Когда поднимается вопрос о будущем
статусе края Косово, чаще всего рассуждают о том, как его грядущая
независимость повлияет на судьбу непризнанных территорий в
Азербайджане, Грузии и Молдавии. Между тем внутри Европейского
союза достаточно очагов напряжения, в основе которого – проблемы
национализма, сепаратизма и региональной политики. Причем с каждым
новым раундом расширения этого объединения такого рода сложностей
становится больше. Примечательно, что после вступления в ЕС
Болгарии и Румынии собственную депутатскую группу в Европарламенте
смогли сформировать радикальные националисты, а более 30 депутатов
представляют партии этнорегионального типа.
ИСПАНСКИЕ МОДЕЛИ
Весьма напряженная ситуация складывается
в исторических областях Испании – Каталонии и Стране Басков. Во
времена франкистского режима их лишили национальной автономии, а
местные политические партии и общественные организации оказались
под запретом. В период демократических реформ конца 1970-х
утраченные привилегии были возвращены, а полномочия соответствующих
региональных органов законодательной и исполнительной власти –
расширены. Более того, на сегодняшний день в местных парламентах
большинство составляют члены региональных, а не общеиспанских
партий.
Однако местные политические элиты не
удовлетворены нынешним положением; правда, требования выдвигаются
различные. Если программа-максимум Баскской национальной партии –
референдум о статусе «свободно объединенного с Испанией» региона,
то радикалы из партии «Эрри Батасуна» настаивают на полной
независимости и создании единого баскского государства по обе
стороны Пиренеев. Переход этой партии к активным действиям и ее
тесные связи с террористической группировкой ЭТА переполнили чашу
терпения Мадрида, и «Эрри Батасуна» была запрещена.
На последних выборах в каталонский
парламент с большим отрывом победила партия Левые республиканцы
Каталонии. Вместе с другими местными политическими силами ей
удалось добиться признания за каталонцами права считаться, наряду с
испанцами, государствообразующей нацией. Сделав Каталонию «более
равной» среди других регионов Испании, местные политики, по
существу, способствовали нагнетанию напряженности вокруг
взрывоопасной темы. Все более настойчивыми становятся попытки
включить в повестку дня жизни современной Испании вопрос об
изменении Конституции в направлении федерализации страны, а часть
региональных политиков даже склоняются к возможности смены
монархической формы правления на республиканскую.
В этой сложной ситуации многое зависело
от позиции Мадрида. В конце 1990-х – начале 2000-х годов
правительство консерваторов из Народной партии проводило политику
давления на власти Каталонии и Басконии, какие-либо переговоры с
ультрарадикалами из ЭТА были исключены. «Эрри Батасуна» не
признавалась в качестве возможного посредника и до своего
запрета.
Иную позицию заняла правящая ныне
Испанская социалистическая рабочая партия (ИСРП). Именно в процессе
диалога с ней каталонцы получили статус титульной нации. Социалисты
пошли и на прямые контакты с группировкой ЭТА, заручившись
обещанием ее руководства отказаться от террора. ИСРП получила
поддержку Европарламента, который благословил диалог Мадрида с ЭТА.
Благо в Страсбурге председательствовал в тот период
социалист-каталонец Хосеп Боррель. Но взрыв в столичном аэропорту в
конце 2006-го поставил под угрозу миротворческие усилия
правительства Хосе Луиса Родригеса Сапатеро.
Оппозиционные «народники» воспрянули
духом, организовав по всей Испании многочисленные демонстрации с
призывами отказаться от «диалога с убийцами». Неудача миролюбивой
политики ИСРП может существенно осложнить начатый поиск консенсуса
с другими региональными силами Испании, балансирующими между
автономистскими и сепаратистскими позициями.
БРИТАНСКИЕ СЮЖЕТЫ
Лейбористы, пришедшие к власти в конце
1990-х годов, приступили к реализации непростого процесса деволюции
– укрепления автономных начал в административно-политических
частях, составляющих Соединенное Королевство (деволюция в узком
смысле – частичная передача власти центральным правительством на
региональный или иной нижестоящий уровень. – Ред.). Одна из этих
частей – Шотландия – по роли и месту в британском государстве
вполне сопоставима с Каталонией. Другая – Северная Ирландия – по
степени напряженности конфликта весьма схожа с Басконией. Близки по
духу баскским сепаратистам и требования местной политической элиты,
представленной влиятельными партийными объединениями.
В британском политическом пространстве
уже более 70 лет действует Шотландская национальная партия (ШНП).
Идеологически она опирается на богатое историческое прошлое
региона, который вот уже 300 лет служит государствообразующей силой
монархии. Популярности партии способствуют и сугубо экономические
причины – разработка в последние десятилетия запасов нефти и газа
на шотландском шельфе Северного моря. В глазах местных
националистов их «малая родина» – это не только равнозначная Англии
часть королевства, но и источник ее энергетической независимости,
что особенно важно, учитывая крайнюю актуальность данной темы для
всего Евросоюза.
В процессе деволюции лейбористы пошли на
значительное расширение шотландской автономии. В мае 1999-го,
впервые за последние 300 лет, прошли выборы в Шотландский
парламент. Эдинбург получил суверенные права в том, что касается
многих вопросов внутренней, а также социально-экономической
политики. При этом лейбористы численно обошли ШНП в местном
парламенте, что не только снизило накал исконно присущего этой
партии сепаратизма, но и стимулировало в ней центробежные
тенденции. Одновременно в Шотландской национальной партии окрепли
позиции тех, кто готов к диалогу с центральной властью.
Нелегко даются Лондону попытки совладать
с ситуацией в наиболее взрывоопасном регионе – Северной Ирландии.
Ирландская республиканская армия (ИРА) продолжает настаивать на
воссоединении с Ирландской Республикой. Как и в Стране Басков,
налицо решимость радикалов достичь своей цели путем вооруженной,
террористической борьбы. При этом, в отличие от Шотландии,
религиозно-общинный конфликт католиков и протестантов делает
партийно-политическую палитру Северной Ирландии гораздо более
мозаичной. Поэтому главный вопрос, стоящий перед североирландскими
сепаратистами, – достижение консенсуса в собственных рядах, не
говоря уже о согласовании позиций с властями Ирландии.
При участии официального Дублина
ключевой игрок на этом поле – сепаратистская партия Шин Фейн –
договорилась с более умеренной местной Социал-демократической
партией о поэтапном решении проблемы Ольстера. Важнейшим элементом
в соглашении 1998 года явилось предоставление представителям
католической и протестантской общин паритетных прав во властных
структурах. Одновременно на неопределенное будущее отодвигалась
тема воссоединения с Ирландией.
Лейбористы включили Северную Ирландию в
процесс деволюции, предоставив местной Законодательной ассамблее
широкие полномочия самоуправления. В то же время ИРА, на совести
которой сотни жертв среди мирных жителей Ольстера и британских
солдат, заявила о самороспуске. Наконец, прогресс наметился и со
стороны руководства протестантской общины. Ее радикальный лидер Иан
Пейсли неожиданно выразил готовность войти в коалицию с
руководством Шин Фейн. Тем самым было остановлено доходившее до
вооруженных столкновений противоборство членов обеих религиозных
общин.
Британский сценарий решения региональных
проблем выглядит более продвинутым по сравнению с испанским.
Лондону удается удерживать ситуацию под контролем, ведя
продуктивный диалог не только с местными политиками, но и с широкой
общественностью регионов, в которых развитие автономных начал
ослабило сепаратистские тенденции. В то же время ставить
окончательный диагноз рано, ибо подчас в ходе самоопределения
национальных идентичностей подспудно получают стимул центробежные
тенденции. Во всяком случае, в Великобритании просматривается
начало скрытой эволюции в сторону федерализма.
ДВУХСПОЛОВИННАЯ БЕЛЬГИЯ
Современное Королевство Бельгия – пример
того, как в процессе деволюции возникает потенциальная угроза
распада, казалось бы, давно сложившегося государства. Если в
Испании сепаратизм носит в основном этнический характер, в
Шотландии его корни уходят в историю, а в Северной Ирландии он
возник на конфессиональной почве, то бельгийский сепаратизм можно
определить как экономико-лингвистический.
Некогда унитарное государство,
состоявшее из франкоязычной Валлонии и нидерландскоязычной
Фландрии, постепенно эволюционирует к системе, которую можно
определить как неустойчивый федерализм. В результате
конституционной реформы рубежа 1980–1990-х создано три автономных
региона: Валлония, Фландрия и столичный Брюссель. Последний,
находясь на территории Фландрии, на 80 % состоит из франкоязычного
населения, поэтому его автономия носит половинчатый характер.
Причиной перемен является структурная
перестройка национальной экономики, которая осуществляется в
последние десятилетия. Хозяйственным мотором становится Фландрия,
что ведет к укреплению позиций фламандцев и в политической жизни.
Премьер-министрами вне зависимости от их партийной ориентации
становятся исключительно фламандцы. В реформированных структурах
исполнительной и законодательной власти им также принадлежит
абсолютное большинство. Камнем преткновения в конфликте обеих общин
является бюджет, в котором доля экономически процветающей Фландрии
значительно превышает вклад Валлонии, живущей от кризиса к кризису.
Последним обстоятельством пользуются фламандские политики правого и
ультраправого толка, требуя прекратить финансирование «валлонских
нахлебников».
Традиционное двуязычие и экономические
диспропорции создали благоприятную почву для появления во Фландрии
партии радикального националистического толка Фламандский блок. Его
успехи (порядка 12–15 % голосов на общенациональных парламентских
выборах последнего десятилетия) привели к тому, что за четверть
века эта партия превратилась из политического маргинала в важную
часть бельгийского истеблишмента. Еще прочнее позиции партии в
парламенте Фландрии и в муниципальных советах крупных городов этой
части Бельгии.
Антиваллонизм – не единственная
особенность радикального крыла фламандских сепаратистов, в числе
требований которых есть и образование независимого фламандского
государства-республики. В свое время они настойчиво выдвигали тезис
об упразднении монархии, чего не позволяли себе другие политики
фламандской общины. Однако поводом для судебного запрета
Фламандского блока в 2004 году явилась отнюдь не развернутая им, по
существу, антигосударственная пропаганда, а его расистские выпады.
Именно ксенофобский сепаратизм превратился в политический бренд
Фламандского блока, требовавшего пресечь приток в Бельгию
зарубежной рабочей силы. Иммиграция, полагали сепаратисты, не
только лишала коренных бельгийцев рабочих мест, но и порождала рост
преступности в стране, способствовала насаждению чуждых европейцам
обычаев и нравов.
Отметим, что бельгийская юстиция,
формально разрушив бастион радикал-сепаратизма, не смогла
воспрепятствовать его благополучному возвращению с появлением
партии Фламандский интерес, приверженной той же риторике и
возглавляемой теми же лидерами. В результате бельгийское общество
подвергается постоянному идеологическому воздействию
ксенофобов-сепаратистов и внутренне готово к дальнейшей
дезинтеграции государства. Последним свидетельством тому –
появившийся в конце 2006-го на одном из каналов бельгийского
телевидения сюжет о якобы уже свершившемся распаде Бельгии. В эту
«утку» поверили не только многие из простых граждан, но и некоторые
представители бельгийского истеблишмента. Есть ли доля истины в
такой злой шутке, пока определить трудно.
ИТАЛИЯ: ИСКУШЕНИЕ ЛИГИЗМОМ
Сходный вариант регионального
сепаратизма наблюдается в последние полтора десятилетия в Италии.
Здесь главным застрельщиком выступают партия Лига Севера и ее
амбициозный лидер Умберто Босси. Уже в конце 1980-х годов в
северной части Италии возникает движение лиг, вначале как
институтов гражданского общества по типу фольклорных объединений –
носителей особой североитальянской региональной идентичности.
Однако в начале 1990-х, в период краха партийно-политической
системы Италии, сложившейся после Второй мировой войны, лиги всё
более ориентируются на политику. Объединив их в партию Лига Севера,
Босси сделал ее девизом тезис о необходимости коренным образом
перестроить всю государственную систему, добиться федерализации
Италии с закреплением преференций в пользу северных областей.
Наиболее радикальная часть Лиги Севера
вообще была готова поставить вопрос о выделении из итальянского
государства соответствующих регионов и провозглашении их
независимой «Паданской республикой». Лигистская аргументация
отчасти отражала культурно-исторический раздел Италии на тяготевших
к кельто-германской традиции северян и южан-романцев. Но в то же
время лигисты озвучивали и вполне прагматический тезис о нежелании
трудолюбивых жителей Севера содержать лентяев Юга и
коррумпированных римских бюрократов.
Другая излюбленная тема сепаратистской
пропаганды северян, роднившая их, например, с фламандскими
националистами, касалась проблемы иммиграции. Лигисты говорили о
тлетворном влиянии «чужаков» и ставили вопрос об ужесточении
иммиграционного законодательства и принудительной высылке
нежелательных элементов. В этом вопросе Лига Севера нашла понимание
у партнеров по коалиции 1990-х – начала 2000-х годов правого
популиста Сильвио Берлускони и бывшего неофашиста, лидера
Национального альянса Джанфранко Фини. Последние, отмежевываясь от
ультрасепаратизма Лиги Севера, солидаризировались с ней в вопросе
об иммиграции. Соответствующие законодательные акты были приняты в
период правления правой коалиции.
Проиграв лобовую атаку на устои
итальянского государства, лигисты, заручившись поддержкой
единомышленников, предложили амбициозную программу деволюции. Суть
проекта закона, вынесенного на общеитальянский референдум в 2006-м,
заключалась в передаче регионам основных функций законодательной
власти, в развитии местного самоуправления, лишавшего центральные
власти важных государственных рычагов. Однако две трети участников
референдума отвергли новацию, нанеся удар по «ползучему
сепаратизму». Хотя и здесь еще рано ставить точку.
ОТ АДРИАТИКИ ДО БАЛТИКИ
Помимо комплекса внутренних причин,
усиливающих сепаратистские тенденции в ряде западноевропейских
государств, есть и внешний фактор. Распад СССР, крах федеративной
Югославии и, наконец, цивилизованный «развод» Чехии и Словакии –
все эти события не остались незамеченными в среде европейцев,
недовольных существующей государственностью.
В самих же странах Восточной и
Юго-Восточной Европы зерна этнорегионализма упали на благодатную
почву еще при формировании «социалистических» государственных
устоев. Переселение Сталиным в глубину России части коренных
жителей Прибалтики и приток туда русскоязычного населения создали
предпосылки для конфликта между этническими общинами. В 1970–1980-е
годы этническую ситуацию в тогдашнем социалистическом лагере
усугубили попытки болгаризации турок при Тодоре Живкове в Болгарии
и ограничения прав трансильванских венгров при Николае Чаушеску в
Румынии. Никак не назовешь примером «братской дружбы народов»
ситуацию, сложившуюся накануне кровавых событий 1990-х в Югославии.
Свое печальное продолжение «титоизм в национальном вопросе» нашел в
действиях Слободана Милошевича, фактически упразднившего косовскую
автономию, что навлекло на два коренных народа края – албанцев и
сербов – неисчислимые бедствия.
Однако в целом сегодня ситуация в
странах Восточной и Юго-Восточной Европы улучшается. Свою роль
играет зарождающаяся партийная система, которая охватывает широкие
слои национальных меньшинств. Партии босняков (в Боснии и
Герцеговине) и албанцев (в Македонии) готовы конструктивно
сотрудничать во властных структурах соответствующих государств.
Объединение болгарских турок «Движение за права и свободы»
вписалось в партийно-политическую систему Болгарии. Партии
венгерского национального меньшинства в Румынии и Словакии уже
приобрели опыт участия в местных правительствах. Ни одну из
упомянутых этнических партий нельзя упрекнуть в каких-либо
сепаратистских тенденциях, наносящих ущерб государству с миллионами
граждан нетитульной нации.
Более сложная ситуация сложилась в
странах Балтии. В Литве, где местные власти предоставили
гражданство и политические права всем проживавшим на постоянной
основе, вне зависимости от национальности, Союз русских Литвы
решает лишь частные вопросы, связанные с проблемами русскоязычного
населения. Иначе дело обстоит в соседних Эстонии и, особенно,
Латвии. Значительная часть русскоязычного населения не имеет там
гражданства, лишена гражданских прав и культурно-языковой
самобытности, что затрудняет ее интеграцию в местное общество. В
результате возникло такое, например, политическое объединение, как
«За права человека в единой Латвии», название которого достаточно
емко выражает его идеологию.
Наглядным примером для властей Латвии
могли бы послужить решение вопросов нацменьшинств их литовскими
соседями и насчитывающий десятки лет опыт отношения к шведскому
национальному меньшинству в соседней Финляндии. В стране, где шведы
составляют всего 6 % населения, шведский язык является вторым
государственным. Во всех населенных пунктах страны Суоми, даже там,
где нет ни одного шведа, соответствующие обозначения двуязычны, а
финские шведы никак не ограничены в вопросах развития национальной
культуры. Почетное место в политической жизни Финляндии занимает
Шведская народная партия, регулярно входящая в различные
правительственные коалиции.
ЗАГЛЯДЫВАЯ В ЗАВТРА
В споре сепаратистов и автономистов
последние явно активнее, реалистичнее, гибче, чем их
оппоненты-радикалы. Автономисты стремятся совместить региональные и
национальные интересы, учитывают характер процессов на глобальном и
евроинтеграционном уровне. Они склонны к поиску консенсуса и
отвергают лобовую конфронтацию с оппонентами. Многие европейские
политики уже проявили способность отказаться от прежних
сепаратистских подходов, разумно полагая, что национальные
меньшинства и региональные общности, которые они представляют,
больше выиграют от расширения своих автономных прав, чем борясь за
недостижимое.
В целом же перспективы этнорегиональных
политических сил в наступившем столетии зависят от множества
факторов глобального, континентального, странового и местного
значения. Как показывает практика, подчас совсем неожиданно
события, формально никак не связанные с тем или иным региональным
процессом, могут существенно повлиять на его развитие. Например, с
геополитической точки зрения чрезвычайно важна дальнейшая судьба
Косово. Сохранение статуса международного протектората над этим
сербским краем и тем более предоставление ему полной независимости
создадут прецедент для европейских сепаратистов, не считающих
неделимость государств истиной в последней инстанции.
Свою лепту в спор сепаратистов и
автономистов могут внести как решение вопроса о самопровозглашенных
государствах – Абхазии, Нагорном Карабахе, Приднестровье, Южной
Осетии, так и полностью не исключенные попытки регионализации
Украины с перспективой превращения ее в федеративное государство.
Едва ли вне поля зрения европейских региональных политиков
останется судьба национальных республик Российской Федерации,
прежде всего на Северном Кавказе. Не исключено, что уже ближайшее
время покажет, найдено ли там долгосрочное решение местных
этнорегиональных конфликтов, либо же это только видимость
умиротворения.
Вполне естественно, что региональных
политиков Европы серьезно заботит вопрос о путях развития
интеграционных процессов Старого Света. Им отнюдь не безразлично,
как в XXI веке будет происходить приобщение к Европейскому союзу
новых государств. С особой чуткостью они относятся и к дилемме
«Европа государств» или «Европа регионов». Без выработки
политически взвешенной концепции, учитывающей как
межгосударственный, так и региональный компоненты, проблемы
государственно-региональной соподчиненности и вопросы
этнокультурного свойства, едва ли удастся обуздать этнорегиональные
страсти. И здесь приоритетным станет то, как данные вопросы будут
прописаны в Конституции ЕС, принятие которой пока отложено без
какой-либо ясности относительно сроков и формы ее принятия.
Не менее важны и экономические,
финансовые, экологические проблемы. Искусственное слияние некоторых
сельскохозяйственных регионов объединенной Европы, произвольное
накладывание на них матрицы «общеевропейских» интересов,
финансирование их по остаточному принципу, невнимание к
экологическим проблемам – все это способно вызвать у региональных
политиков отторжение теоретически прогрессивной идеи единого
европейского пространства, дать новый шанс сепаратистским
настроениям.
Среди многочисленных проблем
национального масштаба наиважнейшей остается проблема деволюции. В
условиях складывающихся наднациональных структур она призвана
укрепить и континентальное, и внутристрановое единство. С учетом
исторических особенностей, а также разноплановости федеративных и
автономных структур в Бельгии, Великобритании, Испании и Италии
трудно выработать устраивающую всех модель. Очевиден только главный
принцип: повысить статус регионов и автономий без причинения ущерба
целостности государств и единству Европы. Если правительства смогут
найти решение, приемлемое для большинства в регионах и в странах, а
также согласованное на общеевропейском уровне, то сепаратистское
крыло этнорегионалов будет существенно ослаблено, а позиции
умеренных политиков окрепнут.
Консенсус как между центральными и
региональными органами власти, так и внутри партийно-политической
элиты регионов не оставит последней иного шанса для самовыдвижения,
кроме пути согласия, пусть и нелегкого и небыстрого, но в конечном
итоге работающего на нужды местного населения.
Поиск взаимоприемлемых решений не будет
означать полную гармонию интересов. На отдельных этапах возможны и
движение вспять, и острые конфликтные ситуации. Однако высокая
степень политической ответственности должна брать верх над
эмоциями. Только так накопившиеся за десятилетия этнорегиональные
проблемы удастся разрешить в наступившем столетии.
