Карибскому кризису – шестьдесят. Какую роль сыграл в нём «фактор Хрущёва»? Почему в 1962 г. ответственность перевесила безрассудство? Чем Карибский кризис отличается от текущего? Почему сегодня ядерный шантаж может быть опаснее, чем в прошлом? Об этом Фёдор Лукьянов побеседовал с профессором МГИМО МИД России Владимиром Печатновым для программы «Международное обозрение».
– Была ли эскалация 1962 г. неизбежным результатом нарастающей конфронтации между СССР и США или, возможно, предпосылки к началу Карибского кризиса создали некие субъективные факторы?
– Как говорится, спасибо за хороший вопрос. На мой взгляд, возникновение подобных ситуаций всегда является результатом действия как объективных, так и субъективных факторов.
Что можно отнести к объективным причинам ракетной эскалации 1962 года? Я полагаю, что Карибский кризис произошёл на стыке двух проблем. Во-первых, СССР видел для себя необходимость защищать Кубу перед лицом США, во-вторых, наблюдался ярко выраженный стратегический дисбаланс между двумя державами. Кризис, безусловно, разворачивался в контексте холодной войны, в условиях советско-американской конфронтации – уже сама по себе подобная внешнеполитическая обстановка создавала угрозу запуска эскалации.
Куба стала горячей точкой – существование под носом у США союзника их главного соперника было вне всяких сомнений чревато обострением советско-американских отношений. Кризисы вокруг Кубы случались и потом, например, в 1970 г., в 1979 г. вокруг так называемой «советской бригады». Ставки в противостоянии были велики для обеих сторон. Мотивация США вполне понятна. Для СССР защита Кубы представляла собой вопрос не только революционной солидарности, но и геополитики – Куба была важнейшим источником влияния СССР в Латинской Америке, поэтому потеря этого ресурса стала бы для СССР серьёзной неудачей и даже поражением в холодной войне. Тем не менее защищать Кубу можно было по-другому, с использованием гораздо меньших средств: СССР не нужны были ракеты средней дальности на острове для обеспечения его безопасности, в этом деле вполне хватило бы обычных вооружений, как максимум – тактического ядерного оружия.
Здесь мы подходим ко второй части нашего разговора об объективных факторах, скажу несколько слов об упомянутом стратегическом дисбалансе. То, что он существовал, хорошо понимали и в Вашингтоне, и в Москве. Соотношение сил было явно в пользу США. Хрущёвский блеф насчёт ядерного оружия и его изобилия в СССР был развенчан в том же 1962 г. публичным заявлением Министерства обороны США. Повторяю, обе стороны знали реальное положение вещей. Выходить из этого дисбаланса можно было по-разному. СССР мог наращивать собственные стратегические силы, чтобы достичь ядерного паритета с США, как это на самом деле произошло в 1960-х гг. в конечном итоге. Однако Хрущёв торопился и не хотел ждать – для него более привлекательным казалась возможность одним махом изменить соотношение сил в пользу СССР. Хрущёв принял решение увеличить количество ракет, способных достичь территории США, но это было проявлением его политической слабости. Можно провести аналогию шага Хрущёва с приёмом в джиу-джитсу – хотелось одержать верх быстро, одним движением. Строго говоря, вся политика Хрущёва, начиная с 1956 г., с Суэцкого кризиса, была политикой нагнетания напряжённости. Хрущёв стремился заставить Запад идти на уступки, уважать интересы СССР, считаться с ним. С этой точки зрения Карибский кризис – это своего рода разрядка через устрашение хрущёвского формата.
Подводя итог, можно сказать, что потенциал кризиса, безусловно, был заложен внешнеполитическими причинами, состоянием самой структуры международных отношений 1962 г., но для превращения этого потенциала в реальность потребовался субъективный фактор – волюнтаризм Хрущёва, его азартность, готовность пойти на риск, нетерпение и невежество. Хрущёвым был допущен явный просчёт, поскольку разместить ракеты на Кубе и не быть замеченными американцами было невозможно, о чём Хрущёва предупреждали наш военный советник на Кубе Алексей Дементьев и МИД СССР. Хрущёв пренебрёг всеми предостережениями.
– Из этого вытекает очень интересный в психологическом плане вопрос. Сегодня мы часто говорим о том, что удачное разрешение Карибского кризиса является примером проявления ответственности советским и американским руководством – страны дошли до роковой черты, поняли всю опасность ситуации и повернули назад. В то же время эскалация 1962 г. – это результат авантюристских решений, особенно с нашей стороны. Получается, ответственность и безответственность существуют в политике как две стороны одной медали. Как они уживаются друг с другом и почему вдруг у охваченного азартом Хрущёва ответственность перевесила безрассудство?
– Правильно, в 1962 г. было и то, и другое, ответственность соседствовала с безответственностью и авантюризмом. Причём это наблюдалось не только в СССР, но и в США. Часто забывают о том, что и Кеннеди шёл на определённый риск.
Во-первых, объявление США морской блокады Кубы уже само по себе является актом войны, в отличие от размещения советских ракет, не считающегося нарушением международного права. Во-вторых, рискованным шагом стало выдвижение Кеннеди 22 октября ультиматума с публичным требованием вывода всего советского стратегического оружия с острова.
Что произошло бы, если бы Хрущёв не испугался и ответил бы в духе Кеннеди, как он поначалу отвечал? Хрущёв ведь действительно мог заявить, что СССР не признаёт ни блокады, ни ультиматума и отдать приказ о начале прорыва советскими судами кубинской блокады. Имея уже наведённые ракеты на США, Хрущёв мог бы пойти на дальнейшую эскалацию.
Помимо этого, часто ещё забывают, что у Кеннеди была, в отличие от Хрущёва, возможность дипломатического урегулирования кризиса. Кеннеди со своей стороны мог сделать шаги в сторону снижения международной напряжённости по конфиденциальным каналам. Ладно, Добрынин тогда был ещё не в курсе всех дел и не получал инструкции из Москвы, но Громыко был с официальным визитом в Белом доме 18 октября, спустя два дня после того, как американцы узнали о ракетах. Во время мероприятия, хотя разговор заходил о Кубе, Кеннеди ни разу не спросил Громыко прямо, есть ли у СССР оружие на острове.
Возможно, американцы в тот момент ещё сами не знали, как поступить в сложившихся обстоятельствах, но, если судить по американским документам, вопрос о том, как разрешить кризис дипломатически даже не обсуждался в Белом доме, что довольно необычно для американцев, которые склонны прорабатывать разные варианты. Для контраста можно вспомнить 1970 г., когда американская разведка посчитала, что СССР начал строительство базы для советских атомных подводных лодок на Кубе в Сьенфуэгосе. Тогда благодаря взаимодействию Киссинджера и Добрынина – к тому времени у власти в США уже были Киссинджер и Никсон – этот кризис был быстро урегулирован. Нечто подобное можно было бы попробовать сделать и в 1962 году.
Попросту говоря, обе стороны испугались и путём обоюдных уступок и помощи друг другу в сохранении лица смогли отойти от края. События Карибского кризиса отмечены определённой последовательностью – сначала мир наблюдал рисковую игру, потом пришёл черёд ответственных решений, удержавших обе стороны от последствий этой игры.
– Владимир Яковлевич, игра – это всегда психология. В США борьбу на выносливость называют chiken game, у нас есть гляделки, проигрывает тот, кто раньше моргнёт. Как вам кажется, в какой степени в Карибском кризисе сыграла роль интуиция, понимание Хрущёвым, что из себя представляет Кеннеди, и наоборот?
– Конечно, и Хрущёв, и Кеннеди действовали не по схеме, у них не было методичек, они принимали решения по ситуации. Хрущёв был особенно не готов к такому повороту событий, но знания и представления друг о друге, безусловно, имели значение. У Хрущёва ещё после первой встречи с Кеннеди в июне 1961 г. в Вене сложилось впечатление о Кеннеди как о слабаке, который, в случае чего, дрогнет и отступит. Причём, насколько я знаю, это представление о Кеннеди у Хрущёва подогревал и тогдашний советский посол в США Михаил Меньшиков, который подливал масла в огонь, ещё больше распаляя азарт и комплекс превосходства в Хрущёве. В одной из телеграмм содержалась фраза, что американцы «наложат в штаны», если окажутся в кризисной ситуации.
Представления о противнике, конечно, как и во всякой эскалации имели значение. В случае Карибского кризиса Хрущёв моргнул первым, но интересно, что и Кеннеди накануне 25 октября в очередном послании начал вести уже несколько более мягкую риторику, поскольку убедился, что блокада Кубы не приносит эффекта, на остров завезено достаточно советского оружия, поэтому нужно предпринимать какие-то другие шаги. В ответ на это более мягкое послание Кеннеди Хрущёв 26 октября намекнул на то, что СССР готов демонтировать ракеты, размещённые на Кубе.
Если говорить о теории деэскалации и оценивать, в какой степени действия Хрущёва и Кеннеди укладывались в концепции и модели урегулирования конфликтов, можно вспомнить первую, пионерскую работу Чарльза Осгуда 1962 г., которая называлась «Альтернатива войне или капитуляция». Осгуд предложил схему выхода из кризиса, которую он назвал, если не ошибаюсь, градуированной взаимностью в снижении международной напряжённости. Суть этого алгоритма состоит в том, что одна из конфликтующих сторон первой инициирует уступки, но делает это так, чтобы не создать у противника ощущение своей слабости, сохраняет стратегическую последовательность в расчёте на то, что вторая сторона ответит взаимностью. С каждой поддержанной таким образом уступкой растёт доверие между сторонами, которое позволяет им спускаться по спирали деэскалации. Я не думаю, что Хрущёв и Кеннеди успели прочитать книгу Осгуда к началу Карибского кризиса, но действовали они вполне в рамках этого алгоритма, на ощупь угадывая его механизм. Спустя время появилось много теоретической литературы, которая использовала пример Карибского кризиса в качестве описания удачного моделирования схемы Осгуда на практике.
– Тогда последний, но, на мой взгляд, самый главный вопрос, учитывая происходящие на наших глазах международные события. В истории было много кризисов не очень высокой интенсивности, которые, тем не менее, были невероятно мучительными и разрушительными за счёт своей длительности. Тот же российско-украинский кризис – это пример давно начавшегося конфликта, который углубляется с каждым днём. В связи с этим слышны мысли о том, что в ситуациях, подобных этой, нужна эскалация, которая позволит быстро и хирургически точно разрубить гордиев узел. Действительно ли эскалация является столь хорошей антикризисной стратегией и, главное, учитывая совершенно другую структуру международных отношений, можно ли прибегнуть к эскалации сейчас, как в 1962 году? Я задал похожий вопрос в разговоре с Грэмом Эллисоном, он с улыбкой ответил, что напряжённости в мире достаточно, договариваться нужно сейчас.
– Интересный вопрос. Объясняя коллегам по Президиуму ЦК КПСС свою методику управления кризисом, Хрущёв сформулировал знаменитое правило мениска. Он сравнил нарастание эскалации с процессом наполнения стакана водой. Даже если вы нальёте воду до предела, сила поверхностного натяжения жидкости всё равно будет удерживать воду от перелива. Всё искусство, по мнению Хрущёва, заключается в том, чтобы жидкость не перелилась через край. Тем не менее, если коэффициент поверхности натяжения жидкости можно математически рассчитать, то в реальной жизни в условиях кризиса предположить, когда начнётся «перелив», наверное, невозможно, угроза перейти черту существует всегда.
В 1962 г. повезло. С сегодняшней ситуацией дела обстоят сложнее, она, конечно, во многом отличается от Карибского кризиса, хотя есть и определённые сходства. И там, и здесь присутствует угроза применения ядерного оружия. В 1962 г., на мой взгляд, эта угроза была более явной, поскольку обе стороны демонстрировали большие готовность и решительность.
Ещё одна интересная параллель состоит в том, что Куба для США в 1962 г. в некоторой степени имела такое же значение, как Украина для нынешней России. Мы наблюдаем схожие сценарии, когда внешний игрок – в Карибском кризисе эту роль играл СССР, в современных реалиях третьей стороной стали США – пытается влезть в мягкое подбрюшье своего противника и нанести ему максимальный ущерб.
Что касается различий между эскалациями, они, конечно, более существенные, чем сходства. Во-первых, нынешняя угроза ядерного столкновения возникает в условиях идущих масштабных боевых действий, что уже делает положение более опасным, поскольку ситуация на местах может выйти из-под контроля независимо от воли руководства. Карибский кризис включает несколько эпизодов, когда подобное происходило, и только по счастливому стечению обстоятельств обошлось без непоправимых и непредсказуемых последствий. В какой степени управляется эта эскалация и управляется ли она из центра – это большой вопрос. Во-вторых, сегодняшний кризис разыгрывается совершенно в другом международном контексте. Мир стал слишком связанным – уже сама угроза использования ядерного оружия приводит к тому, что мировая экономика и энергетическая безопасность десятков стран оказываются под ударом, уровень жизни миллионов людей падает. В этих условиях вести игры с ядерным шантажом ещё более опасно, чем шестьдесят лет назад.
