на основе насилия. Она сохраняется и развивается благодаря заинтересованности в ее существовании значительной части населения. Эта заинтересованность – главное и единственное отличие сохранившихся коммунистических режимов от СССР и его восточноевропейских сателлитов, где такие режимы пережили молниеносный демонтаж.
Верхи могут, низы хотят?
Неустранимым конструктивным изъяном социализма советского образца является постепенная, но неизбежная утрата «верхними» 10–15% населения (а они и участвуют в принятии решений) интереса к сохранению социалистической системы. Уничтожив внутреннюю оппозицию, обеспечив внешнюю обороноспособность, закрепившись «наверху», социалистическая элита постепенно проникается ощущением собственной безопасности и осознает, что система действует против ее интересов. Ответственная работа, сопряженная с серьезными усилиями, рисками и стрессом, требующая высокого уровня образования, не получает адекватного вознаграждения. В рамках социалистической системы советского типа накопленный этими людьми огромный социальный капитал лишь в ничтожной мере может быть конвертирован в комфорт и потребление. Сопоставление собственного уровня жизни с уровнем жизни элиты других государств деморализует. Таким образом, демонтаж социалистической системы сверху становится неизбежен. Но в одних случаях он носит характер неуправляемого распада, а в других – поэтапной и планомерной корректировки с сохранением основ и принципиальной возможностью по крайней мере частичного поворота вспять.
Cохранившиеся коммунистические режимы (будем называть их так, идейная мутация и ревизия многих установок очевидна практически во всех случаях, но и отказа от идеологической базы не происходит) во многом не похожи друг на друга, но все их отличает одно качество: осознание связи между выживанием политической системы, с одной стороны, и физической безопасностью и благополучием элиты, с другой. Все другие параметры, влияющие на устойчивость социалистической системы, имеют ничтожное значение. Управленческие ошибки в командно-административной экономике и отсутствие рыночных механизмов саморегулирования периодически приводят к жестоким кризисам. Но при наличии у авторитарного государства под социалистическими лозунгами воли к жизни оно способно довольно быстро справляться с этими кризисами, пользуясь такими преимуществами, как возможность быстро концентрировать ресурсы на приоритетных проектах и направлениях.
КНДР – пример явной заинтересованности элиты в выживании социалистического по своему генезису государства. Частично это обусловлено крайне репрессивным характером, исторически присущим северокорейской модели. В стране сложилось довольно архаичное общество с обширными прослойками лиц, пораженных в правах или привилегированных по признаку классового происхождения и революционных заслуг предков, с масштабной пенитенциарной системой, широким применением смертной казни и к тому же пережившее массовый голод.
Ситуация усугубляется внешним давлением. С точки зрения Южной Кореи, все северокорейские институты и органы преступны по своей природе и подлежат ликвидации. При гипотетическом поглощении Югом (по германской модели, например) не только высшие, но и средние и низшие эшелоны северокорейского партийно-государственного аппарата, офицерского корпуса спецслужб и армии ждет утрата социального статуса и поражение в правах, с высокой вероятностью – нищета, репрессии и стихийные расправы. Давление Соединенных Штатов, доказавших свою агрессивность на примере Ливии и Ирака, дополнительно мобилизует северокорейскую элиту и позволяет принимать необходимые решения по проведению реформ и перераспределению ресурсов.
Схожие условия характерны и для других успешно трансформировавшихся коммунистических государств. Например, Китай в начале реформ оставался страной, только что пережившей кровавую культурную революцию, сопровождавшуюся голодом и массовыми репрессиями. Падение власти КПК с неизбежностью привело бы к масштабному насилию и расправам над представителями режима – такая опасность вполне осознавалась руководителями «второго поколения» во главе с Дэн Сяопином. Китайское решение проблемы устойчивости социалистической системы заключалось в запуске механизма поэтапных рыночных реформ, которые давали возможность для быстрого обогащения прежде всего старой элите и ее окружению. К настоящему времени ведущие позиции в китайском бизнесе принадлежат родственникам либо доверенным лицам представителей коммунистической номенклатуры. Элита в ходе реформ приобрела ясно выраженный династический характер, при этом собственность и власть часто объединяются в одной семье путем заключения тщательно спланированных браков.
Разумеется, реформы и экономический рост привели к общему повышению благосостояния населения, но концентрация богатства в руках избранных впечатляет. По данным исследовательского доклада Hurun report, в 2016 г. Китай обогнал США по числу долларовых миллиардеров (594 против 535), хотя две страны несравнимы по богатству и уровню развития. В Китае пока еще меньше миллионеров, чем в Соединенных Штатах (3,6 млн против 6,9 млн), но, возможно, это связано с трудностями идентификации, поскольку в КНР многие скрывают свои состояния. И в любом случае число миллионеров растет весьма высокими темпами.
Государство сохраняет ведущие позиции в экономике. Данные китайской статистики о том, что на частный сектор приходится 60% ВВП, многие экономисты считают ненадежными. Китай завышает число частных предприятий, относя к ним так называемые «не полностью государственные компании», т.е. компании со смешанной формой собственности, где у государства менее 100% акций.
Целью китайского государства является сохранение основ старой системы. Например, в докладе XIX съезду КПК председатель КНР, генсек ЦК КПК Си Цзиньпин заявил, что госпредприятия должны стать «больше и сильнее». Правительство рассматривает их как своего рода «национальных чемпионов», аккумулируя гигантские государственные ресурсы для поддержки международной экспансии. Большое внимание уделяется модернизации органов коммунистической партии и закреплению ее руководящей роли.
Такими же характерными для социалистических государств методами мобилизации и концентрации ресурсов на ключевых направлениях под персональным контролем высшего руководства решаются и другие важнейшие задачи, например, связанные с ликвидацией технологического отставания от Запада.
Противоположностью китайскому варианту трансформации социализма является его полный демонтаж, осуществленный в странах Восточной Европы. Он сопровождался более или менее полной распродажей госсобственности, проведением сверхлиберальной экономической политики, демонстративным разрывом с прошлым на уровне риторики и даже ограниченными репрессиями против некоторой части старой элиты, составлявшей ее обособленное меньшинство (например, сотрудники органов госбезопасности). При этом большая часть прежней элиты смогла в полной мере использовать свой социальный капитал в новых условиях; она составляла основу политического класса до начала естественной смены поколений в 2010-е годы. Такие изменения стали возможными благодаря отсутствию страха старой верхушки перед расправой, небольшим размерам и относительно высокому уровню развития этих стран, поддержке, оказанной им Западом.
Выбор в пользу постепенной трансформации социализма или его быстрого демонтажа определялся при этом не экономическими факторами, а исключительно интересами безопасности и благосостояния тех самых 10–15% населения, составлявших элиту «старого режима». Главную роль здесь играл фактор страха: его наличие заставляло делать однозначный выбор в пользу постепенной трансформации.
Российский путь развития можно считать промежуточным. Двинувшись первоначально по пути полного демонтажа старой системы, Россия столкнулась с довольно быстрым возобновлением внешнего давления (расширение НАТО, попытки Запада ликвидировать российское влияние на постсоветском пространстве), с одной стороны, и с угрозой утраты управляемости страной, с другой. В результате Москва свернула на траекторию, более присущую режимам, выбравшим трансформацию. Наряду с отдельными либеральными реформами произошло закрепление ведущей доли государственного сектора экономики и укрепление контроля над общественной жизнью (хотя в этом отношении Россия по-прежнему не может сравниться с КНР или Вьетнамом).
Срок жизни социалистического государства советского типа определяется, по существу, лишь одним параметром, а именно скоростью падения лояльности элиты. Все прочее не имеет существенного значения. Опыт КНДР показывает, что при высоком уровне консолидации власти социалистическая система способна противостоять высочайшему уровню экономического, политического и даже военного давления извне.
Небезобидный миф
Стратегии, которым приписывался успех в холодной войне, имели мало отношения к действительным обстоятельствам краха СССР. Более того, многие из них фактически продлевали жизнь советской системы, пугая и мобилизуя руководство в Москве. Финансово-экономические санкции, военное запугивание и пропагандистская демонизация – примеры таких заведомо проигрышных стратегий. Попытки их применения для подрыва авторитарных режимов в последние десятилетия приносили разочаровывающие результаты, даже если объект воздействия был откровенно слаб. Например, экстремальные санкции против Ирака под властью Саддама Хусейна, включавшие жесткие ограничения как на импорт, так и на экспорт, не сыграли никакой роли. После 13 лет санкций режим был настолько прочен, что не шла речь даже о его свержении путем спецопераций или ограниченных ударов. Для решения этой задачи потребовалось полномасштабное вторжение войск США в 2003 г., имевшее катастрофические последствия и для самих Соединенных Штатов, и для Ближнего Востока.
Технологические санкции приносят ограниченный эффект: социалистическое государство при общем дефиците ресурсов в состоянии сконцентрировать гигантские усилия на нескольких приоритетных направлениях науки и техники, где оно, скорее всего, добьется впечатляющего результата. И северокорейские успехи не являются исключительными. СССР, унаследовав весьма скромную военно-промышленную базу от Российской империи, на протяжении всей своей истории планомерно сокращал отставание в военных технологиях от ведущих западных стран. Начав с простого копирования западных конструкций танков, самолетов и кораблей, к концу своей истории он добился по многим направлениям примерного паритета, а в отдельных случаях – даже превосходства. Нищий маоистский Китай смог наладить самостоятельную разработку и производство целой линейки баллистических ракет для доставки ядерного оружия, в то время как богатая и развитая Великобритания с этой задачей не справилась.
Разумеется, отрасли, не пользующиеся приоритетным вниманием высшего руководства, будут испытывать застой независимо от внешних факторов, таких как западные санкции. Если советский завод 30 лет производил одну и ту же модель автомобиля, то это происходило не из-за отсутствия доступа к чудесам западной конструкторской мысли, а только потому, что это было выгодно руководству предприятия и автомобильной промышленности в целом: таким способом без напряжения выполнялся план. Расположенное по соседству конструкторское бюро могло при этом разрабатывать вполне футуристические проекты вроде электромобилей на солнечных батареях и автомобилей на водородном топливе (реально проходившие испытания в 1970-е – 1980-е гг. в СССР модели). Проблемой, таким образом, являлась не несовместимость социализма или тоталитаризма с инновациями, а, скорее, прогрессировавший паралич системы управления.
Фактически все, на что были способны США в ходе холодной войны – это сдерживание советской экспансии до тех пор, пока социалистический механизм не развалился под влиянием заложенных в него конструктивных ошибок. И даже с этой задачей американцы, обладая на порядок большими ресурсами, справлялись из рук вон плохо: советская сфера влияния расширялась до конца 1970-х гг. на фоне уже необратимого внутреннего гниения системы.
КНДР не пытается осуществлять экспансию: ее целью является гарантированное выживание режима путем обретения ядерного оружия и навязывания Соединенным Штатам прямого диалога о нормализации отношений. Первая часть плана успешно выполнена, несмотря на активное противодействие Вашингтона при поддержке практически всех других крупных стран мира. Сейчас, на фоне панических рассуждений американских экспертов и политиков о том, «как же так получилось», мы движемся в направлении реализации его второй части.
Мифологизированный взгляд на холодную войну, согласно которому Запад во главе с США одержал победу над СССР благодаря успешно разработанной стратегии, вовсе не безобиден. Реализация основанных на этом мифе абсурдных стратегий уже привела к серии катастроф, в том числе иракской и, отчасти, югославской и сирийской. К этому списку может добавиться самая крупная катастрофа – корейская. В России этот миф подпитывал реваншистские настроения и ностальгию по Советскому Союзу – печалиться по империи, которая погибла в бою, куда проще, чем по империи, которая всего лишь бесславно сгнила. В США результатом укоренившегося мифа стала фактическая неспособность страны выполнять данную ей судьбой роль мирового лидера и наметившаяся (кажется, уже необратимая) утрата этой роли.
