По странному стечению обстоятельств после смены президента в Белом доме и прихода туда демократов оживилась тема Украины. Киев перешёл в информационно-политическое наступление. Тут и очередной виток заявлений о невыполнимости Минских соглашений, предостережения о вероятности нового военного обострения в Донбассе, и нокаутирующий удар по телеканалам, называемых пророссийскими. Владимир Зеленский всё меньше напоминает себя двухгодичной давности, – от лозунгов, с которыми он приходил на президентский пост, мало что осталось. Во всяком случае, в той части, которая касалась урегулирования конфликта на востоке Украины и отношений с Россией.
Шаги и заявления Киева не вызывают противодействия со стороны его западных партнёров. Понятно, что в условиях ухудшения отношений с Москвой Запад будет поддерживать Украину ещё более демонстративно. Несколько изумляет, конечно, одобрение Западом действий Киева по закрытию телеканалов – можно было выразить хотя бы формальные сомнения в соответствии данного деяния принципам свободы слова. Впрочем, усугубление мировой ситуации очистительно сказалось на международной политике. Прежде считавшаяся необходимой оболочка лицемерия более не нужна, а ценностные инвективы стали инструментами борьбы против конкурентов. Без лишних сантиментов.
Вопрос, однако, в другом. Какую роль играет теперь Украина в отношениях России и Запада, шире – в общеевропейской политике? Кризис 2014 года был апофеозом и одновременно переломным моментом европейского развития событий после «холодной войны». Можно говорить о геополитической экспансии Запада, которая была остановлена российским применением силы, потому что Москва посчитала, что дальнейшее отступление угрожает уже главным основам национальной безопасности. А можно взглянуть и иначе.
Заявление министра иностранных дел Сергея Лаврова о готовности разорвать отношения с единой Европой, если с её стороны будут приняты серьёзные санкции в отношении России, вызвало немалый ажиотаж. Хотя, во-первых, министр об этом уже предупреждал прошлой осенью, во-вторых, если говорить именно о Евросоюзе как организации, разрывать, по сути, уже нечего. Политический диалог прервался в 2014 году. А сам он был продуктом как раз общего видения будущего, согласованного в середине 1990-х годов.
Та схема была вполне стройной. Как считалось, она заведомо исключала конфликты за сопредельные/промежуточные территории, ибо подразумевала распространение норм и правил Евросоюза на всё пространство к востоку от его границ до, по возможности, Тихого океана. Окажись модель «Большой Европы» дееспособной, Украина комфортно расположилась бы в её центре, получая дивиденды от своей выгодной географии.
Но всеобщей гармонии не получилось. Попытка вмонтировать Россию в некую «европейскую сферу» (надо сказать, не очень усердная, без фантазии) убедила и ту, и другую сторону в невозможности по-настоящему общего пространства. Однако и новое размежевание на «зоны влияния» работающим вариантом не выглядело – это время прошло. Получилось отодвигание России всё дальше на восток под разговоры, что это вовсе не экспансия, а нечто совсем другое. По объяснимым историческим и геополитическим причинам именно Украина стала местом, где Россия ответила наиболее резко. В итоге вместо потенциально самого благоприятного расположения Украина оказалась в самом неблагоприятном – территорией, зажатой между конкурирующими силами и расколотым изнутри обществом в зависимости от отношения к этим силам.
Если бы «общеевропейский дом» строили в соответствии с мечтаниями авторов «нового политического мышления» 1980-х годов, проект согласовывали бы совместно, с участием «архитекторов» по обе стороны бывшего «железного занавеса». И это обеспечило бы учёт интересов всех участников, прежде всего крупных, но и остальным создало бы более комфортную атмосферу. Когда-то на заре перемен выдвигалась идея создания «Совета Безопасности Европы». Если вообразить, что он создавался бы по образу и подобию Совбеза ООН, там должно было бы быть право вето, гарантия того, что решения, неприемлемые для кого-то из важных игроков, не могли быть приняты. Но всё это осталось утопией.
Сейчас, впрочем, наиболее удручающе выглядит не острота соперничества за «активы», а как раз спад интереса к ним, поскольку геополитические конкуренты заняты внутренними проблемами. То есть борьбы за влияние вроде бы никто не отменял, но прежней страсти в этом нет, больше символы и имитация. Соответственно, странам, привыкшим выстраивать своё поведение в зависимости от интересов внешних грандов, требуется собственная продуманная политика. А её в большинстве случаев не получается.
Пока Киев явно рассчитывает, пользуясь приходом Байдена на президентский пост в США и резким охлаждением между Россией и Евросоюзом, опереться на западные страны. Но то, что работало ещё пять-шесть лет назад, может оказаться сейчас неэффективным.
