Почему в Японии и Корее люди доверяют полицейским и чиновникам, а в России и Китае нет? Как вышло, что культура доносов – норма для Восточной Азии? Влияют ли особенности менталитета на отношение государств к кризисам? И как страны будут реагировать, если американо-китайское противостояние перерастёт в конфликт? Об этом и многом другом рассказали китаист Александр Ломанов, японист Александр Мещеряков и кореевед Андрей Ланьков в ходе круглого стола, который состоялся 27 мая онлайн в рамках Лектория СВОП совместно с факультетом мировой экономики и мировой политики НИУ ВШЭ. Вёл дискуссию главный редактор журнала «Россия в глобальной политике» Фёдор Лукьянов. Предлагаем почитать краткие тезисы выступлений наших гостей.
Советская прививка помогла китайцам стать сильнее духом
Александр Ломанов, китаист
Азиатские ценности в Китае не являются ценностями. Единственной ценностью там является (кавычки открываются) социализм с китайской спецификой (кавычки закрываются). Это означает многое, в том числе и то, что люди там проявляют ответственность перед обществом.
Можно сказать так: дисциплинированные – это мы, а ответственные – это китайцы. Мы надеваем маску, видя полицейского, а китайцы – если снимут маску, потеряют лицо. То есть там это будет значить, что ты не заботишься об окружающих. Там ты носишь маску не потому, что боишься, а потому, что ответственен за окружающих, стараешься не допустить того, чтобы они заболели.
Они говорят: мы живём не для себя, а для других. Это преувеличение, конечно. Но в повседневной жизни человек постоянно должен подчёркивать, что он заботится о других, проявлять уважение и внимание к людям.
Конфуцианские правила, свойственные Восточной Азии, в Китае соблюдаются, но специфически. Культура доносов там работает так же хорошо, как во всём регионе: донести по поводу того, что видел, например, человека без маски – это нормально. Люди готовы общаться с властями, чтобы – эгоистически – обеспечить свою безопасность и безопасность своих близких.
Си Цзиньпин часто говорит о том, что нужно превратить угрозу в возможность. Именно превратить, поскольку в угрозе (кризисе) возможность изначально не заложена. Это два разных слова – вэй (危-wéi – угроза) и цзи (机-jī – механизм). Так что понятие кризиса у китайцев не амбивалентно. Китайцы ценят богатую, спокойную, сытую жизнь.
В Китае, если не тянуть жилы, добиться успеха очень сложно. Не заявляя о том, что ты лучший, ты должен быть лучшим. Это образует поле напряжения, благодаря которому китайское общества стало динамичным и способным к инновациям.
Почему России так близок Китай? Выражение «советский синдром» неприменимо к Японии или Корее. Но когда мы говорим так о Китае – это имеет под собой реальную основу.
Советско-российская культура исторически вплетена в китайскую. Поэтому страна имеет свою специфику: в Китае нет доверия к власти, характерного для других стран Восточной Азии, – это ярко проявилось во время пандемии – люди не были довольны действиями властей; в китайском обществе нет такого доверия друг к другу, как в Японии или Корее, – двери дома там никто не будет оставлять открытыми.
Если заглянуть в прошлое, то можно вспомнить, что долгое время большое влияние на китайскую интеллигенцию оказывала Америка. Характерна фраза ректора Пекинского университета Ху Ши, который как-то написал, что «американская луна круглее китайской». Он потом много сделал для Китая, но ему до сих пор припоминают эту фразу.
Сближение с американцами произошло, когда отношения с Союзом были плохими. И, в общем-то, у Китая нет опыта противостояния с американцами. Поэтому они долго не могли поверить в конфронтационную политику Дональда Трампа. Это был, как говорят психологи, синдром отрицания: надо подождать, скоро всё изменится, снова станет тихо, стабильно, спокойно. И только сейчас наступила стадия принятия: пришло осознание того, что Трамп не изменится, а его преемник будет относиться к Китаю так же, как Трамп.
Китай не хочет противостояния. Но у него уже есть опыт развития, инноваций, новых рынков. Главная цель Китая с конца XIX века – это сила и богатство. А как быть сильным и богатым, находясь в противостоянии с американцами? Ответ на этот вопрос ещё не найден.
Америка предложила Китаю очень убогую альтернативу – либо он продолжает превращаться в инновационную сильную державу, либо замирает по стойке смирно и соглашается шить рубашки и кроссовки, покорно соглашаясь с тем, что никаких современных компьютеров и самолётов ему не надо.
Да, Китай разбогател на кроссовках. Однако он больше этим не занимается – он способен обеспечить себе достойный уровень жизни, развивая высокотехнологичные отрасли – а это как раз то, от чего США требуют отказаться.
Правило «не высовываться» вполне соответствует конфуцианской мысли. Но Китай уже «высунулся» с инновационной программой «Сделано в Китае – 2025» – и это стало концом конфуцианской скромности.
Тень американо-китайского противостояния уже видна. Скорее всего, это будет внутрикитайский конфликт (Тайвань), в который США вмешаются. Вероятность того, что будут задействованы американские базы на территории Кореи и Японии, очень велика. И что будет в этом случае – можно только гадать.
Но Китаю больше уже никто ничего не навяжет, потому что он будет стоять за свой суверенитет.
Возвращаясь к вопросу о «советском синдроме». Китайцам хорошо знакома история Зои и Шуры Космодемьянских, которые во время Второй мировой войны пожертвовали собой ради Родины. Эта советская модель была внедрена в Китай, и китайцы знают: если подобное случится у них, то китайский народ должен пожертвовать собой, чтобы защитить свою страну.
Советская прививка помогла стать китайцам сильнее духом. И этот опыт вполне может ему пригодиться в противостоянии с американцами.
Конфуцианское доверие строится не на самодержавной власти, а на власти с обратной связью
Александр Мещеряков, японист
Японцы живут в состоянии катастрофической готовности – всегда ожидая, что может случиться что-то нехорошее. Так что в реакции на текущий кризис нет никакой паники и истерии, а есть желание решить проблему. Япония по сравнению с Китаем страна маленькая, она не ставит глобальных задач. Сейчас японцы думают, например: «А сможем ли мы провести олимпиаду в следующем году?».
Те, кто был в Токио, говорят, что это американский город, что нет никакой «японской специфики» и никаких «японцев». Это не так. То, что происходило во время трагедии на Фукусиме-1, – очень показательно. Многие тогда меня спрашивали, даже несколько агрессивно, почему в Японии нет мародёрства. В той ситуации оно должно было быть, но его не было. Всё потому, что вестернизация не до конца дошла до Японии.
Причин несколько. Прежде всего, конфуцианство. Япония живёт в безрелигиозном обществе с XVII века. Это важно, поскольку в конфуцианстве партнёр по диалогу у тебя не божество, а социум, люди. Если не научишься с ними говорить, ничего не получится. В Европе же на протяжении веков говорили со всемогущим и всевидящим Богом. Сегодня мы живём в постхристианском обществе, и многие считают, что Бог видит не всех. Вместо него есть Закон: «не воруй, а то посодют». Что это значит? Это значит, что, если тебя не видит полицейский, ты можешь вести себя как угодно.
Японская модель поведения напоминает китайскую: если кто-то что-то нарушил, его начинают троллить сразу, без подсказки сверху. Это проявляется и сейчас, в условиях пандемии: надо обладать огромным мужеством, чтобы выйти на улицу без маски. Если ты вливаешься в общество, то получаешь защиту, значит – несёшь ответственность.
У нас осуждается культура доносов, потому что у нас нет доверия к власти. А в Японии – это нормально. Полиция расценивается не как твой враг, а как твой друг. Полицейские в Японии – люди, которые объяснят, как пройти, ответят на все вопросы, у них можно попросить даже денег на проезд, – они дадут, зная, что ты их потом вернёшь.
Доверие к власти страшно важно. Конфуцианское доверие строится не на самодержавной власти, а на власти с обратной связью. В Японии это доверие есть.
Проблема Китая – китаецентричная картина мира: «мы в центре, и получаем от этого удовольствие». В Японии идея другая: «мы все – японцы». Они крайне спешно построили японскую нацию, и некоторые смеются, что люди с Хоккайдо не понимают людей с Окинавы. Однако они это сделали: там есть моральный и поведенческий идеал. И если кто-то неправильно себя ведёт, про него говорят осуждающе: «…несмотря на то, что он японец…»
Если в начале прошлого века они считали себя лучше всех и были готовы умереть за императора и родину, то после войны комплекс превосходства пропал. Японцы стали находить удовольствие в том, что они – другие. Например, у них пищевод длиннее, чем у европейцев, или мозг устроен не так, как у белых людей, – причём неважно, лучше это или хуже, а может, вообще никак, главное – отличие. Это – культурный национализм без превосходства и агрессии. Кроме того, у Японии, в отличие от Китая и США, нет сверхцели.
Отношение к Америке у японцев чрезвычайно скептическое. В том, что американцы кинут – в этом не сомневается никто, но выхода нет. Японцы испытывают панические атаки, когда речь заходит о Северной Корее и – особенно – Китае. И хотя Китай не проявляет агрессивных намерений, но… Когда вы видите слона на улице, что вы чувствуете? Может быть, он и добрый, но он настолько большой, что вы теряете дар речи.
Примет ли Япония сторону США, если вдруг у них начнётся конфликт с Китаем, – зависит от США. Но я не вижу предпосылок для конфликта между Америкой и Китаем. Риторика Вашингтона – это новое издание «Жёлтой опасности». Так что, скорее всего, они побранятся, и затем прагматичные вещи возьмут верх.
Если всё же говорить о готовности к настоящему конфликту, то Япония в настоящее время не готова затягивать пояса и идти на жертвы. Она никогда не была богатой страной, её опыт благосостояния очень короткий – примерно с 60-х гг. XX века. И это может сыграть в пользу того, что она попытается кризис «перетерпеть». Огромное влияние оказывает демографический фактор – в стране, где на фертильную женщину приходится 1,3 ребёнка, дети вырастают эгоцентричными и положить свою жизнь непонятно на что они не захотят.
У Кореи нет страха перед Китаем и есть сверхцель
Андрей Ланьков, кореевед
На этом круглом столе я убедился в единстве конфуцианской цивилизации. Всё, что было сказано о Китае и Японии – можно сказать и о Корее. Доверие к власти, к государству как институту – чрезвычайно большое, ответственность гражданского общества – тоже, нежелание «высовываться», отличаться от общества – огромное. Человек, который действует не так, как все, опасен для общества. Есть общественно одобряемое поведение, общественно одобряемый склад мыслей: действуй по инструкции, не считай себя умнее других, особенно старших. Отсюда – в Корее высокая трудовая дисциплина. Отсюда – самоконтролируемое общество: там можно оставить открытой дверь в квартиру и уйти на работу, вернуться и обнаружить, что всё в порядке – не обокрали.
Поэтому никаких проблем с самоизоляцией в Корее не было: сказали всем носить макси – носят, сказали сидеть через стул – сидят. Им объяснили, что ношение маски есть забота об обществе, а это закон.
Хотя у корейцев силен национализм, но этот национализм несколько истерический, завязанный на неуверенности в себе. Они испытывают комплекс неполноценности перед тремя цивилизациями, считая, что они не такие крутые, во-первых, как американцы, во-вторых, как японцы и, в-третьих, как европейцы.
Но если у японцев нет сверхцели, то у корейцев есть: доказать миру, какие они страшно крутые.
Когда я говорил о комплексе неполноценности, я умышленно исключил из этого списка китайцев. В Корее нет страха перед Китаем. Они относятся к нему несколько даже высокомерно.
Стоит понимать, что Корея – очень проамериканская страна. Для значительной части корейцев американцы – спасители. Сентябрь 1950 г. – память о действиях американских войск жива до сих пор. Есть и другое мнение, – что американцы разделили страну в 1945-м, но большинство корейцев всё же относится к США с наивным доверием.
Что касается американо-китайского противостояния, то стоит отметить, что корейцы не считают, что они будут в него втянуты. Конфликт между двумя этими державами воспринимается в Корее как небольшая неприятность. А зря. Уже сейчас от этого противоборства страдает корейская экономика. Но корейцев если что и беспокоит в этом плане, то только экономический момент, политический – нет.
Тем не менее к гипотетическому кризису корейцы готовы лучше, чем японцы, – если говорить о старшем поколении, в памяти которого ещё живёт история потрясений прошлого века. Корейская молодёжь, разумеется, склоняется к тихой спокойной жизни. Не уверен, что они готовы идти на жертвы, однако тот самый национализм с комплексом неполноценности – может сыграть свою роль.
Но это – при наличии реального противника, разумеется. Если Корея почувствует себя пешкой в американо-китайской игре – вряд ли люди станут рвать рубашку непонятно за что. Они затянут пояса, выругаются и пойдут работать.
Круглый стол «Восточная Азия в период кризиса: пример для подражания?» был организован журналом «Россия в глобальной политике», Советом по внешней и оборонной политике совместно с факультетом мировой экономики и мировой политики НИУ ВШЭ.
