Споры между сторонниками и противниками смертной казни возобновляются в России в связи с каждым террористическим актом и после очередного доклада Совета Европы (СЕ) о невыполнении Москвой взятых на себя обязательств. Эта организация связывает отмену смертной казни с соблюдением прав человека и относит отсутствие такого вида наказания к базовым европейским ценностям.
Споры ни к чему не приводят: доводы противников уравновешиваются аргументами сторонников. Дискуссии среди политиков, как правило, не поднимаются выше бытового уровня, и истина, если она в этом вопросе вообще есть, теряется в эмоциях. В академической же среде часто сталкиваются точки зрения не ныне здравствующих специалистов, а скорее Иммануила Канта и Альбера Камю, первый из которых, как известно, отстаивал необходимость применения смертной казни, а второй считал ее проявлением лицемерия государства. Благодаря этому позиции оппонентов, конечно, приобретают стройность и убедительность. Но сведущие эксперты такие отсылки к исторической мысли объясняют отсутствием у нас серьезной науки о наказаниях, «тюрьмоведения» – дисциплины, основательно развитой в Европе и Америке.
«ОТСТУПЛЕНИЕ» ИЛИ ПОРАЖЕНИЕ?
Согласно многочисленным социологическим опросам, примерно две трети населения Российской Федерации поддерживают применение смертной казни. Преимущественно это мужчины за сорок, со средним образованием, скромными доходами, проживающие в малых и средних городах. За отмену смертной казни высказываются граждане моложе сорока, с высшим образованием и доходами несколько выше среднего. Причем число противников вынесения смертных приговоров за последние три года выросло. Никого не хочу обидеть, но думаю, что будущее нашей страны все-таки в руках и головах именно второй группы населения, то есть приверженцев не применения смертной казни, а европейских ценностей.
Рутинное занятие текущей политикой вынуждает меня встать скорее на сторону автора эссе «Размышления о гильотине», то есть Камю, а не автора труда «Метафизика нравов», то есть Канта.
В будущем году Россия председательствует в Комитете министров СЕ – организации, требующей от нас узаконить отмену смертной казни. Это председательство – почетная миссия, к которой следует готовиться. Между тем выясняются обстоятельства, способные поставить под сомнение правомочность нашей миссии. В том числе и невыполнение добровольно принятого обязательства отменить смертную казнь.
В 1990-х годах Россия выходила из коммунистической системы, и нам хотелось сделать это по возможности быстрее. Требовалась техническая помощь международных институтов, среди которых СЕ – самый ненавязчивый. Это, конечно же, не Международный валютный фонд и не Всемирный банк или Европейский банк реконструкции и развития, которым мы обязаны «шоковой терапией», то есть временной потерей экономического суверенитета. В феврале 1996-го наша страна вступила в Совет Европы, заявив о намерении, наряду с выполнением прочих условий покончить со смертной казнью. Государство – член СЕ должно не позднее, чем в трехлетний срок с момента вступления, ратифицировать Протокол № 6 к Европейской конвенции о защите прав человека и основных свобод, согласно которому смертная казнь в мирное время отменяется. В настоящее время Российская Федерация остается единственным в Совете Европы государством, где отмена смертной казни не ратифицирована парламентом.
На исполнение смертных приговоров у нас введен только мораторий и действует соответствующее постановление Конституционного суда РФ, и сегодня в России приговорить кого-либо к лишению жизни нельзя. СЕ согласился с тем, что смертная казнь в нашей стране «отступила», но мы-то, становясь членами этой организации, обязались ее отменить.
Запрет на смертную казнь введен указом президента Бориса Ельцина в 1996 году. Это было сделано вопреки воле российской представительной власти, которую первый президент имел основания недолюбливать. В мае 1997-го постоянный представитель России в Совете Европы подписал Протокол № 6. В 1999 году Конституционный суд постановил, что смертные приговоры не будут выноситься до тех пор, пока на всей территории страны не заработают суды присяжных. Он воспользовался указанием статьи 20 Конституции РФ на то, что лицо, которому угрожает смертная казнь, имеет право на суд присяжных. Такие суды есть ныне, кажется, во всех субъектах Федерации, кроме Чечни. Формально, как только в Чечне такой суд будет организован, смертные казни по приговору суда можно возобновлять. Весной 2001-го генерал Геннадий Трошев высказал мнение, что главарей чеченских боевиков следует расстреливать публично. А несколько российских областей потребовали от Москвы восстановить смертную казнь.
Тогда же по этому будоражащему общество поводу впервые высказался президент Владимир Путин. В июле 2001 года он заявил, что «является противником смертной казни, а ужесточение наказаний не ведет к искоренению преступности». Мнение главы государства вызвало противоречивые отклики в Государственной думе. Совет Госдумы отклонил законопроект, подготовленный фракцией Союза правых сил. В нем предлагалось вычеркнуть смертную казнь из Уголовного кодекса РФ. И сегодня в Думе нет единства относительно данной меры наказания.
«ДЕЛО ЧЕСТИ»
У европейской общественности не очень формальный российский мораторий вызывает недоумение: и нашей необязательностью перед Советом Европы, и пристрастием к архаичному (на фоне мировых тенденций) наказанию. В докладах о состоянии дел с правами человека нам постоянно подают знаки неудовольствия. У СЕ особое отношение к смертной казни – ведь сама эта организация шла к ее отмене 35 лет. С европейской точки зрения, которую отражает Совет Европы и его Парламентская ассамблея (ПАСЕ), победа противников введения/отмены смертной казни в той или иной стране определяет уровень либеральности ее режима.
Речь идет о процессе, который выходит далеко за границы Европы. По данным организации «Международная амнистия», в настоящее время 120 из 196 государств отменили смертную казнь в законодательном порядке или на практике. Случаи возобновления исполнения смертных приговоров редки: с 1985-го только в четырех странах власти добивались смертных приговоров. Иначе говоря, туда, где смертная казнь была однажды отвергнута, она больше не возвращается.
Вопрос о ратификации – первый в перечне поводов мониторинга состояния прав человека, который Совет Европы проводит в странах-членах. Мониторинг – процедура не столь безобидная, как может показаться на первый взгляд. У Совета Европы нет полномочий на осуществление каких-либо прямых санкций. Но страна, попавшая под колпак мониторинга, терпит репутационный ущерб, теряет так называемую «мягкую силу». Престиж страны падает, оказание ей поддержки считается дурным тоном, а экономические и политические интересы не берутся в расчет.
Среди депутатов ПАСЕ ходят сегодня разные слухи на злобу дня, вплоть до предположения, что сохранение смертной казни в резерве наказаний российского правосудия объясняется желанием «расстрелять Ходорковского». Но слухами можно пренебречь. Другое дело, что нератификация Протокола № 6 может обернуться для России очередной атакой европейских недоброжелателей, подкрепленной нашей необязательностью перед Советом Европы. И не только посредством антироссийской риторики, но и с помощью конкретных организационных мероприятий. Цель – осложнить наши деловые отношения с Европейским союзом, затормозить выполнение договоренностей, достигнутых в том числе на последнем саммите Россия – Евросоюз.
В Совете Европы уже в январе 2006 года возможно проведение акции, направленной, по сути, на срыв российского председательства в Комитете министров. По регламенту Парламентской ассамблеи Совета Европы ежегодно на январской сессии голосованием подтверждаются полномочия национальных делегаций. Чтобы опротестовать полномочия нашей делегации, достаточно голосов десяти депутатов ПАСЕ, а они найдутся. И голосование, скорее всего, будет не в пользу России. После чего успех председательства в Комитете министров Совета Европы окажется под большим вопросом. Более того, это неизбежно будет использовано и для подрыва российского председательства в «большой восьмерке».
Вероятность таких последствий затягивания с ратификацией Протокола № 6 велика. Под проблему смертной казни могут быть подверстаны и некоторые «недружественные» документы: впервые положенный на полку доклад о Чечне или дело молдавского националиста Илие Илашку, отсидевшего срок в приднестровской тюрьме. В европейской прессе можно ожидать новой волны критики, давления на Брюссель и другие европейские столицы. Вполне возможно, что законодательная отмена смертной казни для российско-европейских отношений по своей значимости сравняется с недавней проблемой относительно ратификации Киотского протокола.
Мы не любим критики европейцев, и можно согласиться с тем, что она, мягко говоря, не всегда справедлива. Но в случае с Протоколом № 6 Россия, кажется, подставляется сама, и, по моему мнению, на ровном месте.
Отвлечемся от этого обязательства перед Советом Европы, хотя его выполнение, по словам генерального секретаря организации Терри Дэвиса, «дело чести» России. Отвлечемся и от европейского выбора, о безальтернативности которого неоднократно говорил президент РФ. И даже без всего этого я не вижу оснований для того, чтобы сохранять в России смертную казнь – государственный ритуал убийства «козлов отпущения» ради искупления грехов обывателей. Хорошая жизнь не рождается из страха, а прямую связь между активностью палачей и снижением количества особо тяжких преступлений не заметил еще ни один добросовестный исследователь.
Не думаю, что сохранение смертной казни отвечает не то что нынешнему курсу России, а и нашим либеральным традициям. Другое дело, что за временами либерализма у нас печальным образом следовал период реакции. И, кстати, показателем перемены было среди прочего и отношение властей к смертной казни.
В 1917 году Временное правительство объявило амнистию политзаключенным и отменило смертные приговоры. Но на фронтах вскоре заработали военно-полевые суды. В 1920-м смертную казнь отменяли и большевики, однако через пару месяцев ее без лишней огласки вернули в районах, которые находились на военном положении. Что было потом – известно. В 1947 году Сталин решил больше не применять смертную казнь, но через три года в связи с «ленинградским делом» он не выдержал и применил. Ради какого «дела» нам сегодня нужно держать в засаде право властей на вынесение смертных приговоров?
Говорят, смертная казнь сдерживает уголовное сообщество и террористов. Но статистика тяжких преступлений в странах-аболиционистах этого не подтверждает. В Канаде, например, количество убийств на сто тысяч населения до отмены смертной казни составляло более трех, а после ее отмены в 1976-м постоянно сокращалось, дойдя до уровня менее двух убийств на сто тысяч населения в 2003 году. Исследователи, которые по заказу ООН с 1988 по 2002 год работали над этой темой, пришли к выводу, что «государствам не следует опасаться неожиданных и сильных скачков кривой преступности, если на смертную казнь станут полагаться в меньшей степени». Альтернатива жесткости наказания – его неизбежность, неотвратимость. Потому что, если одного преступника даже четвертуют, а десять на свободе будут продолжать свои черные дела, уровень преступности, очевидно, не понизится.
Что касается терроризма, то шахидов смертью не запугаешь, а до заказчиков террористических актов еще никто не добрался. К тому же пожизненное заключение в специфических российских условиях содержания «на хлебе скорби и воде печали» по жестокости вряд ли уступает смертной казни. Говорят, пожизненно содержать преступников дорого: налогоплательщики против. Это – опасное рассуждение, так как ведь тогда и суды содержать дорого – рачительнее заменить их «административными процедурами», и проведение всеобщих выборов отнюдь не дешево и т. д.
Кстати, в Уголовном кодексе РФ смерть за терроризм прямо не предусмотрена. При возобновлении применения высшей меры наказания казнить будут за умышленное убийство, за посягательство на жизнь государственного деятеля, судьи, следователя, милиционера, за геноцид… Но поскольку Россия не ратифицировала Протокол № 6, нам не выдают не только скрывающихся в Европе уголовников, но и террористов.
Моралисты утверждают, что смертная казнь устанавливает в обществе укрепляющую его симметрию: ты убил – тебя, по суду, тоже убьют. Но чтобы верить в такую «симметрию», нужно уметь взвешивать ценности жизней – убийцы и жертвы. На Земле таких весов нет.
Говорят, в России рано отменять смертную казнь, поскольку у народа низкий уровень правосознания. Неужели у населения каждой из 120 стран-аболиционистов правосознание выше, чем у российских граждан? В частности, в Узбекистане, где смертную казнь планируют отменить с 2008 года?
До тех пор пока существует смертная казнь, будут обязательно казнить невиновных: ошибки неизбежны даже в развитых судебных системах. А после того как субъект права уничтожен, исправить ничего нельзя. В период с 1973 по 2005 год из камер смертников в США было освобождено более ста двадцати неправомерно приговоренных. Для судей в этих случаях, очевидно, имело значение не установление виновности, а жертвоприношение.
УБЕЖДЕНИЯ VS ОТВЕТСТВЕННОСТЬ
Самый, конечно, «веский» довод наших защитников применения смертной казни – это воля народа. Ведь народ после каждой казни чувствует себя как бы очищенным, в нем всегда много охотников подбросить хворосту в костер.
Есть мнение, что в случае ратификации Протокола № 6 партия «Единая Россия» может потерять голоса избирателей. Если все политические решения принимать с оглядкой на народ, то такое в принципе нужное мероприятие, как монетизация льгот, провести невозможно. Однако у властей и у партии хватило политической воли, чтобы «бесплатные» льготы отменить. Думаю, на фоне всех непопулярных законов, принятых усилиями «Единой России», электоральных потерь можно и не бояться: семь бед – один ответ. Тем более что президент Путин неоднократно высказывался против применения смертной казни. Полагаю, что ратификация Протокола № 6 сколько-нибудь заметных социальных неврозов не вызовет – ведь и так в России уже почти десять лет никого не казнят.
Воля народа у нас вообще удивительна. Не доверяя любым карательным органам, две трети населения, тем не менее, выступают за смертную казнь, то есть готовы вручить этим органам право решать, кому жить, а кому умереть. Создается впечатление, что рядовой россиянин склонен действовать так, как подсказывают чувства, без рациональной оценки последствий. Скажем, гражданин убежден, что ради возвращения смертной казни России следует выйти из Совета Европы. При этом в голову не приходит, что он и другие граждане будут, например, лишены доступа к Европейскому суду по правам человека в Страсбурге. А там ныне чуть ли не каждый месяц рассматривают дела российских граждан, и большинство жалоб удовлетворяется. В отличие от рядового гражданина политик должен учитывать последствия своих действий. Как сказал бы Макс Вебер, политик опирается на «этику ответственности», которая определяет его политическую волю.
Между прочим, столь непопулярную среди всех народов меру, как отмена смертной казни, Совет Европы рассматривает как обязательство России не перед европейскими институтами, а перед собственным народом. Успех отечественной модернизации (а с необходимостью данного процесса никто не спорит) зависит и от того, насколько она затронет не только экономическую, но и социальную, нравственную сферу. Во всех странах-аболиционистах смертная казнь была отменена только благодаря «этике ответственности» – политической воле власти. Отмена смертной казни будет отвечать европейскому выбору России. Кстати, и сам этот выбор в свое время потребовал недюжинной политической воли.
Социологи выявили набор слов, которыми наши граждане наиболее часто характеризуют Европу. Это «расцвет», «гуманизм», «культура», «комфорт», «безопасность». Не реже употребляются и такие понятия, как «цивилизация», «свобода», «дисциплина», «демократия». По отношению к своей стране российские граждане чаще всего говорят о кризисе, насилии, моральном упадке, даже об угасании и угнетении. Может показаться, что опрашивали озлобленную группу «безродных космополитов». Но это не так, потому что представления этих самокритичных граждан о России столь же часто соответствовали понятиям «патриотизм», «духовность», «культура», «взаимовыручка». Иначе говоря, положительное отношение к Европе и ее ценностям не вытесняет любви к символам, обычно характеризующим российскую «самобытность». И есть надежда, что воинствующим сторонникам этой «самобытности» не удастся захлопнуть окно в Европу.
