Близость Центральной Азии к регионам, откуда исходят вызовы международной безопасности, особенно террористическая угроза, привела к тому, что здесь сформировался рынок, так сказать, секьюритологических, или антитеррористических, услуг, на котором конкурируют различные действующие лица и альянсы. В этих условиях Ташкент стоит перед сложной геополитической дилеммой: на кого делать ставку? Особое значение приобретает стратегическое партнерство Узбекистана с США и Россией.
ПРЕРВАННОЕ ПАРТНЕРСТВО
Геополитическое вхождение США в Центрально-Азиатский регион и, в частности, американо-узбекское сближение, были во многом обусловлены ростом геополитической значимости этого региона и, в частности, наличием глобальной террористической угрозы и проведением операции в Афганистане, начавшейся в октябре 2001 года.
Согласно многочисленным официальным заявлениям, Соединенные Штаты преследуют в Центральной Азии три цели:
— обеспечить развитие стабильных, демократических государств, включая разрешение региональных конфликтов;
— способствовать укреплению дружеских отношений между государствами региона, с одной стороны, и США и их союзниками – с другой;
— содействовать развитию рыночной экономики в странах региона и не допустить несправедливую эксплуатацию их природных ресурсов.
К разработке стратегии на центральноазиатском направлении Вашингтон подошел последовательно и системно. В 1992-м американский Сенат принял Закон о поддержке свободы, подчеркнувший важность оказания помощи новым независимым государствам. В 1999 году последовала «Стратегия Шелкового пути». Эти документы заложили основу для вовлечения Соединенных Штатов в дела региона. Американская Программа военных продаж и содействия, Международная программа военного образования и подготовки (IMET), программа НАТО «Партнерство ради мира», курсы по изучению проблем безопасности, организованные по инициативе Центра им. Джорджа Маршалла, создание Центральноазиатского миротворческого батальона (Центразбат) – вот лишь некоторые примеры активного старта. Как заметил один американский аналитик, хотя все перечисленные и другие программы преследовали специфические цели, «кумулятивный эффект заключался в формировании отношений и процедур для работы с этими странами, а также в создании там военных кадров, которые имеют опыт работы с военнослужащими США». Эти усилия во многом создали рамочные условия для размещения американских военных контингентов в Центральной Азии, когда оно стало необходимым для борьбы с терроризмом (имеются в виду американские военные базы, включая Карши-Ханабад в Узбекистане и на аэродроме Манас в Кыргызстане, созданные в связи с военной операцией в Афганистане. – Ред.).
В марте 2002-го была подписана Декларация о стратегическом партнерстве между Соединенными Штатами и Республикой Узбекистан. Это событие не только подтвердило правоту Збигнева Бжезинского, прогнозировавшего установление геополитического плюрализма в heartland («хартленд», центр Евразии. – Ред.), но и свидетельствовало о ключевой роли постсоветского Узбекистана в центральноазиатской политике Вашингтона.
В подписанном документе оговариваются как обязательства Ташкента осуществлять демократические и рыночные реформы, так и обязательства США оказывать содействие в этом процессе. В статье 2.1 Соединенные Штаты подтверждают, что «будут рассматривать с предельной обеспокоенностью любую внешнюю угрозу безопасности и территориальной целостности Республики Узбекистан». В случае возникновения такой угрозы предусмотрены двусторонние консультации «для выработки и реализации соответствующих мер согласно конституционным процедурам США».А в статье 3.5. стороны «подтверждают свое намерение добиваться расширения и интесификации регионального сотрудничества в Центральной Азии, и будут оказывать всевозможное содействие укреплению дружественных и добрососедских отношений между странами региона…»
Американское присутствие в Узбекистане было свернуто после андижанских событий 13 мая 2005 года. Как известно, Соединенные Штаты и другие западные государства, а также ряд международных организаций расценили действия узбекских властей по подавлению террористического мятежа как «неразборчивое применение силы», повлекшее многочисленные жертвы среди мирного населения. Запад потребовал проведения международного расследования этих событий. Ташкент ответил отказом, ссылаясь на то, что речь идет о внутреннем деле суверенного государства. В результате санкций со стороны Запада Узбекистан оказался в полуизоляции на международной арене, а его отношения с США резко ухудшились.
Согласно официальной узбекской пропаганде, якобы именно Вашингтон инспирировал андижанский бунт. По требованию Ташкента американский воинский контингент в конце 2005-го был выведен из Узбекистана. Позиция Вашингтона не изменилась и сегодня: требование о проведении международного расследования сохраняет силу. К настоящему времени в республике прекратили деятельность практически все американские неправительственные организации.
Судя по всему, отношения останутся замороженными в нынешнем состоянии до тех пор, пока не изменится курс Ташкента. Иными словами, нормализация отношений будет во многом зависеть от тех субъективных факторов, что обусловили их ухудшение, а именно от того, как руководство страны воспринимает стратегию США в Центральной Азии, а также сущность и характер геополитической трансформации этого региона.
Вместе с тем, несмотря на падение статуса узбекско-американских отношений до уровня обычного сотрудничества, ни одна из сторон не денонсировала Декларацию о стратегическом партнерстве. Это позволяет надеяться, что объективные процессы возобладают над субъективными.
БЕЗАЛЬТЕРНАТИВНЫЙ ДРУГ?
Отношения стратегического партнерства между Республикой Узбекистан и Российской Федерацией были определены Договором о стратегическом партнерстве, подписанном в ходе визита президента России Владимира Путина в Ташкент в июне 2004 года. Этот договор предусматривает, в частности, следующее.
Стороны координируют усилия, направленные на создание прочной и эффективной системы региональной безопасности в Центральной Азии. В этих целях образуются (как на постоянной основе, так и по мере необходимости) двусторонние консультационные механизмы (статья 3).
В случае возникновения ситуации, способной негативно отразиться на их интересах безопасности, Стороны по взаимному согласию приводят в действие соответствующий механизм консультаций для согласования позиций и координации практических мер (статья 4).
Определены приоритеты военного и военно-технического сотрудничества. К ним относятся поставки из РФ продукции военного назначения; поддержание в исправном состоянии и модернизация имеющейся в Узбекистане военной техники; подготовка в российских военных вузах офицерских кадров; проведение совместных мероприятий по боевой подготовке; сотрудничество в рамках межгосударственных космических программ.
В целях обеспечения безопасности, поддержания мира и стабильности Стороны в необходимых случаях предоставляют друг другу на основе отдельных соглашений право использования военных объектов, находящихся на их территории (статья 8).
Этот договор заметно отличается от Декларации о стратегическом партнерстве между Узбекистаном и США. Декларация представляет собой более системный и всеобъемлющий документ и имеет скорее договорный характер, в то время как российско-узбекский Договор о стратегическом партнерстве, наоборот, – декларативный. Наконец, последний в меньшей степени отвечает современным тенденциям в политической мысли, привязывающей безопасность к демократии, и в нем не зафиксирована проблема демократизации как составной части стратегического партнерства.
Если стратегическое партнерство Узбекистана с Соединенными Штатами выразилось, в частности, в размещении американского контингента на авиабазе «Ханабад», то узбекско-российское стратегическое партнерство проявилось, например, во вступлении РФ в Организацию центральноазиатского сотрудничества (ОЦАС). Иными словами, оба стратегических партнерства оказались, по сути, и выражением, и катализатором геополитической трансформации Центральной Азии.
В ходе нового глобального размежевания должна сформироваться самостоятельная геополитическая специализация Центральной Азии. С этой точки зрения членство РФ в ОЦАС, без сомнения, геополитический казус, искажающий как политическую композицию, так и географическую конфигурацию того, что называется Центральной Азией. Гипотетически с таким же успехом к членству в ОЦАС можно было пригласить и США. Правда, казус с Россией был устранен в 2005-м слиянием ОЦАС с Евразийским экономическим сообществом (ЕврАзЭС).
Учреждение ОЦАС, прежде именовавшейся Центральноазиатским экономическим сообществом (ЦАЭС), было естественным следствием распада СССР. Оно символизировало восстановление исторической целостности региона, искусственно разделенного в начале 20-го века. Ныне регион остается раздробленным в силу внутренних межгосударственных противоречий, во многом обусловленных геополитическими процессами. Россия вступила в ОЦАС по инициативе Узбекистана на Душанбинском саммите этой организации в октябре 2004 года. Тем самым признавались существование в регионе российских жизненно важных интересов, а также общность интересов России и центральноазиатских стран. Кроме того, решение саммита в Душанбе означало, что странам-членам не удалось разрешить многочисленные региональные проблемы, что в их взаимоотношениях растет напряжение или недоверие и что государства Центральной Азии нуждаются в медиаторе.
Широко распространено мнение, будто Москва не смирится с долгосрочным и расширенным американским военным присутствием в Центральной Азии и будет делать все возможное, дабы компенсировать либо сбалансировать его. Такая точка зрения исходит из упрощенного и ошибочного взгляда на роль самих центральноазиатских стран. Приглашение США ни в коем случае не является антироссийской акцией хотя бы потому, что любой вызов Москве с территории Центральной Азии поставит под угрозу безопасность самих государств региона. Ведь мишенью российского противодействия любым недружественным шагам, исходящим от государств Центральной Азии, окажутся как раз последние, а отнюдь не Америка. Все три стороны хорошо это понимают. Однобокие и основанные на стереотипном мышлении интерпретации и обоснование членства России в ОЦАС и ее усилий по созданию военных баз просто дезориентируют население региона и мировое общественное мнение.
Узбекско-российское стратегическое партнерство не должно восприниматься как альтернатива стратегическому партнерству между Узбекистаном и США. Да, Россия возвращает утраченные ею стратегические позиции в Центральной Азии, а Соединенные Штаты действуют там с оглядкой на реакцию Москвы. Но означает ли это восстановление российского стратегического доминирования в данном регионе либо ответственное содействие укреплению безопасности пяти центральноазиатских стран? Этот вопрос остается пока открытым.
МЕЖ ДВУХ ОГНЕЙ
Вхождение России в ОЦАС в качестве полноправного члена и открытие ее военных баз в Таджикистане и Киргизии вкупе с установлением союзнических отношений Узбекистана с Россией, а также объединением ОЦАС и ЕврАзЭС подтверждают тезис о том, что речь идет скорее об отступлении Центральной Азии, нежели о результате наступления России.
14 ноября 2005 года президенты Владимир Путин и Ислам Каримов подписали в Москве Договор о союзнических отношениях между Российской Федерацией и Республикой Узбекистан. Столь быстрый переход от Договора о стратегическом партнерстве (июнь 2004-го) к закреплению союзнических отношений символизирует не столько новый уровень двусторонних связей, сколько новую «оборонительную» меру, принятую Узбекистаном на фоне растущего давления Запада.
Если вспомнить смысл понятий «стратегическое партнерство», «союзнические отношения», «альянс», то можно утверждать, что узбекско-российским отношениям более соответствует термин «стратегическое партнерство». По большому счету союзнический договор написан только ради одной новой статьи, гласящей, что «в случае совершения против одной из Сторон акта агрессии со стороны какого-либо государства или группы государств, это будет рассматриваться как акт агрессии против обеих Сторон…». Налицо признак блокового характера отношений. А с учетом внеблокового принципа внешней политики Узбекистана и отсутствия общего внешнего врага установление союзнических отношений выглядит пока как еще один казус.
Активное участие России в центральноазиатских делах было, безусловно, желательным и ожидаемым, как и узбекско-российское сближение. Но это еще не служит основанием для искажения географической конфигурации и политической композиции Организации центральноазиатского сотрудничества, призванной объединить исключительно страны региона. К сожалению, последние не смогли продемонстрировать ни свою подлинную независимость, ни долгожданное единство, а, наоборот, показали, что нуждаются в посреднике при решении конфликтогенных региональных проблем, умаляя и игнорируя самоценность региональной интеграции.
Некоторые аналитики обращают внимание на то, что разобщение государств – участников СНГ в результате их суверенизации привело лишь к развалу экономических связей между ними, потере контроля над ситуацией на внешних границах, утрате международного авторитета, а также продемонстрировало их неготовность адекватно ответить на новые вызовы и угрозы. Теперь, мол, страны Центральной Азии начинают понимать реалии и укреплять свои отношения с Россией, а Узбекистан осуществил внешнеполитический разворот в сторону РФ за счет отношений с США. Но имеющиеся проблемы – следствие не суверенитета, а искажения или гипертрофированного понимания его сути. В противном случае суверенитет и независимость перестали бы быть ценностями, которыми, как таковыми, не торгуют.
По мнению многих экспертов, Ташкент руководствовался принципом «базы в обмен на помощь», с ним же связано и разочарование Узбекистана в результатах сотрудничества (слишком мало помощи, слишком много критики). Но это очень упрощенное понимание. Противостояние террору – общая задача, общий интерес стран – членов антитеррористической коалиции, т. е. задача и интерес, имеющие самостоятельное значение. Стремление получить выгоды, выходящие за рамки собственно борьбы с терроризмом, приведет к коммерциализации данной сферы международной безопасности. Ташкент, кажется, сам способствовал именно коммерческому взгляду на участие в кампании антитеррора. Заметим, что предоставление воздушного пространства и военной базы силам международной антитеррористической коалиции является конкретным вкладом Узбекистана на отдельно взятом – афганском – фронте войны с террором. Кроме того, Ташкенту важно и выгодно использование коалицией его территории и баз. Это – своеобразная помощь в укреплении национальной и региональной безопасности. Но, к сожалению, такая форма участия Узбекистана в международной антитеррористической коалиции прервалась.
Придерживаясь такой точки зрения, следовало бы отделить вопрос о предоставлении Америкой экономической помощи Узбекистану от проблемы совместной борьбы с терроризмом. Не следует также противопоставлять друг другу стратегическое партнерство Узбекистана с Соединенными Штатами, с одной стороны, и с Россией – с другой. Каждое из этих направлений внешней политики имеет свою значимость и свои перспективы, и жертвовать одним ради другого означало бы совершить стратегическую ошибку. Но, так или иначе, отныне Узбекистан одновременно является стратегическим партнером бывших (или все еще нынешних?) геополитических соперников – США и РФ.
Тем временем в регионе складывается уникальная ситуация. Вашингтон и Москва, традиционные соперники в «большой игре», имеют реальную возможность для координации своей центральноазиатской политики на основе общих стратегических интересов. К последним, безусловно, относятся нераспространение ядерного оружия в Южной Азии; устранение наркотрафика из макрорегиона Центральной и Южной Азии; искоренение религиозного экстремизма и международного терроризма; ограничение гонки обычных вооружений в регионе; недопущение глобальных экологических последствий высыхания Аральского моря и других экологических катастроф. Цели и политика США и России в этих сферах не только не противоречат друг другу, но и могут быть взаимодополняющими. Центральная Азия, будучи разделена в результате глобальной геополитической борьбы между Великобританией/США и Россией/СССР за расширение сфер их влияния, может быть объединена именно благодаря им.
Отношение к единству региона – это, по сути, своего рода «лакмусовая бумажка» для проверки истинных намерений любых внешних геополитических игроков. Сегодня центральноазиатские страны оказались объектами мировой политики. Их переход от объектности к субъектности возможен только в форме полноценной региональной интеграции. В этой связи особого внимания заслуживает Договор о вечной дружбе между Республикой Узбекистан, Республикой Казахстан и Кыргызской Республикой, который был подписан 10 января 1997 года. Этот документ в принципе значит для этих стран гораздо больше, чем любые их отдельные договоры о стратегическом партнерстве с внерегиональными державами.
В начале 2005-го президент Казахстана Нурсултан Назарбаев предложил создать Союз центральноазиатских государств. «Договор о вечной дружбе между Казахстаном и Киргизстаном, Узбекистаном может послужить прочной базой для такого объединения», – сказал Назарбаев. Таким образом, стратегическое партнерство должно быть установлено прежде всего между государствами региона. Возможно, это и есть способ разрешения стратегической дилеммы.
