На протяжении пяти с половиной веков империя была коллективным образом жизни и способом мышления португальцев. С захвата мусульманской Сеуты (город на средиземноморском побережье Марокко. – Ред.) в 1415 году до освобождения африканских колоний после «революции гвоздик» в 1974-м Португалия, эта окаймленная морем полоска земли на западной оконечности Европы, ощущала себя государством мирового масштаба. Империя оставила глубокий отпечаток в сознании нации, во многом сформировав ее современный облик.
Судьба каждой державы неповторима. И все же португальские уроки могут быть полезны для тех народов, которым тоже выпала доля следовать путем постимперской трансформации.
ИМПЕРИЯ КАК СЛЕДСТВИЕ СЛАБОСТИ
Мотивы, толкнувшие Лиссабон на имперский путь, заметно отличаются от тех, которыми руководствовались, например, идеологи колониальной политики в Лондоне или Париже.
В битве при Алжубарроте в 1385 году Португалия показала, что она отвергает идею интеграции в состав Кастилии и выбирает независимость. Такое решение повлекло за собой необходимость срочно найти убедительные ответы на два сложнейших вопроса. Во-первых, как преодолеть экономическую слабость. Во-вторых, как противостоять агрессивным объединительным амбициям Кастилии на Пиренейском полуострове.
Живописное путешествие в Южную и Северную Америку. Санкт-Петербург, 1839 г.
Попытка решить первую проблему как раз и обусловила стремление к созданию империи. На завоевание Сеуты Португалия бросила 19 тысяч солдат, 1 700 моряков и 200 судов, что, учитывая ограниченные демографические и финансовые возможности страны, свидетельствовало о серьезности замысла. Крестовый поход и призвание нести учение Христово служили лишь упаковкой для тех реальных целей, которых Лиссабон намеревался достичь путем завоевания. Поэтому не только рыцарство и священнослужители, но и торговцы и даже простой люд охотно поддержали это первое имперское предприятие.
Забегая вперед, можно отметить, что на протяжении 500 лет в португальском обществе присутствовал консенсус в отношении колониальных владений. Практически никогда не возникало трудностей в привлечении человеческих ресурсов – как рядовых переселенцев, так и аристократов-управленцев – для заморских территорий.
Исход кампании 1415-го не оправдал ожидания экономического процветания, зато проторил путь для решения второй проблемы. Ответом на амбициозные замыслы Кастилии стали экспансия в Мировом океане и морские открытия. Ответ, впечатляющий своей геополитической интуицией. Ведь Португалия, значительно уступавшая другим европейским державам по объективным показателям, тем самым смогла не только выравнять баланс, но и предвосхитить основное направление, по которому в последующие века развивалась мировая гонка за сферы влияния. Мы первыми отправились за великими географическими открытиями – к западному и восточному побережьям Африки, затем к Индии, Малакке, Тимору, Японии и Бразилии.
Живописное путешествие в Южную и Северную Америку. Санкт-Петербург, 1839 г.
С тех пор португальский империализм был в основном продуктом растущей морской торговли и средством трансокеанской эксплуатации. Общение с «вновь открытыми» народами шло посредством рынка и на условиях относительного равенства. Оружие применяли в случаях стычек с конкурентами (как, например, на востоке) или же если возникали трудности с высадкой на сушу и созданием торговых факторий.
Конечно, Великобритания и Франция также прибегали к имперским средствам в целях торговой экспансии. Но само возникновение их империй было продиктовано не экономической необходимостью. Для Лондона и Парижа расширение колониальных владений было, наряду с прочим, стратегическим компонентом в борьбе за господство в Европе.
«ПОХОРОННЫЙ ЗВОН» ПО ПОРТУГАЛИИ?
Демонтаж империи тяжело давался нации. После провозглашения независимости Бразилии в 1822 году метрополию постиг глубокий кризис. «Это похоронный звон по Португалии», – восклицал писатель и экономист Оливейра Мартинш. Он резюмировал: «Мыслящие люди делают вывод, что скоро наступит конец». Крупнейший португальский поэт XX века Мигел Торга, оглядываясь на путь, пройденный страной, отмечал: «С экономической точки зрения Бразилия составляла основу жизни португальцев… В общественном сознании она была проявлением величия, которым мы оправдывали свою бедность и незначительность».
Правда, в прошлом столетии, особенно после Второй мировой войны, желание любой ценой удерживать заморские территории постепенно начало вытесняться тягой к богатой Европе, пришло понимание того, что колонии превращаются в тяжкое бремя. Авторитарный режим Антониу Салазара мог относительно безболезненно осуществить деколонизацию, сохранив гармонию интересов Португалии и новых африканских стран. Но делать это он не захотел.
Нация же не сумела потребовать от властей решения колониальных проблем. Страна пребывала в состоянии автаркии, и большинство населения попросту не замечало происходивших в мире перемен. Империя по-прежнему оставалась в коллективном сознании «последним предметом гордости», связывалась в народном сознании с морями – «ареной наших героических деяний».
Тем не менее идеи деколонизации постепенно вызревали. Этому способствовали попытки модернизации Португалии и ее поворот к окружающему миру в 1960-е, набиравший темпы туризм, массовая эмиграция португальцев в европейские страны. Рост антиколониальных настроений стимулировала деятельность компартии и других оппозиционных политических сил. Бунтарские настроения нарастали среди университетской молодежи и христианских ассоциаций, проникшихся духом обновления, связанного с процессами, начало которым положил новый курс Ватикана. Да и молодое поколение салазаровской бюрократии испытывало все большее недовольство своим положением. От режима отвернулся даже такой старый союзник, как Великобритания. Политическая элита и крупные экономические группы, страдавшие от замкнутости Португалии, видели для себя новые возможности в богатой Европе. Примечательно, что в «движение капитанов», ставшее основой демократического переворота 1974 года, входили преимущественно офицеры колониальной армии.
Затянувшаяся и все более бесперспективная война на три фронта (Ангола, Мозамбик, Гвинея-Бисау) отнимала силы и средства, столь необходимые для модернизации. Запоздалая реакция на события в колониях привела к возникновению там вооруженных освободительных движений, ставших пешками в геополитических играх сверхдержав. В таких условиях уже трудно было рассчитывать на нормальное развитие процесса деколонизации и налаживание взаимовыгодных отношений с бывшими владениями. В результате обвал империи приобрел драматический характер. На историческую родину хлынуло полмиллиона беженцев из колоний, которые, правда, довольно быстро влились в общество.
В ЛОВУШКЕ НОСТАЛЬГИИ
Возникнув как средство национального самоутверждения, Португальская империя заняла очень важное место в сознании народа. Об идеализации колониальной политики, своего рода феномене самооправдания, писал португальский писатель Мигел Торга: «Какое-то время мы по праву считали себя гражданами мира, приверженцами некоего особенного гуманизма, и во всех своих недостатках мы видели добродетели. Даже в духовных скитаниях, к которым мы вовсе не были подготовлены, мы добивались чудес… Каждый находил в себе все лучшее, что у него было заложено в интеллекте, инстинкте и сердце, и поднимал это на поверхность сознания – в мудрости, красоте и святости».
Возможно, именно благодаря подобной мистификации, связанной с восприятием империи, португальцы уверовали, что поиск, вызов и успех находятся где-то «там», вне страны. И доказательством тому – героические морские открытия и последующая эпопея массовой эмиграции. А тем временем «здесь», в Португалии, царили пассивность и пагубная отрешенность, не хватало смелости превратить настоящее в будущее. Не жалея усилий и проявляя незаурядное трудолюбие, португальцы стремились совершить чудо «там», но пассивно ждали, что в собственной стране оно произойдет само собой.
Тоска по мифическим садам имперского Эдема лишила португальцев способности смело и творчески решать проблемы современности и использовать новые возможности, обрекла их на «ностальгическую пассивность». Мигел Торга образно сравнивает португальцев с людьми, которые сидят «на вершине скалы, рассматривая маячащие вдали чужие корабли и воспевая фатальность под аккомпанемент гитары». При этом они забывают, что «от скалы могли бы отчаливать не воображаемые каравеллы прошлого, а реальные парусники наших дней».
Многие полагают, что именно в имперское прошлое уходят корнями беды сегодняшней Португалии. На колониальные владения мы, мол, растранжирили все лучшее, что имели: вывезли из страны наиболее предприимчивых людей, растратили средства на обустройство заморских земель. А доходы колониальных времен, приучили мыслить за пределами реальных возможностей, которые дает труд на родине.
После утраты империи нации следовало заглянуть в собственное прошлое, чтобы осознать, кем мы были, чего достигли и к чему мы все вместе можем и должны стремиться. Но на это времени уже не было: Португалия погрузилась в политические и социальные баталии. А когда период потрясений закончился, мы быстро нашли новую цель, не столько осмыслив прошлое, сколько ухватившись за предлагаемый нам извне европейский проект.
Характерно отношение португальцев к возвращению под контроль Китая в 1999 году Макао – заморской территории, принадлежавшей Португалии с XVI века. Сам этот факт был воспринят одновременно и с ностальгией, и с облегчением.
Ромалью Эанеш (справа) на заключительных переговорах о судьбе Макао с председателем КНР Дэн Сяопином (слева). Пекин, 1985 г.
С одной стороны, анклав Макао являлся последней нитью, связывавшей нас с пятью веками имперской истории, на протяжении которых страна пережила эпоху наивысшего триумфа. С другой – проведенная в нормальных условиях деколонизация Макао помогла освободиться от чувства горечи, переполнявшего португальцев после обвального освобождения Африки. Нам удалось гарантировать сохранение как специфики Макао, так и культурного присутствия Португалии на этой территории да и во всем огромном и бурно развивающемся Азиатском регионе.
НАСЛЕДИЕ, КОТОРОГО НЕ НАДО СТЫДИТЬСЯ
Одномерный подход никогда не отражает всей картины. Несмотря на перечисленные проблемы, благодаря империи удалось добиться национального единства с крепкими традициями, не пасть ниц перед сильной Испанией и показать, что мы способны превзойти самих себя, если нас объединяет и ведет вперед общая цель. Да и «сухой остаток» португальского владычества для бывших колоний был в целом все-таки позитивным. Португалия оставила миру единую Бразилию, достаточно развитую Анголу и красочный Гоа с его уникальным переплетением европейской и восточной культур.
В отличие от латиноамериканских владений испанской короны Бразилия избежала фрагментации. В колониальную эпоху была заложена не только хозяйственная инфраструктура, но и основы бразильской национальной идентичности, в рамках которой мирно уживается множество рас и культур. Территориальную целостность, несмотря на этническое разнообразие, сохранили Гвинея-Бисау, Ангола и Мозамбик. Вооруженная борьба, вспыхнувшая после обретения независимости, например, в Анголе, была больше связана с соперничеством сверхдержав – СССР и США, чем с межэтническими усобицами или же искусственно начертанными границами.
Сегодня часто спорят о том, должна ли бывшая метрополия нести ответственность за свои прежние колонии. На мой взгляд, признание независимости означает окончательное и бесповоротное признание того факта, что ответственность за судьбу освободившихся народов ложится на них самих. Конечно, за 500 лет контактов с бывшими колониями Португалия накопила бесценный багаж взаимоотношений с разными народами и огромный запас знаний, необходимых для эффективного функционирования и развития новых государств. И всем этим необходимо делиться. Уникальный опыт должен найти применение и в рамках Европейского союза, которому следует полностью использовать особые исторические преимущества отдельных стран-членов.
Вторгаться во внутренние дела бывших колоний без соответствующей просьбы с их стороны или международного мандата прежние метрополии не должны. Это не отвечает интересам и проживающих на тех территориях соотечественников, если, конечно, им не угрожает прямая опасность. Так, единственное вмешательство в Гвинее-Бисау в период политической нестабильности имело целью эвакуировать находившихся там португальцев и других иностранцев.
Примером корректных действий бывшей метрополии может служить последовательная поддержка Лиссабоном борьбы народа Восточного Тимора против индонезийской оккупации, которая последовала после ухода португальцев. Тиморцы демонстрировали твердую решимость сохранить свою национальную «душу» и не поддаться «индонезизации», используя как средство вооруженной борьбы, так и методы гражданского сопротивления, поддержанного католической церковью. Португалия сделала все, чтобы создать условия для свободного волеизъявления жителей Восточного Тимора. Лиссабон добивался, чтобы международные институты, в частности ООН, выполнили свои обязательства, чтобы мировое общественное мнение, гражданские общества демократических стран были информированы о ситуации и заставили свои правительства действовать. Кампания увенчалась успехом.
БАГАЖ ДЛЯ ЕВРОПЫ
Углубляя интеграцию, народы Старого Света творят свою новую историю, одновременно пытаясь преодолеть негативные последствия прошлого. Конечной целью должно стать построение европейского гражданского общества, по-настоящему многонационального и многорасового, которое сможет перешагнуть через уже изжившее себя государство-нацию. Процесс этот, как наглядно свидетельствуют события последних месяцев, идет далеко не столь успешно, как хотелось бы.
Европа сегодня – это не более чем огромный рынок с единой валютой, она не в состоянии налаживать отношения социальной солидарности, разрабатывать и проводить в жизнь совместные проекты развития, формулировать и осуществлять согласованную внешнюю политику.
Мир становится все более глобализированным, и если европейцы уже в ближайшее время не создадут полноценный союз, то Старый Свет лишится голоса и веса в международной политике. Уделом Европы станут социально-экономический упадок и роль вечно всем недовольного, но бессильного что-либо изменить протектората США.
Нынешняя политико-экономическая конъюнктура весьма неблагоприятна для прорыва. Европейцев беспокоит замедление экономического роста, их пугает уязвимость социальной системы, а в неотвратимой глобализации они видят скорее угрозу, чем благоприятную возможность. Система правления, в которой господствует партократия, дискредитировала себя, граждане сторонятся политиков и такой представительной демократии, в которой эта партократия заправляет.
Как отмечал французский писатель и государственный деятель XIX века Алексис де Токвиль, в подобных кризисных ситуациях появляется соблазн повернуться спиной к будущему, обратиться к опробованным старым моделям, при которых жизнь, несмотря ни на что, была стабильной и относительно безопасной. Именно на этом зиждется возрождение национализма. Психологически это объяснимо, но очень опасно в современном быстро меняющемся мире, когда упущенные возможности уже не вернешь. Будущее принадлежит только тем народам, которые осознали вызов времени и способны смело на него ответить. Так, как в прежние эпохи отвечали на вызовы наши предки, открытые миру и созидавшие величие собственных народов, не боясь переступать через национальные границы и стереотипы.
