20.09.2022
СВО и мир
Мнения
Хотите знать больше о глобальной политике?
Подписывайтесь на нашу рассылку
Александр Колбин

Эксперт по международной безопасности.

.

Спустя полгода специальной военной операции на Украине, понимаешь, что нет ничего банальнее войны. Стороны научаются рутине: совместно координируют боевые действия и торговлю в Совместном координационном центре в Стамбуле и на газоизмерительной станции «Суджа»; приглашают МАГАТЭ проконтролировать безопасность на АЭС, находящейся под регулярным артиллеристским обстрелом; давно привыкли к тому, что самым активным посредником для мирных переговоров является один из старейших членов НАТО с размещённым на своей территории тактическим ядерным оружием США.

Рутинизация войны превращает невозможное в обыденность, закрепляет зашоренность и в конце концов отодвигает мир на месяцы и годы вперёд. Пожалуй, справедливой будет формула момента – «чем дольше продолжается СВО, тем дальше перспектива мира». Практически не слышно уже реалистичных (за рамками «встречи президентов Путина и Зеленского в Турции») предположений о том, как можно было бы завершить конфликт, а любые попытки голубей ворковать под лапами у ястребов натыкаются на обвинения в предательстве или, по меньшей мере, наивности, причём с обеих сторон.

А между тем нет ничего ценнее, гуманнее и мудрее, чем мир между народами. Это такая же банальная, как и война, аксиома, о которой сегодня, кажется, совсем забыли.

Зажатые посреди двух стен ультиматумов, на одной из которых написано «вернём», а на другой – «освободим», стороны идут по сужающемуся коридору эскалации, уже не желая оглядываться назад, почти прекратив смотреть по сторонам.

Наверное, правы те, кто говорит, что эффективной альтернативы войне пока не предложено. Обе стороны сейчас желают победы. Уверены в ней и элиты, и общества (согласно всем последним опросам). Тем не менее осознание этого тупика должно, на мой взгляд, только больше мотивировать все ищущие мира умы для того, чтобы помочь из него выйти.

Представим же теперь на несколько минут, оставшихся на чтение текста ниже, что стороны объявили о прекращении огня в ситуации «как есть» и оказались за столом переговоров (что, собственно, и предлагает большинство «посредников») – в Стамбуле, Алмате, Минске или в каком-нибудь Портсмуте. Документы с какими условиями – или хотя бы гипотезами – мира должны лежать перед их глазами, чтобы не расплеваться при первой встрече, а просто поговорить?

Наверное, начать нужно с того, чтобы разделить лежащие на столе бумаги на четыре стопки: гуманитарные вопросы (обмен пленными, судьба беженцев и тому подобное), вопросы экономической безопасности (безопасность торговли и восстановление инфраструктуры), вопросы военной безопасности (каким образом в постконфликтном урегулировании будут учтены интересы военной безопасности обеих сторон и третьих стран), территориальные вопросы. В таком разделении, конечно, последняя стопка бумаг будет самой тяжёлой для обсуждения, но три первых вполне возможно писать, читать, править и обсуждать уже сейчас. Тем более что какие-то из указанных вопросов уже и так являются частью скудного диалога двух воюющих сторон.

Первая большая война XXI века
Василий Кашин
Возвращение в эпоху «больших» войн можно считать признаком окончательного завершения тридцатилетней эпохи однополярного мирового порядка. Журнал «Россия в глобальной политике» совместно с Центром комплексных европейских и международных исследований НИУ ВШЭ продолжает публикацию серии статей об изменениях на международной арене.
Подробнее

Гуманитарные вопросы, например, обсуждаются на регулярной основе, приводя к реальным обменам пленными и телами погибших военнослужащих. В эту же группу можно было бы включить, например, обмен информацией о беженцах с обеих сторон (об их местонахождении и материальном положении) или же варианты скоординированной между Москвой и Киевом помощи зарубежных консульств двух стран в адаптации беженцев за рубежом – как для русскоязычных, так и для украиноязычных категорий людей, покинувших страну. Важнейшим гуманитарным вопросом, требующим абсолютно однозначного решения во всех украинских доктринальных государственных документах, конечно, должно стать обсуждение механизмов закрепления высокого статуса и защиты русского языка на территории Украины, а также механизмов исключения любых проявлений радикализма и национализма на территории Украины в будущем.

Вопросы экономической безопасности, по крайней мере – их часть, координируются и вовсе чуть ли не ежечасно – через упомянутый Совместный координационный центр в Стамбуле. Из Киева уже звучали предложения о том, что частью зерновой сделки мог бы стать экспорт сталелитейной продукции. Такую судьбу можно было бы уготовить всему критически важному сырью из обеих стран, включая титан, никель, палладий, которые питают всю глобальную экономику и высокотехнологичную промышленность. Другим аспектом корзины экономической безопасности могло бы стать восстановление логистических цепей поставок в Евразии, разрушенных после закрытия наиболее оптимальных для всех видов транспорта транзитных маршрутов из Европы в Азию через территории России и Украины. Идея совместного российско-украинского (а не только западного) «фонда восстановления» могла бы послужить задаче совместного восстановления разрушенной в Донбассе и на уже занятой территории Украины инфраструктуры.

Вопросы военной безопасности, вероятно, на первом этапе возможно было бы решить через отработанную столетиями практику создания демилитаризованных зон (в данном случае – на территории Украины вблизи российской границы). Тем паче что с уже занятым «сухопутным коридором» в Крым и практически полностью занятыми территориями Донецкой и Луганской областей России было бы проще проконтролировать такие зоны, впоследствии передав контроль над ними, например, ОДКБ или иным международным организациям, способным на это. Такой вариант решения вопросов военной безопасности России, безусловно, предполагал бы и компромисс с российской стороны как минимум в отношении территорий Херсонской и Запорожской областей – например, в виде совместных с Киевом гражданских администраций. Другими важнейшими аспектами этой корзины вопросов могли бы стать закреплённый в Конституции нейтральный статус Украины (с возможностью участия в экономических структурах ЕС) или возможность согласованного в широком составе стран возрождения Договора об обычных вооружённых силах в Европе с учётом требования «демилитаризации» Украины.

Территориальные вопросы, самые сложные и самые больные, потребовали бы долгого обсуждения. Здесь, вероятно, точкой отсчёта должна была бы служить дата 24 февраля 2022 года. Но если бы были разрешены перечисленные выше гуманитарные вопросы, вопросы военной и экономической безопасности, вероятно, у России в руках появилось бы достаточно аргументов для убеждения Киева в том, что возвращение народных республик и Крыма в состав Украины не только бесперспективно, но и помешает скорому восстановлению страны и нормальным, безопасным отношениям с Россией после войны.

В такую перспективу сложно поверить. Её сложно принять. Но, вспомним, что ещё в январе было не менее сложно поверить в возможность полномасштабной военной операции России на территории Украины в 2022 году. Политической воли элит оказалось тогда достаточно для того, чтобы продлить СВО больше чем на полгода и очень быстро убедить в возможности военной победы друг над другом народы и на Украине, и в России. Думаю, та же самая политическая воля вполне способна помочь народам вновь обрести надежду на мир.

Почему Россия уверена, что не может потерпеть поражение в конфликте на Украине?
Сергей Караганов, Серж Шмеманн
«Меня беспокоит растущая вероятность глобального термоядерного конфликта, который покончит с человечеством. Мы живём в затянувшемся Карибском кризисе. И я не вижу по другую сторону людей калибра Кеннеди и его окружения. Не знаю, есть ли у нас ответственные собеседники, но мы их ищем». Читайте интервью Сергея Караганова газете The New York Times.
Подробнее