07.08.2013
Пять дней и пять лет
Колонка редактора
Хотите знать больше о глобальной политике?
Подписывайтесь на нашу рассылку
Фёдор Лукьянов

Главный редактор журнала «Россия в глобальной политике» с момента его основания в 2002 году. Председатель Президиума Совета по внешней и оборонной политике России с 2012 года. Директор по научной работе Международного дискуссионного клуба «Валдай». Профессор-исследователь Национального исследовательского университета «Высшая школа экономики». 

AUTHOR IDs

SPIN RSCI: 4139-3941
ORCID: 0000-0003-1364-4094
ResearcherID: N-3527-2016
Scopus AuthorID: 24481505000

Контакты

Тел. +7 (495) 980-7353
[email protected]

Российско-грузинское столкновение, случившееся пять лет назад, кажется уже довольно отдаленным прошлым. Современная политика настолько насыщена событиями, что даже такие экстраординарные происшествия, как вооруженный конфликт двух государств, быстро оттесняются на второй план другими катаклизмами. За это время многое изменилось — и в Грузии, и в России, и в тех странах, которые опосредованно были причастны к этому конфликту.

Грузия пережила смену власти — пятидневная война хоть и не привела к падению Михаила Саакашвили, как многие в тот момент ожидали, но нанесла ему серьезный моральный и политический урон. Когда через три года у него появился сильный соперник, оказалось, что опора у режима куда более шаткая, чем думали. Нынешнее правящее большинство обещает расследовать причины вооруженного конфликта и выяснить роль, сыгранную Тбилиси, впрочем, трудно ожидать, что Грузия полностью пересмотрит взгляд на тот конфликт. Травма глубока, попытка «хирургического вмешательства» в сложившееся восприятие самих себя исключительно как жертв чревата непредсказуемыми политическими последствиями.

У новой власти хватает проблем. По большинству прогнозов «Грузинская мечта» легко выиграет президентские выборы в октябре, а Единое национальное движение, партия Саакашвили, слабеет. Однако, во-первых, на Западе, от мнения которого Грузия по-прежнему очень зависит, попытки «мечтателей» наводить политический порядок предпочитают воспринимать как политические преследования. Так что разумнее было бы вести себя осторожнее. Во-вторых, после того, как зажим и давление, осуществлявшиеся прежним руководством, отпали, после периода явного облегчения наметились издержки демократии. В Грузии много говорят и спорят, политическая жизнь бьет ключом, однако эффективной созидательной работы видно не очень много. Опять же опасна ситуация, когда власть, по сути, остается без оппозиции — ЕНД безнадежно дискредитировано, других серьезных политических сил нет. Опыт показывает, что это не лучшая ситуация.

Как бы то ни было, возврата к авантюристической политике середины 2000-х годов не предвидится — Грузия извлекла свои выводы из случившегося.

Выводы извлекли и на Западе. Августовские события фактически положили конец идее расширения НАТО на восток, она больше не присутствует в западной политической дискуссии в сколько-нибудь практических формах. Обещание принять Грузию и Украину в альянс, данное на бухарестском саммите в 2008 году, никто никогда не отменит, но должен произойти очень крутой политический разворот в США, чтобы эта тема вновь стала приоритетной. Гипотетически такого нельзя исключить, но на деле направление скорее противоположное. Экстенсивное развитие НАТО, которое на протяжении 2000-х годов маскировало отсутствие понимания того, чем, собственно, заниматься альянсу, теперь уступает место попыткам адаптировать его к реальным задачам. А они лишь в очень малой степени имеют отношение к Кавказу.

Для России пять лет, прошедшие после пятидневного военного конфликта, стали временем исканий. Победа над Грузией была воспринята как важный рубеж, фактически — как психологический реванш за два с лишним десятилетия геополитического отступления. Но тогда же, по сути, стало понятно, что никакой экспансии во имя восстановления утраченного после распада СССР (чего всерьез опасались на Западе и в некоторых соседних странах) не будет. Москва медленно переходит от постимперского сознания, которое определялось прежде собственно крахом Советского Союза и связанным с ним комплексом чувств, к новому восприятию себя и собственных интересов в отношении соседей. Проект Таможенного союза, предложенный через несколько месяцев после августовской войны, качественно отличается от того, что заявляли раньше. Экономическая целесообразность и логика взаимовыгодной интеграции доминирует над идеей воссоединения ради воссоединения, которая была определяющей раньше.

Наиболее противоречивое решение тех дней — признание независимости Абхазии и Южной Осетии. За пять лет добиться того, чтобы суверенитет Сухума и Цхинвала был признан кем-то из существенных международных игроков, не удалось, и едва ли это произойдет в сколько-нибудь обозримой перспективе. Тогдашний шаг Москвы был обусловлен конкретными обстоятельствами, и в ситуации конца августа 2008 года стал вынужденной мерой по стабилизации. Однако проблема тем самым не решилась, политико-дипломатический конфликт заморожен, но новейшая история, к сожалению, свидетельствует о том, что заморозка имеет свойство «отходить». До тех пор, пока не найдена модель, которая удовлетворяет всех, закрыть досье не получится, и потенциальное обострение возможно.

За пять лет мир далеко ушел, правда, по-прежнему непонятно куда. В определенном смысле те события на Кавказе, корни которых уходят в распад СССР, завершили главу. Мировой финансовый кризис, разразившийся через месяц, стал катализатором процессов, которые перечеркнули уже следующий этап развития, после холодной войны, и все окончательно запутали. «Арабская весна», начавшаяся через два с половиной года, усугубила ситуацию. И таких потрясений будет еще немало, прежде чем на горизонте наметятся контуры нового глобального устройства. Хотелось бы, чтобы Россия в этих катаклизмах была наблюдателем, а не участником.

| Российская Газета