В январе и феврале этого года из некоторых кабинетов американского внешнеполитического истеблишмента раздавались громкие хлопки вылетающих из бутылок шампанского пробок. То, что многие давно уже считали гигантским геополитическим пузырём эпохи, наконец начало сдуваться.
Звучали предположения, что верхушка Компартии Китая развалилась в результате одержимости официальной секретностью, ошибок, допущенных при реагировании на вспышку нового коронавируса и разворачивающуюся экономическую депрессию во всей стране. Но затем, в марте и апреле, когда Китай начал восстанавливаться, а вирус мигрировал на Запад, бессмысленное ликование сменилось безрассудным отчаянием.
Комментаторы с ужасом стали говорить о том, что пандемия поможет Китаю победить в геополитическом противостоянии с Соединёнными Штатами. Эта обеспокоенность – результат, казалось бы, хитроумного переосмысления Китаем нарратива о происхождении вируса, жёсткой эффективности китайской авторитарной модели в его сдерживании и глобальной кампании Пекина по оказанию помощи в борьбе с коронавирусом. Китайские же националистические комментаторы злорадствовали по поводу бедственного положения Соединённых Штатов, подчёркивая контраст между китайской щедростью и американским безразличием: «народная война» с COVID-19 была выиграна, а достоинства китайской политической модели себя оправдали.
И всё же, несмотря на усилия идейных борцов Пекина и Вашингтона, суровая правда состоит в том, что и Китай, и Соединённые Штаты, вероятно, выйдут из этого кризиса сильно истощёнными.
Не будучи ничем ограничены, различные формы воинствующего национализма заменят порядок и сотрудничество. А хаотический характер национальных и глобальных ответных мер на пандемию является прямым предупреждением о том, что может случиться в более широком масштабе.
О силе и восприятии
Как и в случае с другими переломными моментами в истории, будущее глобального порядка определят три фактора: изменения в относительной военной и экономической мощи великих держав, то, как эти изменения воспринимаются во всём мире, и какие стратегии используют великие державы. Исходя из всех трёх факторов, у Китая и Соединённых Штатов есть причины для беспокойства о своём глобальном влиянии в постпандемическом мире.
Вопреки распространённому мнению, национальная мощь Китая пострадала от кризиса на нескольких уровнях. Вспышка эпидемии раскрыла серьёзные политические разногласия внутри Коммунистической партии, что даже вызвало тонко завуалированную критику высокоцентрализованного стиля руководства председателя Си Цзиньпина. Это нашло отражение в ряде полуофициальных комментариев, которые в апреле таинственным образом стали достоянием общественности.
Внутренние споры о точном числе погибших и инфицированных, о рисках последствий второй волны вируса, о том, когда страна возобновит нормальное функционирование и о будущем направлении экономической и внешней политики, до сих пор не утихли.
Экономический ущерб был огромен. Несмотря на опубликованные в Китае показатели «возврата к работе», никакие внутренние стимулы во второй половине 2020 г. не смогут компенсировать потерю экономической активности в первом и втором кварталах. Резкие экономические спады у основных торговых партнёров Китая будут ещё больше препятствовать планам экономического восстановления, учитывая, что до кризиса торговый сектор экономики составлял 38% ВВП. В целом рост ВВП в 2020 г., вероятно, будет около нуля – худший показатель со времён Культурной революции пятидесятилетней давности. Отношение китайского долга к ВВП уже составляет около 310 %, что сдерживает другие приоритетные расходы Китая, включая образование, технологии, оборону и иностранную помощь. И всё это накануне празднования столетия партии в 2021 г., к которому руководство страны обязывалось удвоить ВВП с прошлого десятилетия. Но пандемия делает это невозможным.
Что касается США, то хаотичное руководство администрации Дональда Трампа оставило во всём мире неизгладимое впечатление об Америке как о стране, неспособной справиться со своими собственными кризисами, не говоря уже о чьих-либо ещё.
Но ещё важнее, что Соединённые Штаты, по-видимому, выйдут из этого периода как государство более разделённое, а не более объединённое, как это обычно бывает после национальных кризисов такого масштаба. Продолжающийся раскол американского политического истеблишмента является ещё одним ограничением для глобального лидерства США. Между тем, по самым скромным оценкам, в 2020 г. падение американской экономики составит примерно 6–14%, что станет самым большим сокращением со времён демобилизации в конце Второй мировой войны. Финансовое вмешательство Вашингтона, призванное остановить спад, уже составляет 10% ВВП, увеличивая отношение госдолга к ВВП до 100% – при рекордном показателе времён войны в 106%. Статус доллара США как глобальной резервной валюты позволяет правительству продолжать продавать казначейские облигации для финансирования дефицита. Тем не менее после восстановления крупный долг рано или поздно начнёт сдерживать расходы, в том числе на военные нужды. Кроме того, существует риск того, что нынешний экономический кризис перерастёт в более широкий финансовый, хотя Федеральной резервной системе, другим Центробанкам «Большой двадцатки» и МВФ до сих пор удавалось смягчить этот риск.
Китайские лидеры придерживаются простого «ленинского» взгляда на мощь Соединённых Штатов. Основу этой мощи составляют два фундаментальных фактора: вооружённые силы и доллар (включая глубину и ликвидность финансовых рынков США, которые лежат в её основе). Остальное – детали.
Все государства помнят о том, что такое «объективная сила», и о готовности великих держав к её использованию. Но не менее важно и восприятие силы. В настоящее время Китай работает сверхурочно, чтобы устранить огромный ущерб, нанесённый его положению в мире из-за географического происхождения вируса и неспособности Пекина сдержать эпидемию в критические первые месяцы. Вне зависимости от того, что новое поколение китайской дипломатии в стиле «волков-воинов» сообщает Пекину, реальность такова: положение Китая сильно пострадало (а ирония заключается в том, что эти «волки-воины» увеличивают урон, а не уменьшают его). Антикитайские настроения из-за распространения вируса (часто на расовой почве) наблюдались в совершенно разных странах: Индии, Индонезии, Иране. Китайская «мягкая сила» рискует быть уничтоженной.
По разным причинам Соединённые Штаты выйдут из кризиса не в лучшем состоянии. Мир с ужасом наблюдал за американским президентом, который действовал не как лидер свободного мира, а как шарлатан-аптекарь, рекомендующий неопробованные снадобья.
Когда-то, говоря о Соединённых Штатах, мы представляли «воздушный мост» в Западный Берлин. Теперь – изображение американского корабля «Теодор Рузвельт», подбитого вирусом, сообщения о том, что администрация пытается присвоить себе вакцину, разрабатываемую в Германии, и о федеральном вмешательстве – для остановки коммерческой продажи средств индивидуальной защиты в Канаду. Мир перевернулся с ног на голову.
После пандемии
Кризис к тому же, видимо, уничтожил большую часть того, что оставалось от американо-китайских отношений. Для Вашингтона теперь любой вариант возвращения к миру «стратегического взаимодействия» с Пекином (как до 2017 г.) не является политически обоснованным. Второй срок Дональда Трампа будет означать ещё большее разъединение и, возможно, попытки сдерживания – по ряду причин. И из-за Трампа, и благодаря широкому распространению гнева по поводу происхождения вируса, хотя эта стратегия временами будет становиться непоследовательной вследствие личного вмешательства президента. Если же появится администрация Байдена, она продолжит курс на стратегическую конкуренцию (и разъединение в некоторых областях), вероятно, на более систематической основе, оставляя некие возможности для сотрудничества в отдельных сферах, таких как климат, пандемии и глобальная финансовая стабильность. В целом Пекин предпочёл бы переизбрание Дональда Трампа, поскольку видит для себя пользу в его тенденции разрушать традиционные альянсы, уходить от многостороннего лидерства и эпизодически срывать китайскую стратегию Соединённых Штатов. В любом случае отношения Вашингтона с Пекином станут более конфронтационными.
В Пекине сейчас идёт интенсивное обсуждение того, какой должна быть реакция Китая на постоянно ужесточающуюся позицию Соединённых Штатов. Этот процесс начался в 2018 г. – во время первого полного года американо-китайской торговой войны. В настоящее время он усугубился из-за пандемии и её международных последствий. Эта дискуссия – часть более широкого внутреннего разбора полётов в Пекине относительно того, была ли стратегия Китая в последние годы недостаточно реформистской внутри страны и чрезмерно напористой за рубежом.
До Си Цзиньпина стратегия состояла в том, чтобы подождать, пока соотношение экономических и военных сил не изменится в пользу Китая, прежде чем пытаться вносить какие-либо серьёзные коррективы в региональный и международный порядок – в том числе в отношении Тайваня, Южно-Китайского моря и присутствия США в Азии. При нём же Пекин стал значительно более настойчивым, принимая на себя просчитанные (и до сих пор правильно) риски, чтобы добиться изменений на местах, о чём свидетельствуют сооружение островов в Южно-Китайском море и инициатива «Пояс и путь». Реакция Соединённых Штатов на этот подход считалась вполне управляемой, но это, возможно, изменится после торговой войны в постпандемическом мире. Си Цзиньпин мог бы попытаться снизить напряжённость в отношениях с США до тех пор, пока пандемия не исчезнет из политической памяти; или же, столкнувшись с внутренними проблемами, взять на вооружение более националистический подход за рубежом. Обе эти тенденции, вероятно, проявятся в китайском политическом поведении до завершения процесса пересмотра внутренней политики Китая, что произойдёт незадолго до ХХ съезда Компартии в 2022 году.
Но если стиль Си Цзиньпина до сих пор обозначал лишь направление, он, вероятно, значительно усугубится перед лицом любого внутреннего несогласия. Это означало бы более жёсткую позицию Китая по отношению к Америке, в том числе в таких вопросах, как Тайвань – наиболее дестабилизирующим элементе американо-китайских отношений. Пекин, скорее всего, будет ужесточать свою стратегию сокращения международного пространства Тайваня, даже если активизируются усилия США по возвращению Тайваня в ВОЗ. А учитывая, что это произойдёт вслед за другими недавними усилиями Соединённых Штатов по совершенствованию взаимодействия между Вашингтоном и Тайбэем на официальном уровне, договорённости о «политике одного Китая» 1979 г., лежащие в основе нормализации американо-китайских отношений, могут начать рушиться. И если эти договорённости рухнут, перспектива какой-либо военной конфронтации вокруг Тайваня (даже как непреднамеренного исхода неудачной борьбы с кризисом) внезапно перейдёт из абстракции в реальность.
Новая холодная война?
Послевоенный либеральный международный порядок начал разрушаться до нынешнего кризиса. Китай бросил вызов военной и экономической мощи Соединённых Штатов – геополитической точке опоры, на которой этот порядок основывался, – сначала на региональном уровне, а затем и на глобальном. Администрация Дональда Трампа усугубляла проблемы порядка, ослабляя структуру альянса (который по общепринятой стратегической логике был бы центральным в поддержании баланса сил против Пекина) и систематически делегитимируя многосторонние институты (фактически создавая политический и дипломатический вакуум для заполнения Китаем). Как результат – мир становится всё более дисфункциональным и хаотичным.
Нынешний кризис, скорее всего, стимулирует эти тенденции. Стратегическое соперничество теперь будет определять весь спектр американо-китайских отношений – военные, экономические, финансовые, технологические, идеологические – и всё больше влиять на их отношения с третьими странами. До нынешнего кризиса представление о том, что мир вступил в новую холодную войну, или «холодную войну 2.0», выглядело в лучшем случае преждевременным. Финансовые системы двух стран были настолько переплетены, что подлинное разделение представлялось маловероятным, и казалось, что перспективы геополитических или идеологических войн в третьих странах (такие конфликты были характерны для американо-советского соперничества) невелики.
Новые угрозы, которые обе стороны создают по мере роста напряжённости из-за COVID-19, могут это изменить. Решение Вашингтона прекратить инвестиции американских пенсионных фондов в Китай, ограничить будущие китайские вложения в казначейские облигации США или начать новую валютную войну (усугублённую недавним запуском новой китайской цифровой валюты) быстро устранит финансовую связь, удерживающую обе экономики вместе. А решение Пекина о всё большей милитаризации проекта «Пояс и путь» повысит риск опосредованных войн.
По мере обострения конфронтации Соединённых Штатов и КНР многосторонняя система, нормы и институты, лежащие в её основе, начинают давать сбои. Многие институты становятся аренами соперничества. Мало того, что дееспособность и США, и Китая подорвана, ещё и отсутствует «системный менеджер» (заимствуем выражение американского политолога Джозефа Ная), чтобы поддерживать международную систему в рабочем состоянии.
У этого сценария есть и более благоприятные альтернативы. Однако для их реализации необходимо выполнить ряд условий. Нужны значительные политические изменения в Вашингтоне. Перестройка реформистского и интернационалистского толка в Пекине. Разработка новой архитектуры разрядки между Соединёнными Штатами и Китаем (с опорой на советско-американский опыт), которая установила бы чёткие параметры конкуренции для избегания военной катастрофы. Наконец, усилия других стран, направленные на то, чтобы, объединив политические и финансовые ресурсы, сохранить основные многосторонние институты нынешней системы для поддержания баланса до возвращения к геополитической стабильности.
История не предопределена. Но ничего из этого не произойдёт, если политические лидеры в нескольких столицах не решат изменить курс. Если будут приняты неправильные решения, 2020-е гг. превратятся в бессмысленный повтор 1930-х годов. Правильные решения могут вытащить нас из бездны.
Перевод: Анна Портнова
Опубликовано на сайте Foreign Affairs 6 мая 2020 года. © Council on foreign relations, Inc.
