В последние годы мы наблюдаем за своеобразной пандемией в сфере контроля над ядерными вооружениями. Разрушены практически все договорённости, достигнутые когда-то между СССР-Россией и США, эрозии подвергаются многосторонние механизмы контроля.
Общим местом стали утверждения о том, что двусторонние российско-американские договорённости якобы держали на своих плечах «стратегическую стабильность». Не менее часто можно слышать тезис: когда последняя редакция российско-американского договора о стратегических наступательных вооружениях истечёт в 2026 г., после неё не останется ничего, что сдерживало бы мир от новой гонки ядерных вооружений.
Все эти последние годы наблюдения за происходящим меня не отпускает вопрос – в чём главная ошибка экспертов по разоружению, регулярно дававших советы друг другу и властям предержащим, писавших многочисленные экспертные статьи и доклады, проводивших конференции и получавших гранты? Чего мы не учли? Не слишком ли много внимания уделяли мы «священной корове двустороннего контроля»? Правильно ли понимали задачу «поддержания стратегической стабильности»? И в чём вообще сегодня должна быть задача «экспертов по контролю над ядерными вооружениями» с учётом всего пройденного пути и происходящего вокруг? В этой статье я предложу ряд полемических тезисов (будучи, конечно, готов к реакции в виде гнилых помидоров) с одной единственной целью – стимулировать экспертное сообщество к тому, чтобы искать максимально полезное место в новой реальности, формирующейся на наших глазах.
Начнём с того, что упомянутая «пандемия» – вовсе не результат внезапного распространения некоего стороннего вируса, а скорее наследственный семейный недуг. За рамками увлекательного танго двустороннего контроля остался в последние пару десятилетий целый ряд стран и важнейших вопросов безопасности. Традиционные тезисы о «значительном превосходстве ядерных арсеналов США и России» и «примере, который действия двух крупнейших ядерных держав дают другим странам», показали свою бессмысленность. По большому счёту, аргумент о примате и какой-то особенной важности «двустороннего контроля» в последние годы, с началом его саморазрушения обеими странами, всё больше становился лозунгом, оправдывавшим упрямый фокус всей разоруженческой повестки на двустороннем контроле. Говоря прямо, напрашивается вывод: в текущих условиях двусторонний российско-американский контроль над вооружениями бесполезен в его старом виде, без учёта новых реалий (что и подтверждается быстрым и относительно безболезненным отмиранием всех старых двусторонних договорённостей).
Почему я утверждаю подобное?
Во-первых, пока камень за камнем разрушался этот «решающий для всего мира» двусторонний контроль, другие ядерные страны вовсе не перешли к катастрофическому наращиванию своих арсеналов. Мы пока не увидели ни ядерного оружия у Ирана, ни появления других новых «кандидатов в ядерные державы», ни резкого наращивания уже существующих ядерных арсеналов. Достаточно заглянуть в ежегодники SIPRI от 2010 и затем – от 2022 г., чтобы убедиться, что новых ядерных держав за последние четырнадцать лет не появилось. И никто из третьих ядерных стран не «воспользовался ситуацией» и не «последовал за плохим примером» России и США. Великобритания (общее число ядерных боезарядов в 2010-м – 225, в 2022-м – тоже 225), Франция (300 и 290), Китай (240 и 350), Индия (80 и 160), Пакистан (90 и 165), Израиль (80 и 90), Северная Корея (порядка 20) – все они остались в рамках своих реальных производственных возможностей, и, полагаю, реальных потребностей безопасности. Цитата
Во-вторых, обвального наращивания ядерных арсеналов мы не видим (и, думаю, не увидим) и в случае США и РФ. Крайне сомнительно, что «крупнейшие ядерные державы» вдруг, с учётом опыта холодной войны и прошлой гонки ядерных вооружений, в текущих условиях глобальной политической и финансовой непредсказуемости, решат вернуться к опыту 1960-х – 1980-х гг. в надежде на «гарантированное взаимное уничтожение». Как выясняется на Украине сегодня, Соединённые Штаты с большой осторожностью подходят к вопросам трат на реальное (на земле) военное сдерживание России даже обычными вооружениями. А интересы самой России лежат вовсе не в уничтожении Америки (иначе между ними давно шла бы война, учитывая участие ВПК США в сдерживании Российской армии) и даже не в войне с НАТО (для этого достаточно вспомнить многочисленные нереализованные заявления Москвы об «уничтожении конвоев с западным оружием»). Как показывает тот же кризис на Украине, никто не только не собирается запускать сотни боеголовок по городам противника (когда для ужаса Хиросимы достаточно всего одной), но не готов применять даже одну, опасаясь, очевидно, общей глобальной реакции и остракизма, а вовсе не «ответного взаимного уничтожения». Максимум, которого сегодня должны бояться алармисты и адепты критической важности «возврата к двусторонке» – это гипотетическое демонстративное испытание на Новой земле. Но и оно, если и случится, гораздо больше отношения будет иметь к необходимости многостороннего глобального диалога по безопасности и повышения эффективности существующих многосторонних институтов, нежели к последствиям прекращения действия двусторонних договоров о РСМД и ПРО.
Ещё одна важная особенность момента состоит в том, что сама концепция «стратегической стабильности», как оказалось, существовала в отрыве от двусторонней повестки контроля над вооружениями, а сегодня вообще не зависит от неё и определяется вовсе не числом развёрнутых боезарядов, а учётом интересов сторон по гораздо более широкому спектру вопросов, чем условия зачёта носителей в конкретном договоре. Сама идея «стратегической стабильности», возникшая ещё семьдесят лет назад, так до сих пор и не была ясно определена, но наиболее близким к реальности мне кажется определение, содержащееся в Совместном заявлении США и СССР 1990 г., где стратегическая стабильность представлялась как «такое соотношение стратегических сил США и СССР (или состояние стратегических отношений двух держав), при котором отсутствуют стимулы для нанесения первого удара».
Теперь, с учётом этого определения, стоит сразу же задать вопрос, привязанный к сегодняшней реальности. Даже если мы сегодня волшебным образом вдруг поднимем из пепла все прекратившие действие за последние пару десятилетий двусторонние договорённости Москвы и Вашингтона по контролю над ядерными вооружениями (которые, по утверждению многих, так сильно влияли на ту самую «стратегическую стабильность»), прекратятся ли рассуждения о возможности применения ядерного оружия на территории Украины? Остановятся ли целых два горячих конфликта с непосредственным участием двух ядерных держав (России и Израиля)? Смогут ли западные эксперты сдержаться от рассуждений об ударе НАТО по Черноморскому флоту РФ в ответ на применение Россией тактического ядерного оружия? Боюсь, что нет.
Даже чудесное воскрешение всей повестки в её старом, сугубо двустороннем, виде не остановит происходящего. Как, впрочем, и простое механическое подключение других стран (например, одного Китая) к старой, с годами всё более оторванной от реальной политики, двусторонней модели переговоров. Просто потому, что, как оказалось, старая модель никак не учитывала, как принято сегодня говорить, экзистенциональные интересы сторон. Сами переговоры в последние годы всё больше превращались в удобное PR—упражнение для дипломатов и экспертов, желавших предъявить миру «сниженные потолки», которые практически никак не повлияли на «стратегическую стабильность» как ситуацию отсутствия стимула для первого удара. Да и на глобальную безопасность в более широком смысле – тоже.
Между тем множество экспертов до самого последнего момента лишь наблюдали и следовали за повесткой, очевидно продолжая надеяться на некую разрядку и возможность возврата к предыдущему формату. Не сформулировано ни одного предложения, которое исходило бы не из лозунгов «первоочередной ответственности России и США за контроль над вооружениями» и (почему-то) большей важности двустороннего контроля по сравнению с любыми альтернативными подходами, а из внятных политических реалий радикально меняющегося мира. Делаю этот вывод потому, что, как видим, ни одно из альтернативных предложений так и не было «куплено» ни на экспертном, ни на правительственном уровнях, не привело к возрождению повестки контроля над вооружениями хоть в двустороннем, хоть в многостороннем формате. И произошло это во многом потому, что живейшие вопросы безопасности, стабильности, остались за рамками повестки в надежде, что «вот сейчас сократим число ядерных боезарядов США и РФ до более низких потолков, а потом обсудим всё остальное».
Больше того, постоянный акцент на какую-то исключительную важность «двустороннего контроля» мог привести тех, кто не участвует в двусторонней повестке, к умозаключению: контроль над вооружениями вовсе не является глобальной задачей, не отвечает интересам безопасности всех, а ядерное оружие опасно только в каких-то громадных количествах (каким обладают РФ и США), тогда как «десятки» и «сотни» боеголовок служат лишь ещё одним средством обеспечения национальной безопасности – подобно танкам, самолётам и кораблям. К чему это может привести – ясно. Разрушенный за пару лет двусторонний контроль теперь оказалось просто нечем заменить. Ядерные вооружения, по сути, повисли в воздухе неустойчивых односторонних гарантий (вроде неразмещения ядерного оружия на территории новых членов НАТО) или простого понимания, что какой-нибудь Китай вряд ли слишком скоро сможет догнать потенциалы Америки и России, даже если захочет (а потому особенно беспокоиться тут не о чем). В результате контроль над ядерными вооружениями стал банально неинтересен, второстепенен, на глазах стали меняться приоритеты финансирования ключевых доноров всей разоруженческой повестки (что уже не раз отмечалось коллегами), а сам контроль в его традиционном варианте, очевидно, отложили на потом – на «после войны» и «после разрядки».
Тем не менее если взглянуть на вопрос трезво, повестка контроля над ядерными вооружениями – такая же всеобщая и острая, как и проблемы глобального неравенства, бедности, голода, загрязнения окружающей среды, прав национальных меньшинств и тому подобного. И, возможно, даже самая насущная, способная уничтожить за один день жизнь на всей планете, проблема. Хотя некоторые современные исследователи, оценивающие климатическое воздействие регионального обмена ядерным оружием (например, гипотетически между Индией и Пакистаном или между Россией и союзниками по НАТО в Европе), утверждают, что долгосрочное глобальное воздействие регионального использования ядерного оружия на климат «намного менее серьёзны, чем предсказывали предыдущие исследования», среди учёных сохраняется широкое согласие относительно того, что сценарий крупной глобальной войны будет представлять собой «случай молота, которым вы разобьёте всю экосистему Земли». Например, согласно одной из моделей подобного конфликта, «океанские течения изменят направления, засухи и проливные дожди будут преследовать многие части мира на протяжении семи лет. <…> Наихудшие последствия окажутся в средних широтах, включая критически важные житницы Среднего Запада США и Украины. Запасы зерна исчерпаются через год-два. Большинство стран не смогут импортировать продовольствие из других регионов, потому что они тоже столкнутся с неурожаем». Таким образом, пока человечество пытается совершить энергетический переход и добиться успеха в борьбе с изменением климата или же старается договориться о путях экспорта украинского зерна в беднейшие страны планеты, оно сидит, по сути, на экологической бомбе, которая может свести на нет все эти благие намерения и планирование за считанные секунды.
В этой ситуации ожидать «развязки», чтобы вновь говорить о былых соглашениях, не сумевших сдержать нас от происходящего сейчас, по меньшей мере глупо. Наверное, за всю ядерную эру не было ситуации более опасной, чем сегодня, учитывая известную непредсказуемость действий всех сторон, прямое участие в наиболее острых конфликтах ядерных держав и возможность будущих противостояний с подключением других ядерных стран. Ясно, что будущие стычки, стремящиеся напрячь силы двух всё более определённых противоборствующих блоков, возможны и на Корейском полуострове, и вокруг Тайваня (и оба они – снова вовлекут в себя ядерные государства).
Одним из альтернативных предложений могла бы стать попытка увязать цели разоружения с другими глобальными целями развития. К примеру – с более широкой зелёной повесткой (учитывая катастрофические риски применения ЯО для природы, о чём я уже писал в одной из своих недавних работ).
По моему мнению, идея торговли выбросами CO2 даёт подсказку для поиска одной из возможных альтернатив. Эта идея, напомню, произвела революцию в подходах правительств к изменению климата. Государства смогли установить конкретный объём общего загрязнения в качестве экологической цели. После установления ограничений на выбросы определённых веществ (например, углекислого газа) на определённой территории и на определённый период осуществлено распределение соответствующего количества квот на выбросы. Верхний предел мог постепенно снижаться с течением времени. Стала возможной торговля квотами, а выбросы, произведённые без установленной квоты, подлежали штрафу. Товаром в этой торговле стали углеродные единицы, а основой для расчёта – коэффициент потенциала глобального потепления (ПГП). Кроме того, поставлена количественная цель – сократить общие годовые выбросы в среднем на 5 процентов с 2008 по 2012 г. по сравнению с уровнями 1990 года.
Три основных принципа «пропорциональности сокращений», «вознаграждения или санкций за нарушение правил» и «глобального характера режима ограничений», заложенные в Киотской системе, могли бы быть использованы и в любом будущем возрождённом варианте контроля над ядерными вооружениями. К примеру, коэффициент, аналогичный потенциалу глобального потепления (ПГП), используемый в Киотском протоколе, возможно разработать для расчёта потенциального воздействия применения ядерного оружия на климат. Так, теоретически можно было бы ввести аналогичный «потенциал», измеряющий, какое влияние на изменение климата может оказать ядерная детонация определённой мощности (условный «потенциал наступления ядерной зимы»). После этого, как и в Киотском протоколе, определить количественную цель по сокращению такого общего «потенциала ядерной зимы» (или глобальной мощности ядерного оружия) до уровня, когда даже взрыв всех существующих ядерных устройств не привёл бы к непоправимому глобальному эффекту. А саму эту задачу пропорционально распределить между всеми государствами, обладающими ядерным оружием, создав национальные цели для каждой из них.
Конечно, подобная идея, вероятно, слишком смела или наивна, но даже она могла бы подарить контролю над вооружениями в новом мире больше проверенных в своей эффективности инструментов, которых у него нет сегодня – от экономических стимулов (торговля квотами между ядерными и неядерными державами, где вырученные средства могли бы использоваться для ясно определённых целей развития, а не войны, включая мирный атом) до штрафов за неисполнение обязательств и совместных технических проектов (включая, например, передачу опыта технического контроля и верификации ядерных вооружений от США и России третьим ядерным странам).
Я понимаю, что это и другие альтернативные предложения будут в дальнейшем сталкиваться со справедливой во многом критикой, вызывать сомнения в реализуемости. Но основная цель автора как раз и заключается в том, чтобы спровоцировать размышления о новых обоснованиях и стимулах для ядерного разоружения и ядерного контроля. В момент кризиса и очевидного формирования фундамента, основ нового порядка настало время и для работы над новыми смыслами ядерного разоружения и контроля, над его качественными наполнением, а не для ожидания «конца войны» и «разрядки» с планом вернуться к былой модели. В конце концов, так можно дождаться либо боевого применения ядерного оружия, либо появления более мощного, чем атомная бомба, средства (как Манхэттенский проект родился когда-то из другого глобального кризиса). Без такой сложной мыслительной работы с отказом от ошибок и использованием опыта прошлого, без открытых для альтернатив глаз, мы останемся и без контроля над существующим самым разрушительным оружием в мире и без успешного примера для контроля над любыми его будущими заменителями.
Автор: Александр Колбин, эксперт по международной безопасности.
