Россия в глобальной политике

Утренние заголовки в 2014 г. ошарашивали читателей пренеприятнейшим известием – Европа находится в состоянии войны. Локальные конфликты, связанные с распадом Советского Союза и Югославии в 1990-е гг., были более кровопролитными, но украинский кризис произошел много позже и возродил ужас, связанный с перспективой столкновения крупнейших мировых держав.

США и страны ЕС заняли позицию, диаметрально противоположную той, которой следовала постсоветская Россия. Украина и ее население оказались между ними. Сегодня Европа вновь разделена, хотя линии раздела проходят намного восточнее, чем до падения Берлинской стены. Эти новые демаркационные линии нестабильны и не отражают ни локальные объединения, ни консенсус великих держав. В мировых столицах заговорили о новой холодной войне, длительном периоде напряженности, когда дестабилизирующий и даже катастрофический конфликт является постоянной и реальной опасностью.

Украинский кризис начинался как внутренняя проблема. В ноябре 2013 г. разгон студенческой демонстрации против отказа правительства подписать соглашение о более тесных связях с ЕС привел к массовым уличным протестам в Киеве. Столкновения властей с протестующими, продолжавшиеся несколько месяцев, в феврале 2014 г. неожиданно привели к насильственному свержению жесткого и непоследовательного, но демократически избранного президента Виктора Януковича. События получили название «Евромайдан». Внутренний котел взорвался и превратился в международную конфронтацию в марте, когда президент России Владимир Путин распорядился принять меры к тому, чтобы занять, а позже аннексировать Крымский полуостров, расположенный на черноморском побережье Украины.

Крымская операция прошла практически без жертв, в то время как в Донбассе – регионе, расположенном на востоке Украины вдоль сухопутной границы с Россией, после того, как Москва поддержала начавшиеся там беспорядки, погибли тысячи. В Донбассе, состоящем из Донецкой (население до конфликта 4,4 млн) и Луганской (2,2 млн) областей, сконцентрированы горнодобывающая промышленность и металлургия. Кроме того, Донбасс был политической базой Януковича и его «Партии регионов». Сепаратистские «народные республики» при материальной и моральной поддержке из России были провозглашены в обоих регионах Донбасса в апреле 2014 года. Действия украинских военных против восставших началась той же весной и через несколько месяцев сепаратисты были вынуждены отступить. Позже, летом 2014 г. регулярные части российской армии – лучше подготовленные и оснащенные, чем сепаратисты Донбасса – вмешались в конфликт. Последовавшее отступление украинских войск обусловило начало переговоров, завершившихся подписанием соглашения о прекращении огня в Минске 5 сентября. Соглашение было нарушено через несколько недель. Второе, более жизнеспособное соглашение было подписано 12 февраля 2015 г., вновь в Минске, после очередного резкого вмешательства России.

Невыполнение первого Минского соглашения в значительной степени было обусловлено борьбой за контроль над аэропортом Донецка, административного центра одноименного региона. Битва за донецкий аэропорт остается напоминанием о мощи задействованных разрушительных сил. Расположенный в 10 км к северо-западу от центра Донецка объект носит официальное название Международный аэропорт имени Сергея Прокофьева – в честь всемирно известного композитора, уроженца Донецкой области. Прокофьев родился там в конце XIX века, когда регион являлся частью Российской империи, но с 1936 г. до своей смерти в 1953 г. композитор жил и работал в СССР, на территории современной России¹. Прокофьев, хотя и считал себя русским, включал в свои работы мотивы украинских народных песен, которые слышал в детстве. Аэродром, построенный советскими строителями в 1940-х гг., был обновлен за огромные деньги в 2011-2012 гг. в рамках подготовки к чемпионату Европы по футболу-2012, который совместно проводили Украина и Польша. Сверкающий современный пассажирский терминал, казалось, символизировал относительное процветание промышленного региона Украины и повышение международного статуса страны.

26 мая 2014 г. отряды, лояльные самопровозглашенной Донецкой Народной Республике (ДНР), захватили аэропорт. К следующему вечеру украинские военные и проправительственные подразделения вернули объект под свой контроль. В последующие месяцы недействующий аэропорт использовался ими в качестве базы для обстрела Донецка, ставшего главной твердыней сепаратистов. С конца сентября те пытались вернуть потерянные позиции. Постепенно этот символ межнационального сотрудничества и преимуществ глобализации был уничтожен. Сравняли с землей или превратили в руины диспетчерские вышки, новый и старый терминалы, ангары, хранилища топлива, навесы для спецтехники, гостиницу. В итоге в январе 2015 г. объект перешел под контроль сепаратистов. К этому моменту он напоминал Сталинград времен Второй мировой войны, с грудами осколков, сожженными автомобилями и минами-ловушками. Периодически вокруг нефункционирующего аэропорта вновь вспыхивали бои.

Трагедия боев за Международный аэропорт имени Сергея Прокофьева заключается в том, что в борьбе за ненужный объект погибли 700 человек. У ДНР нет авиации, да и взлетно-посадочные полосы были уничтожены артиллерией в самом начале боев. В свою очередь, украинская армия могла обстреливать город из близлежащих, более защищенных лесистых районов. По условиям сентябрьского перемирия аэропорт должен был быть передан сепаратистам. Но украинские военнослужащие оставались там в нарушение соглашения. Они не уходили, потому что отступление на безопасные позиции под прицелом телекамер казалось их командирам и руководству в Киеве политически проигрышным. На телевидении этих солдат называли «киборгами», военными машинами, готовыми умереть за аэропорт как за современный Аламо. Однако в отличие от техасского Аламо объект не имел военной ценности. И в отличие от мексиканцев, осаждавших Аламо в 1836 г., сепаратисты позволяли украинским защитникам ротировать личный состав².

Разрушенный аэропорт – подходящий символ гештальта, который мы видим в украинском кризисе. Специалисты по теории игр классифицируют исход спора или переговоров по одной из трех основных категорий. В игре с нулевой суммой одна сторона выигрывает, а другая, соответственно, проигрывает, при этом выигрыш равен проигрышу, т.е. исход равен нулю. Гипотетической иллюстрацией может служить соперничество двух безработных за одно желаемое рабочее место или двух пассажиров тонущего судна за один спасательный плот. В игре с положительной суммой выигрывают оба участника. Например, в ходе переговоров о долях в определенном объеме ресурсов могут возникнуть идеи, как увеличить этот объем, чтобы обе стороны получили даже бóльшие доли, чем раньше. Пассажиры тонущего судна могут придумать, как запустить вторую спасательную лодку, чтобы спаслись оба. В игре с отрицательной суммой объем доступных выгод, напротив, сокращается из-за контекстуальных изменений или решений участников, в итоге каждый из них ухудшает свои позиции. В теории игр взаимодействия с отрицательной суммой расцениваются как вызывающие наибольший дискомфорт и разногласия у участников в процессе преодоления.

По нашему мнению, лучшая метафора украинского конфликта – это игра с отрицательной суммой, деструктивный сценарий, в котором проигрывают все основные игроки³.

Что касается Украины, ее общее состояние заметно ухудшилось с момента начала кризиса в 2014 г. Никто не может точно сказать, сколько украинцев погибло в результате военных действий в Донбассе. Управление ООН по координации гуманитарных вопросов оценивает число жертв в 10 тыс. человек по данным на август 2016 года. По меньшей мере 3 млн человек были вынуждены покинуть свои дома. Большая часть знаменитых шахт и промышленных предприятий Донбасса уничтожена. Множество домов в городах и селениях региона сожжено или разрушено в результате обстрелов, так же, как системы электро- и водоснабжения, канализации и т.д.

В стране новый президент (Петр Порошенко избран в мае 2014 г.) и новый парламент (избран в октябре 2014 г.). Но политика радикализирована, государство ослабло, в том числе из-за потери монополии на использование силы – это право захватили многочисленные добровольческие батальоны. Власти много говорят об экономических и политических реформах, но результаты минимальны, а фракционные свары и дележка постов не прекращаются. Украина подписала соглашение с ЕС, которое Янукович заморозил в 2013 г., но выгоды пока остаются в туманной перспективе, и вряд ли Украина станет полноправным членом Евросоюза в ближайшем или даже отдаленном будущем. ВВП Украины упал на 7% в 2014 г. и еще на 10% в 2015 г., и это с учетом производства в районах, не контролируемых центральным правительством.

Другие действующие лица саги пострадали меньше, но явно чувствуют себя хуже, чем до начала кризиса. Да, Россия приобрела некоторую территорию, но заплатила за это высокую цену с точки зрения экономики и международного положения. Милитаризация и западные санкции ослабили либеральные импульсы и усилили конформистское давление в политическом укладе государства, а политическая жизнь в еще большей степени сконцентрировалась вокруг фигуры Путина. Последовавший экономический спад, хотя и не ставший результатом исключительно украинского кризиса и западных санкций (сильнее сказалось падение цен на нефть), усугубил ситуацию. Россия не демонстрирует намерения аннексировать Донбасс, но вынуждена тратить десятки миллиардов рублей на помощь бедствующему региону. Крым, теперь де-факто включенный в состав России, будет тяжелым бременем для казны в ближайшие годы, а западные санкции и ограничения торговли с Украиной, а также поставок воды и электроэнергии оттуда осложнили жизнь населению полуострова.

ЕС и Соединенные Штаты, наименее пострадавшие участники, тоже не вышли сухими из воды. Для Европы кризис не только стал вероятной прямой угрозой безопасности, но и поставил ее перед реальной и очень затратной политической дилеммой. «Восточное партнерство» ЕС, составляющей которого является соглашение с Украиной, предназначалось для создания стабильных и процветающих государств вдоль границ объединения. Украину, крупнейшего соседа, сегодня ни в коей мере нельзя назвать стабильной или процветающей, и Евросоюз чувствует себя обязанным вливать миллиарды евро, чтобы держать ее на плаву. Санкции и российские контрсанкции ударили по европейским экономикам в период, когда им тяжело это перенести. Постоянно под угрозой блокирования находится украинский газотранспортный коридор, что ставит под вопрос всю торговлю газом между ЕС и Россией. Вашингтон, в свою очередь, ощущает необходимость наращивать военное присутствие в Европе и военные расходы в условиях сокращения бюджетов и появления других задач, требующих не меньшего внимания – «поворота» к Азиатско-Тихоокеанскому региону и неразберихи на Ближнем Востоке. Полный разлад американо-российских отношений, которые и так оставляли желать лучшего, препятствует конструктивной работе по решению проблем глобального характера.

В целом можно сказать, что украинский кризис стал катализатором политической игры с отрицательной суммой. По нашему мнению, все основные игроки оказались в худшем положении, чем до начала конфликта.

Главная идея этой книги в том, что исход с отрицательной суммой, который мы наблюдаем сейчас, является продуктом игры с нулевой суммой, которой придерживались долгое время Россия, Соединенные Штаты и Европейский союз. Ситуация развивалась неравномерными импульсами в первые 15 лет после окончания холодной войны, но затем произошло резкое обострение. Россия и Запад пытались извлечь выгоды из отношений с государствами постсоветской Евразии за счет другой стороны, не принимая во внимание пересечения и совпадения интересов. Никто не прикладывал серьезных усилий для выработки регионального порядка, приемлемого для всех сторон. Результатом стало не только углубление раскола между Востоком и Западом, но и дисфункция государств региона, элиты которых стремились использовать это соперничество в своих узких, часто меркантильных интересах.

Анализ, проведенный в разгар событий, обычно подогревает ситуацию, а не проливает на нее свет. Многое из сказанного и написанного об украинском кризисе – не исключение. Корни его протянулись далеко за пределы политического землетрясения в Киеве и резкой реакции России. В нашей книге мы стараемся рассмотреть эти события в контексте недавнего постсоветского прошлого. Наша цель – аналитическая, а не нормативная. Мы не стремимся возложить вину на одну из сторон или оправдать чьи-то действия не только потому, что это не наша задача, просто ни одну из сторон нельзя считать полностью невиновной. Конструктивная, продуманная политика и действия в регионе стали исключением, а не нормой для всех сторон.

С самого начала событий 2014 г. появилось несколько противоречащих друг другу версий природы украинского кризиса и, в частности, действий России⁴. Наиболее распространенная описывает его как результат нечистоплотных амбиций России в отношении своих соседей. Согласно этой точке зрения, Москва поставила долгосрочную стратегическую цель подчинить себе все бывшие советские территории. Проявлением этой стратегии называют Евразийский экономический союз (ЕАЭС), возглавляемый Москвой региональный блок экономической интеграции, в который Россия якобы стремилась втянуть Украину. Как пишет Сергей Екельчик, «Евромайдан вызвал недовольство российского политического руководства, которое только что заставило режим Януковича отвернуться от Запада. Кремль не мог вернуть своего свергнутого союзника в Киев, но мог навредить новой Украине и одновременно усилить геополитическую роль России»⁵. По мнению Эндрю Уилсона, «пристрастие России к опасным мифам», в том числе о том, что [пространство] бывшего СССР является «утраченной территорией» исторической России» объясняет аннексию Крыма и последовавшее за ней вторжение на восток Украины⁶.

Вряд ли кого-то может удивить тот факт, что страна с возможностями и амбициями России стремится к влиянию на своих соседей. Соединенные Штаты и Китай ведут себя так же. Ясно, что в начале президентства Януковича Россия хотела убедить его присоединиться к ЕАЭС, а в конце 2013 – начале 2014 гг. использовала кнут и пряник, чтобы помешать Украине подписать соглашение об ассоциации с ЕС. Но если ограничить объяснение украинского кризиса исключительно предполагаемой стратегией региональной гегемонии Москвы, получается, что действия России на Украине (и в регионе в целом) в 2014 г. происходили в вакууме, а это, как показывает наша книга, совершенно не так.

Противоположный аргумент – украинский кризис главным образом обусловлен политикой Запада в регионе – выдвинут некоторыми специалистами по международным отношениям, представляющими школу политического реализма, а также рядом российских экспертов. В Foreign Affairs Джон Миршаймер отмечает: «Вашингтону может не нравиться позиция Москвы, но он должен понимать стоящую за ней логику. Это азы геополитики: великие державы всегда чувствительны к потенциальным угрозам вблизи своей территории»⁷. Угроза, утверждают Миршаймер и другие, заключалась в намерении Запада втянуть Украину в НАТО и подорвать позиции России в стране, Евромайдан же ускорил реализацию этого плана. Запад, отмечает Андрей Цыганков, «сделал конфликт России с Украиной возможным, даже неизбежным», не признавая «российские ценности и интересы в Евразии»⁸. Однако, как и российская, политика Запада формировалась не в вакууме; не изучив динамичного взаимодействия («игры») этих интересантов, мы не получим полной картины украинского кризиса. Более того, осуждение политики Запада как намеренно враждебной и представление действий России «рациональными и эмпирически обоснованными», как это делает Ричард Саква, фактически исключает такие взаимодействия из рассмотрения⁹.

Другие версии переносят фокус внимания с международного уровня на внутриполитический. События 2014 г., согласно такому нарративу, являются следствием изменений внутри государства-виновника, т.е. России, и реакции Кремля на них. Как пишут Майкл Макфол и Кэтрин Стоунер-Вайсс, «изменение российской внешней политики, в частности аннексия Крыма и военное вторжение на восток Украины, не было ответом [на политику Запада]. Скорее российская внешняя политика в значительной степени изменилась в результате реакции Путина на новые внутренние политические и экономические вызовы в России»¹⁰. Рейтинги Путина начали падать после сомнительного избирательного цикла 2011-2012 гг., в этот период в российских городах проходили уличные протесты, а экономический рост замедлился, что поставило под сомнение действенность существующего общественного договора. Кремль решил сформулировать новый договор, основанный на защите россиян от внешних угроз. «Чтобы подтвердить свою легитимность в стране, Путину нужен был затяжной конфликт с внешними врагами»¹¹.

Безусловно, украинский кризис обернулся неожиданной внутриполитической удачей для Путина, его рейтинг поднялся до космического уровня после аннексии Крыма – на пике он достигал почти 90 процентов. Но не стоит путать причину и следствие. К моменту свержения правительства Януковича Путин вполне эффективно разобрался с вызовами 2011-2012 годов. Он разгромил организованную оппозицию с помощью точечных репрессивных мер, открыл новые клапаны выпуска пара для недовольных – например, вернул выборы губернаторов, а также упрочил лояльность своего окружения, призвав к «национализации элит». Иными словами, когда на Украине начал полыхать Евромайдан, Путин не ощущал серьезных угроз своему правлению в краткосрочной или среднесрочной перспективе, имел невероятную поддержку населения и преданность элит. Предположение, что в таких условиях он предпринял авантюрные, деструктивные шаги для укрепления своих политических позиций внутри страны, выглядит надуманным.

Раджан Менон и Юджин Румер в работе Conflict in Ukraine: The Unwinding of the Post-Cold War Order справедливо обращают наше внимание на региональный контекст. Они отмечают, что «случившееся является симптомом более масштабной и более сложной проблемы», заключавшейся в том, что «вся европейская архитектура политики и безопасности после холодной войны была построена на фундаменте двух институтов, Евросоюза и НАТО, которые не включали в себя Россию»¹². Запад, пишут они, сделал ставку на то, что Россия примет эти институты, но ставка оказалась ошибочной. Вместо этого следовало бы подумать о формировании нового регионального порядка после окончания холодной войны, к которому могла присоединиться Россия.

Этот аргумент заслуживает внимания, и мы рассмотрим его ниже. Решения, принятые в период между объединением Германии в 1989 г. и расширением ЕС и НАТО в 1993 и 1999 гг., непреднамеренно (в основном) привели к формированию в Европе регионального порядка, который просто не мог включать в себя Россию. Однако эту ошибку нельзя считать единственной причиной нынешнего кризиса в отношениях России и Запада. На протяжении нескольких лет у России были неудовлетворительные, но тем не менее функциональные отношения с евроатлантическими институтами. Такая ситуация могла бы сохраниться, если бы не противостояние амбиций в постсоветской Евразии. Вероятность того, что НАТО и ЕС рано или поздно так или иначе ассимилируют всех соседей России, но не ее саму, безусловно, тревожила Кремль, и стала одним из факторов, определивших его резкую реакцию на Евромайдан. Но решения о распространении этих институтов на страны постсоветской Евразии принимались на протяжении десятилетия с середины 1990-х как один из элементов более масштабного соперничества за влияние в регионе. Именно это соперничество переросло в противостояние с отрицательной суммой, и на нем мы сосредоточим наше внимание.

Отсутствие инклюзивной региональной архитектуры после холодной войны явилось предпосылкой украинского кризиса, но такого разрушительного исхода можно было избежать, не пересматривая основы европейского порядка. К взрыву на Украине, после которого волны противостояния вышли из-под контроля, привела борьба за территории между Россией и Западом.

Мы начнем следующую главу с изучения периода формирования порядка после холодной войны (конец 1980-х – середина 1990-х), поскольку принятые тогда решения лишили нас возможности полностью преодолеть разногласия на континенте. Если бы этой возможностью удалось воспользоваться, можно было избежать не только украинского кризиса, но и предшествовавшего ему более масштабного соперничества. В книге опущены разногласия между Россией и Западом, напрямую не повлиявшие на игру с отрицательной суммой, – расхождения по поводу войн в Чечне, споры о системе ПРО, вторжение США в Ирак, гражданская война в Сирии, западное военное вмешательство в Ливии
и др. Дело не только в стремлении сосредоточиться на конкретной проблеме. Все эти эпизоды в различной степени навредили отношениям России и Запада. Но ущерб был небольшим и вполне обратимым. Противоречия, обусловленные региональным соперничеством, кульминацией которого стал украинский кризис, напротив, оказались масштабными и неуправляемыми. Поэтому понимание истоков кризиса необходимо для того, чтобы объяснить, как мы дошли до самого низкого уровня отношений между Россией и Западом и как нам из этого выбраться.

Несколько слов стоит сказать о географии. Историки, политики и прочие «властители дум» без конца твердят о необходимости присвоить четкие обозначения странам и регионам на карте мира. Для территорий, о которых пойдет речь в книге, существует множество терминов: Восточная Европа, Центральная и Восточная Европа, Центральная Европа, Россия и Евразия. Разрешить этот терминологический спор не в нашей власти. Мы будем избегать словосочетаний «Восточная Европа» и «Центральная Европа», но оставим их в цитатах, если герои нашей истории употребляли эти слова. Мы будем использовать термин «Центральная и Восточная Европа» для обозначения государств, которые в годы холодной войны были частью Организации Варшавского договора, где доминировал СССР, а сегодня являются членами НАТО и ЕС, т.е. Запада. Термин «Россия» будет использоваться для обозначения постсоветского государства, которое по конституции имеет два названия: Россия и Российская Федерация. Евразия – наиболее «рыхлый» термин, позволяющий преодолеть континентальное разделение на Европу и Азию. Мы будем использовать термин «постсоветская Евразия» для обозначения территории, где расположены страны-преемницы республик Советского Союза. В течение нескольких лет после 1991 г. к постсоветской Евразии относились и три прибалтийских государства (Эстония, Латвия и Литва), но они быстро покинули эту категорию, поэтому они будут рассматриваться как часть Центральной и Восточной Европы.