В политике часто преобладает математический расчет, а
не романтика, сухие факты, а не идеи… Но и обработка математических
данных, и рассмотрение идей имеют в своей основе политический
выбор. В конечном итоге политика неизбежно сводится к выбору одного
из множества решений. Даже если сделанный выбор кажется на первый
взгляд объективным, нельзя не признать: политик руководствуется не
только рациональными доводами. Политический деятель – это обычный
человек, а человеческие качества отнюдь не сводятся только к умению
все просчитывать. В демократической системе избранный политик
находится в тесном контакте с народом, а тот восприимчив как к
рациональным, так и к иррациональным аргументам. К тому же
рациональное решение никогда не бывает единственным, в противном
случае существовала бы абсолютная истина. Под рациональностью мы
понимаем способность объективно оценивать, прогнозировать события в
краткосрочной и долгосрочной перспективе, умение взять паузу для
осмысления, не поддаваясь случайным порывам и мимолетным страстям,
которые в дальнейшем могут идти вразрез с нашими интересами.
БЕЗ IDEALPOLOTIK НЕТ REALPOLITIK
«Measures, not men» («главное – не люди, а средства»)
– так звучал идеал британского парламентаризма в XVIII веке,
ставившего своей целью объективность. Джордж Каннинг (1770–1827),
английский государственный деятель и талантливый оратор, в пух и
прах разбил эту формулу, произнеся следующие слова: «Перестаньте
твердить “Measures, not men”! Если бы это было так, то сбруя тянула
бы за собой повозку, а не лошадь. Нет, господа, если уж прибегать к
сравнению и отделять одно от другого, я заявляю: люди – это всё, а
средства – ничто по сравнению с ними». Или же, как было сказано во
Франции во время последних президентских выборов: «Людей мобилизуют
не средства, а ценности, смысл».
Тем не менее средства могут стать реальностью лишь в
приложении к реальной жизни, и только тогда они оправданны, когда
служат человеку. Добавлю, что средства служат для достижения
определенной цели либо предотвращения беды, что является самой
частой причиной. Они должны вести к реальному прогрессу, ощутимому
в повседневной жизни, а не в далеком и туманном будущем. Или же,
как говорил Карл Поппер: «Если мы не хотим вновь ввергнуть мир в
пучину бедствий, мы должны оставить наши мечты о лучшем из миров.
Однако это не должно мешать нам быть творцами этого лучшего мира,
но творцами скромными. Нам следует находить удовлетворение в своей
непрерывной миссии по уменьшению страданий, по борьбе против
неистребимого зла, по искоренению злоупотреблений. И в этом
отношении мы постоянно должны обращать внимание на побочные
последствия, те, что неизбежно вызовет наше вмешательство, но
которые мы никогда не сможем полностью предугадать, поэтому они
зачастую будут омрачать итог наших успешных действий».
Одним словом, в центре политики стоит счастье
конкретных людей. Политика – это борьба за власть, но одновременно
и совокупность действий, направленных на то, чтобы дать людям
возможность быть счастливыми. Конечно, в основе политических
действий лежат взгляды на человека и общество, то есть на всех
людей, вместе взятых.
Таким образом, Realpolitik не существует без
Idealpolitik. Рациональная политика также опирается на идеи, хотя
было бы лучше, если бы они не становились объектом оглушающей
рекламы, так как громогласное провозглашение напыщенных лозунгов
зачастую скрывает далеко не благородные намерения. Кроме того,
избиратели всё меньше доверяют партиям, если пропасть между
голословными обещаниями и реальным положением вещей возрастает. В
своей книге «Ситуация человека» Ханна Арендт пишет: «Власть
осуществляется только там, где действия не расходятся со словами,
там, где слова имеют смысл, а действия лишены жестокости».
Политические действия рождаются из какого-либо
замысла или же совершаются под влиянием обстоятельств, внешних по
отношению к этим действиям. В то же время политики зачастую
начинают действовать только тогда, когда оказываются припертыми к
стенке либо находятся на краю пропасти (как, например, во время
недавнего финансового кризиса), и такая ситуация может принести
положительные плоды: в конечном счете великие идеи всегда
воплощаются в жизнь в результате драматических событий.
Обстоятельства могут обернуться возможностями. Хорошая идея
вызревает благодаря обстоятельствам.
Канцлер Германии Гельмут Коль воспользовался падением
Берлинской стены для того, чтобы объединить свою страну. Сама
история предоставила ему такую возможность. Нужно было действовать
и делать выбор. Однажды премьер-министра Великобритании Гарольда
Макмиллана спросили, чего он боится. «Events, dear boy, events»
(«Событий, дорогой мой, событий») – так ответил он. И совершенно
напрасно. События не должны восприниматься только как фатальная
неизбежность.
Кроме того, именно обстоятельства позволяют сделать
так, чтобы общество приняло политические идеи. Политика должна
обеспечивать взаимодействие между идеологией (видением) и
событиями, которые задают ритм жизни в стране или на континенте.
Ибо в отсутствие идеологии и видения политик склонен постоянно
менять мнение, уподобляясь флюгеру, который не указывает
направление, а лишь послушно поворачивается по воле ветра. Еще в
Ветхом Завете сказано, что народ, лишенный видения, гибнет.
Обстоятельства заставляют политиков принимать меры,
направленные на нечто большее, чем исправление ошибок. Уинстон
Черчилль говорил, что разница между политиком и государственным
деятелем заключается в том, что политик всегда думает о предстоящих
выборах, а государственный деятель – о грядущем поколении. Это
правда, но для того, чтобы руководить, надо победить на выборах.
Черчилль был прав в том смысле, что власти предержащие не должны
забывать о том, что руководство страной не сводится к деятельности
хозяина автомастерской: ремонт, управление делами, бухгалтерия,
прибыль…
Политика – нечто большее, чем просто «хорошее
управление», но, к сожалению, она мало похожа и на «фабрику грез».
Да, в политике должно присутствовать видение, но в определенных
рамках. Политика существует в реальном мире со всеми его
недостатками. Отрываясь от реальности, она становится опасной.
Видение – это не тысячелетний рейх и не светлое коммунистическое
завтра.
Нам следует балансировать между политическим
реализмом и этическим идеализмом. Это всегда актуальная задача в
мире, полном тяжелых испытаний. Тот, кто увлекается политическим
реализмом, идет прямой дорогой к прагматизму, лишенному всякого
видения. Тот же, кто излишне привержен идеализму, не достигнет
никакой цели. Следовательно, главное – примирить то, что Макс Вебер
называл «этикой ответственности» с акцентом на осуществимость
задуманного, с «этикой убеждения», отдающей приоритет
идеальному.
В большинстве случаев верх берет этика
ответственности хотя бы потому, что так выбирается наименьшее из
зол. Впрочем, в системе выборной демократии по-другому и быть не
может, так как процесс принятия решений в ней весьма сложен.
Необходимо формировать коалиции, учитывать мнение оппозиции, вести
диалог с социальными партнерами и представителями гражданского
общества. Мы существуем в международном контексте – как
европейском, так и мировом. Для маленькой страны с открытой
экономикой это основная трудность, ограничивающая процесс принятия
самостоятельных политических решений.
Таким образом, власть распределяется между
многочисленными «партиями и сторонами» (политическими партиями и
силами, занимающими определенную позицию). В демократической
системе власть относительно ограниченна и в значительной степени
раздроблена. В ней существует механизм «сдержек и противовесов»,
действуют различные группы давления, не говоря уже о процессах
глобализации. Политика состоит из компромиссов. Конечно,
компромиссы возможны в определенных рамках. Однако я категорически
не согласен с тем, что компромисс всегда компрометирует.
ЧЕЛОВЕК И ГОСУДАРСТВО
Находясь в поиске компромиссов, нужно постоянно
задаваться вопросом: зачем мы все это делаем? Не только ради
достижения материального процветания, но и ради улучшения качества
жизни. Демократия – это нечто большее, чем гарант материального
роста даже в периоды экономического кризиса, подобного
сегодняшнему. В своей речи в Берлине президент ФРГ Хорст Кёлер
произнес следующие слова: «Мы не только хотим как можно дольше быть
хорошими демократами, пока нас уверяют, что мы можем себе это
позволить, но и отказываемся ставить удовлетворенность и
солидарность нашего общества в зависимость от принципа “еще
больше”».
Процветание не может быть самоцелью. Процветание –
это базовое условие для жизни, которая стремится к чему-то
большему, чем богатство и материальные блага, – ради достижения
благополучия и счастья. Именно поэтому эмоции и видение точно так
же незаменимы, как здравый смысл и технические приемы. Или, как
говорил Эдгар Морен: «Любовь и наука должны стать составляющими
частями политики человека в его единстве». Я продолжу эту мысль:
сегодняшний экономический кризис был вызван кризисом ценностей.
Стремление к обогащению немногих обернулось обнищанием многих.
Призыв к достижению богатства ради самого богатства ни к чему не
приводит. Без моральных ценностей не бывает процветания.
Возникает вопрос о роли власти. Надежды, которые
питают граждане в отношении власти, зачастую противоречивы. С одной
стороны, от власти ждут энергичных действий, требуют социальной
защиты и создания приемлемых условий жизни; с другой стороны,
граждане часто отказывают власти в средствах для успешного
достижения этих целей. Государство должно быть гарантом, но в своей
административной функции оно часто воспринимается как обуза.
Взгляд на человека, общество и политику с точки
зрения философии персонализма позволяет людям избежать этой
дилеммы, так как персонализм уделяет одинаково большое внимание как
свободе, так и ответственности, не перекладывая все на плечи
государства. Государство не в состоянии, да и не должно играть роль
«предпринимателя» в системе «человеческого общежития». Даже сильное
государство не способно компенсировать при помощи денежных ресурсов
и внутреннего долга проблемы, обусловленные пассивностью и
безынициативностью граждан.
Если в государстве власти отведена чрезмерная роль,
появляется риск того, что граждане начинают жить всё больше для
себя и перекладывают ответственность за будущее на другого, которым
в конечном счете оказывается государство. Если ответственность за
будущее пере-стает быть делом каждого человека и общества в целом,
но возлагается исключительно на государство, мы получаем
государство-покровителя, не только распределяющего все богатства,
но и берущего на себя всю ответственность. Именно так современная
политика оказалась заложницей искаженного образа гражданина,
которому надо во всем угождать и которому не надо больше напоминать
о его обязанностях, неразрывно связанных с правами. Речь не о том,
чтобы принизить роль государства, и в частности социального
обеспечения, а лишь о необходимости в достаточной степени сохранять
«микросолидарность», взаимную поддержку между людьми. Нужно
сохранить ценность безвозмездных поступков, волонтерства, зова
сердца. Это вопрос организации социального обеспечения, а также и
мотивации, и воспитания.
Самая забытая сегодня ценность – ответственность, а
ведь мы всегда перед кем-то в ответе. В этом кроется весь смысл
слова «ответственность».
Именно потому каждый человек должен проявлять
предприимчивость, самостоятельность, ставить перед собой жизненные
задачи. Это означает: делать что-либо для другого. Конечно, каждый
человек нуждается в уважении, любви, признании, в развитии своих
талантов и реализации амбиций. Мы не святые и не герои, но мы
должны уметь преодолевать самих себя.
ПЕРСОНАЛИЗМ
Таким образом, персонализм ни в коей мере не отрицает
роль государства (и политики), однако он исходит из ответственности
каждого человека, у которого есть не только права, но и
обязанности. Именно сочетание свободы и ответственности, прав и
обязанностей лежит в основе человеческого достоинства. Впрочем, без
этих ценностей государственные институты не могли бы существовать.
Государство, в котором отсутствуют сознание гражданского долга,
разрушается, взрывается изнутри. Этот важный вывод сделал еще
Алексис де Токвиль два века назад.
Я убежден, что именно благодаря такому пониманию
человеческого достоинства философия персонализма приобретает все
большее значение в эпоху технических знаний и научных подходов.
Когда появляется большой соблазн свести человеческую природу к
набору «генетических импульсов», некоторые даже считают, что все,
что мы делаем, вызвано «инстинктом выживания наших эгоистичных
генов». Напротив, человек должен быть свободным и ответственным по
отношению к ближнему, несмотря на все сложности. «Человек
оценивается перед лицом трудностей», – говорил Антуан де
Сент-Экзюпери.
Тот, кто сводит человеческую природу к эгоизму,
лишает человека его достоинства, потому что таким образом
отрицается сила этической мысли (именно свобода суждения и этика
позволяют человеку подняться над своей природой и победить свой
эгоизм).
Если бы обнаружилось, что вышеназванные генетические
законы – единственные глубинные силы, движущие человеком, что
способность к свободному суждению – обман, а этика – это лишь
маска, украшающая человеческую цивилизацию, то глубинные инстинкты
неизбежно сказались бы как на высших силах в политике, так и на
самЧм политическом мышлении.
В наше время технологического прогресса возникает
риск понимания философии и политической мысли как простой,
обезличенной технологии. Согласно философии персонализма, человек
способен преодолеть необходимость. Свобода – это то, что надо
завоевать. Она требует усилий. Этика и культура – это результат
выбора.
Философия персонализма базируется на неотчуждаемости
человеческого достоинства, на верховенстве представления о человеке
как продукте рационального взаимодействия различных групп равных
между собой индивидуумов. Речь идет скорее о категориях смысла, а
не о мотиве, об уважении, а не о власти, о моральных ценностях, а
не об эффективности, о категориях концептов, а не о
комментариях.
Немецкий теолог и философ Фридрих Шлейермахер первым
использовал в 1799 г. термин «персонализм». В 1830 г. Джон Генри
Ньюмен, тогда еще англиканский священник, а чуть позже католический
кардинал, упомянул в одной из своих проповедей, произнесенной в
Оксфордском университете, «метод персонификации». Его коллега из
Кембриджского университета Джон Грот называл свой метафизический
подход «персонализмом». Постепенно повсюду в Европе развивалась
традиция персонализма: в Германии – благодаря трудам Макса Шелера,
во Франции – Шарля Ренувье, а чуть позже – Эмманюэля Мунье,
Габриеля Марселя и Жака Маритена, Поля Рикёра, а также Эмманюэля
Левинаса.
Несмотря на то что все эти подходы уникальны, в
центре каждого из них – человек как личность. Человек не только как
абсолютно самостоятельная сущность, но и как индивидуум, включенный
в отношения солидарности. Человек как ближний, как индивидуум,
обладающий правами и обязанностями. Человек, умеющий не оставаться
равнодушным к другому, но призванный служить ближнему и таким
образом саморазвиваться; он ценит свою свободу и поэтому на первое
место ставит Свободы. Человек – не как результат деления миллиона
на миллион. Каждый человек уникален. В христианском персонализме он
– Божье дитя, а ведь нет ничего дороже ребенка.
Мы привязаны к нашей свободе больше, чем наши отцы.
Но привязаны ли мы к Свободам? Коль скоро нас уверяют, что наши
поступки и действия не скованы ничем, возможно, мы даже согласились
бы в обмен на это лишиться политических, социальных и экономических
Свобод. Опасность лишь в том, что, ослепленные личной свободой, мы
не в состоянии до конца осознавать, что без основных Свобод мы
теряем и личную свободу. Эгоизм приближает конец демократии. Наша
политическая система не может функционировать без осознания
гражданского долга, без чувства общности. Наша демократия не может
существовать без опоры на внутренние ценности. Токвиль учил нас
этому еще 200 лет назад.
Кроме того, свобода частной жизни не может быть
перенесена в общественную сферу в отсутствие чувства общности.
Действительно, обладая личной свободой, человек одновременно связан
отношениями солидарности с другими людьми. Эти отношения позволяют
ему найти внутреннее равновесие и повышают его шансы на обретение
счастья. Связь между личной свободой и отношениями солидарности
делают человека личностью. В этом заключается основное отличие
индивидуализма и персонализма. «Человек — это не остров, стоящий
сам по себе. Каждый человек — это часть континента, часть
материка», – писал Эрнест Хемингуэй (цитируя Джона Донна, XVII
век).
Британско-немецкий социолог Ральф Дарендорф,
скончавшийся в прошлом году, справедливо отмечал: «История, дом,
близкие люди, вера – это основные элементы социальных связей,
которые спасают человека от чувства пустоты, царящей в обществе,
ориентированном исключительно на эффект и соперничество…» Не
случайно все эти связи стоят выше человека, они отражают
первоначальный смысл слова «религия» — от латинского «religare»,
что означает «связывать».
Известный американский социолог Роберт Путнэм
говорил, что этот социальный капитал утрачивается в результате
научно-технического прогресса, в частности развития аудиовизуальных
средств массовой информации. В обществе, где каждый прильнул к
телевизору либо компьютеру, ослабевают семейные и социальные связи.
Ничто не может заменить естественную близость. Несмотря на то что
приверженцы «персонализма» вовсе не похожи друг на друга, все они
рассматривали человека как трансцендентность, духовное единство.
Или, как выражал эту мысль профессор Альберт Дондейн из Лёвенского
католического университета в Бельгии – учитель нескольких поколений
лёвенских студентов-фламандцев, основатель общества «Universitas»:
«Слава той вере, которая дает человеку общение с Богом, но не
удаляет его от земного существования, от истории и наделяет его
новой ответственностью на каждый день жизни и на протяжении всей
истории человечества».
В теории персонализма свобода и ответственность
связаны между собой и сбалансированы. Свобода – это драгоценное
благо, которое делает людей сильнее. Однако свобода ни в коем
случае не должна превращаться в право сильного. Нельзя пользоваться
своей свободой для того, чтобы лишить свободы другого. Свобода без
ограничений может привести к рабству. Следовательно, для того чтобы
защитить свободу каждого, то есть чтобы каждый имел шанс стать
свободным, личная свобода должна ограничиваться определенными
рамками. Речь идет не только о свободе от чего-то, но и о свободе
для чего-то.
Свобода может быть ограничена извне – и каждое
государство вынуждено это делать путем принятия законов, с одной
стороны, и взимания налогов и взносов в систему социального
обеспечения – с другой, но еще больше она должна быть ограничена
изнутри, через чувство гражданской ответственности. Обязанность
каждого гражданина – отдавать себе отчет в своих действиях.
В третьей и четвертой главах книги «Интегральный
гуманизм» Маритен указывает на эту двойную ответственность –
государства и гражданина: современный политический режим должен
обеспечивать «bonum commune» (общее благо) при содействии всех
граждан, одновременно уважая свободу личности в рамках всеобщего
благополучия.
Разделение ответственности между всеми гражданами на
пути достижения всеобщего благополучия – ключевая мысль философии
персонализма, который, согласно Жаку Маритену, рассматривает
человеческую личность как духовного субъекта, наделенного свободой
выбора, а следовательно, независимого по отношению к миру.
Социальный аспект занимает центральное место в учении
персонализма, но личная свобода и свобода совести здесь ни в коей
мере не ущемлены. В перспективе ставится цель достижения всеобщего
благополучия, которое представляет собой нечто большее, чем
сложение индивидуальных интересов. Однако такое всеобщее
благополучие, или «bonum commune», тоже не конечная цель; оно
подчинено тому, что Маритен назвал «вневременным благом»
человеческого существа, – обретению свободы и моральному
совершенству.
«Bonum commune» – это самодостаточная цель в рамках
конкретной реальности государства и общества, в конкретных
обстоятельствах времени и места, при этом она остается
промежуточной, подчиненной конечной цели – человеческому счастью.
Политика не может сделать людей счастливыми, но она может
способствовать их счастью, помогать им в его поиске.
Таким образом, персонализм предполагает постоянную
дилемму, при которой подчинение личной свободы «я» свободе
«персональной» (на уровне «мы») противопоставляется приоритету
личных интересов над коллективными целями. Но это «мы» не
обезличено. Оно выводится из отношений между «я» и «ты» («Ich und
Du» Мартина Бубера). Это противопоставление никогда не сможет быть
смягчено. Следовательно, с точки зрения персонализма конечная цель
не может быть окончательно достигнута в перспективе времени.
Для приверженца персонализма не существует некой
страны-маяка или государства-модели. Он отдает себе отчет в
недостижимости идеала в первую очередь потому, что существует два
мотива человеческого поведения – альтруизм и эгоизм. Альтруизм и
эгоизм – вот два качества, которые позволяют человеку продвигаться
по дороге жизни.
Человек слаб, и ему не под силу достичь совершенства
в этом мире. Следовательно, мир всегда можно усовершенствовать.
Поиски совершенного мироустройства – Царства Небесного на Земле –
даже опасны. Они могут заставить человека стать тем, кем он не
является и никогда не станет. «Человек не ангел и не животное, и
несчастье его в том, что чем больше он стремится уподобиться
ангелу, тем больше превращается в животное», – говорил Блез
Паскаль.
Именно потому, что идеального государства не
существует, его роль одновременно важна и относительна. Политика –
во всем, но всё не есть политика. Политика зачастую следует по пути
развития цивилизации (особенно это верно в отношении политической
демократии), но на самом деле по отношению к цивилизации она
выступает скорее как спорадически созидающая сила. Безусловно,
политика играет цивилизаторскую роль.
ПОЛИТИЧЕСКИЕ ДЕЙСТВИЯ
Политическое высокомерие нередко зиждется на вере в
то, что путем принятия законов и политического регулирования можно
создать новое общество, сформировать новое человеческое и
общественное видение. Наука, экономика, культура и, наконец,
глобализация во всех этих трех сферах оказывают гораздо большее
влияние на становление цивилизации, чем политика.
Политика должна оставаться на службе у цивилизации,
человека и общества, то есть группы людей как индивидуумов и
личностей, связанных множеством отношений солидарности, общими
интересами и институтами гражданского общества, – одним целым,
состоящим из триады – рынка, государства и гражданского
общества.
Большинство авторов, говоря о политике, подразумевают
политику государства-нации. Многие из схем, безусловно, применимы к
европейским, международным и мировым структурам управления, но над
этим еще предстоит основательно поразмыслить. Международный порядок
ограничивает свободу действия правительств, но в то же время только
он позволяет все надежнее обеспечивать «общее благо» человечества.
Это связано с тем, что «всякая политика локальна». Политик лишен
возможности действовать, если у него нет поддержки электората в
своей стране и в избирательном округе.
Персонализм уделяет большое внимание, в частности,
семье и гражданскому обществу. Прежде всего потому, что именно в
рамках саморегулирующихся организаций человек становится
«личностью». Но это связано также с объединениями людей, которые
приобретают исключительную важность внутри раздробленного общества
(что на первый взгляд кажется contradiction in terminis –
«несовместимым словосочетанием»). Такие структуры должны
способствовать стабильности. Общественные объединения и организации
становятся своего рода крупными акционерами предприятия,
котирующегося на бирже, и выделяются на фоне остальных разрозненных
акционеров. Без достаточно сильных структур, опосредующих власти и
граждан, мы придем к популизму, который в лучшем случае ведет к
стагнации, а в худшем – к губительной поляризации общества.
Люди, живущие вне или почти вне социальных связей,
ощущают себя в изоляции, находятся в подавленном состоянии и видят
в других только врагов. Одиночество обостряет дурное расположение
духа. Популистские лозунги находят благодатную почву в среде, где
другой воспринимается как враг. Думая об этом, я вспоминаю о
Бродеке (главный персонаж книги Филиппа Клоделя).
Власти должны поощрять желание граждан самостоятельно
объединяться в группы. Отправная точка организации по принципам
персонализма заключается именно в том, чтобы использовать
преимущества общества. В школе, на работе, в театре, в семье, в
общественных организациях, в церкви, в кварталах… Именно в этой
среде люди приобретают прочные убеждения. Власти должны по мере
возможности поддерживать этот социальный и общественный капитал,
которого нам сейчас так не хватает.
Конечно, общество стало более индивидуалистическим,
но социальные связи всегда будут существовать, и их количество даже
продолжает расти. И чем сложнее общество устроено, тем в большей
степени человек должен иметь возможность рассчитывать на
солидарность, чтобы пользоваться своими свободами.
Такая солидарность тем более важна, что в годину
испытаний человек и его институты склонны под влиянием страха
отдавать предпочтение локальным интересам. Может сложиться
ситуация, при которой в европейских странах вновь произойдет
поворот к самоидентификации и индивидуальному эгоизму. Конечно,
каждый нуждается в уважении, в признании своей идентичности,
«своего дома», но в рамках стабильного и открытого общества.
Человек не должен испытывать страха и прятаться за
свои эгоистические либо групповые интересы, которым бы он придавал
исключительно важное значение. В то же время он не должен
чувствовать себя в одиночестве при наличии всего того, на что он
может опереться (правосудие и система безопасности, гарантии на
будущее, уважение к основным ценностям и особенно забота со стороны
близких).
Человек черпает чувство собственного достоинства – и
принадлежности – в способности примерять обстоятельства к условиям
своей жизни. Чтобы реагировать на обстоятельства ответственно,
нужно проявить особые качества и получить признание других. Словом,
человек только тогда может быть самим собой, когда у него есть
место, где он чувствует себя как дома.
Невозможно ощущать крышу над головой в мире, в
котором у тебя нет дома. Чтобы выстроить жизнь, человек нуждается в
социальных и семейных связях, которые дают ему возможность на
что-то опереться в социуме и межличностном общении и позволяют
ощущать ответственность в той степени, в какой он может эту
ответственность контролировать.
На полярной оси – личные цели и межличностные
отношения – зиждется персонализм, при помощи которого делается
попытка в структурированной манере выстроить политические действия
вокруг подобного видения человека. Центральная идея заключается в
том, что человек имеет множество связей, более важных для него, чем
просто полезные знакомства, но он не отождествляет себя с ними.
Человек – нечто большее, чем часть коллектива. В рамках этих связей
человек остается самим собой и сохраняет личное достоинство.
Это становится возможным, потому что каждая отдельно
взятая личность не сводится к конгломерату установленных ею связей.
Человек может выйти из круга этих связей и даже способен охватить
весь глобализированный мир. Дело в том, что любой человек не
отождествляет себя полностью с одной нацией, народом, культурой или
классом, человеческие отношения не имеют непроницаемых границ, за
пределами которых находились бы только «чужие». Чувство
принадлежности никогда не может быть мотивом или источником,
формирующим «образ врага» в лице другого человека.
Напротив, наши связи дают нам силы для того, чтобы мы
могли быть полноценными членами космополитичного общества.
Солидарность с миром начинается с солидарности в своем собственном
окружении. Всеобщая солидарность не может существовать, если она не
исходит от группы связей, и здесь и там. Без солидарности,
коренящейся в более скромных системах связей – на национальном,
региональном, локальном и семейном уровнях, – мы никогда не сможем
активизировать всеобщую солидарность, которую я называю
«солидарность “bottom-up” (испитая до дна)».
Человек включен в три основных типа отношений:
отношение к себе (самолюбие, дающее возможность быть свободным),
отношения с окружающими людьми (тесные связи, основанные на
солидарности) и отношения с людьми, находящимися далеко (дистантные
связи, требующие солидарности).
В глобализированном мире круг дистантных связей
постоянно расширяется. Отношения между личной свободой и
солидарностью в широком понимании слова могут быть сохранены только
при условии, что промежуточные звенья солидарности не пострадают.
Это укрепляет чувство ответственности человека и позволяет ему
находиться в тесном контакте со всем остальным миром.
Мы нуждаемся в мужчинах и женщинах, относящихся с
доверием к действующим институтам в мире, в котором мы живем.
Англосаксы говорят о таком понятии, как «trust» (вера, доверие).
Без доверия мы испытываем угнетение духа. Недоверие – это одна из
ипостасей смерти, а не жизни!
Человеческую личность формируют два основополагающих
влечения: желание быть и стать собой (воля и право на
самореализацию) и желание принадлежать к какой-либо группе
(потребность в социальном сплочении). Это синтез двух проектов –
индивидуализма и коллективизма. Не золотая середина, но опять-таки
нечто трансцендентное.
Чтобы совместить два таких влечения, нужно найти
новое человеческое измерение в глобализации. Оно подразумевает
определенное ограничение социальных и экономических связей, а также
организацию экономической и социальной жизни по принципу
концентрических колец, градуированных по мере возрастания
ответственности. Человеческое измерение позволяет как
контролировать свою собственную жизнь и свое окружение, так и
принадлежать к определенной (видимой) группе, что необходимо для
жизни в обществе. Это сродни известному принципу субсидиарности:
решения должны приниматься на соответствующем уровне, но никогда на
том уровне, который выше наиболее целесообразного. Речь идет о
принципе, основывающемся на идее, что решение должно приниматься на
уровне, наиболее близком к тем, кого оно касается. Принцип
субсидиарности необходим для обоснования движения вниз по вертикали
государственных институтов, однако он не менее важен и при движении
вверх. Как подойти к решению таких мировых проблем, как финансовый
и экономический кризис, изменение климата, преступность,
миграционные потоки, без европейского и международного
измерения?
Субсидиарность создает благоприятную почву для
взаимности – ведь в свободном и солидарном обществе, которое
стремится изыскивать возможности для каждого, все должны вносить
посильный вклад в организацию общества возможностей. Это происходит
в обмен на то, чтЧ индивид получает от общества (при помощи
государства и системы социального обеспечения, в основе которой –
принцип солидарности). Отсюда права и обязанности.
Такой взаимообмен является одновременно и объективным
(его необходимо измерять), и субъективным (его необходимо
продумывать), поскольку нужен учет индивидуальных возможностей
каждого человека. Все вносят свой вклад в зависимости от талантов и
способностей (умственных и физических).
Эти рассуждения справедливы и в отношении другого
принципа, в соответствии с которым создаются наши представления об
обществе, – принципа эмансипации. Благодаря своим талантам, человек
может оптимизировать самоотдачу, при этом свободно развиваясь и
самореализуясь. Именно путем реализации талантов человек
заслуживает то лучшее, на что он может претендовать. Он получает
своего рода вознаграждение, в частности, в соответствии со своими
заслугами. Любой человек должен использовать свои таланты ради
всеобщего блага.
Человек был создан свободным, то есть он существо
нравственное, принимающее решения и действующее разумно и
ответственно, становясь тем самым творцом «своей судьбы». Общество
должно предоставить ему возможность реализовать свои таланты.
Равенство возможностей – основополагающий принцип.
Меритократия строится на человеческих талантах (а не
отношениях) и потому может стать удобным социальным и экономическим
инструментом для реализации другого фундаментального принципа нашей
цивилизации – равенства. Люди отнюдь не похожи друг на друга, но
они претендуют на равенство. Принцип равенства позволяет
компенсировать распределение благ по заслугам, заменив последнее на
распределение благ по потребностям, минуя серьезные диспропорции на
уровне вознаграждения. Мы только что пережили несколько подобных
перекосов и диспропорций, которые поставили мир на край
пропасти.
ЗА ПРЕДЕЛАМИ ПОЛИТИКИ И ЭКОНОМИКИ
Персонализм, однако, исходит из идеи о том, что
уважение человеческого достоинства не только делает возможным рост
благосостояния и развитие системы социального страхования (на
случай болезни, инвалидности, старости). Построение такого общества
придает смысл также политическим действиям. Наряду с этим и сам
человек по своей природе нуждается в том, чтобы его жизнь имела
смысл.
Смысл жизни человек находит в преданности какому-либо
делу, имеющему внешний по отношению к нему характер (как учит
основатель философии логотерапии Виктор Франкл), –
трансцендентность. Любовь есть самая мощная трансцендентная сила.
Любовь во множественных своих проявлениях. «Она движет солнце и
светила» (Данте). Мы склонны наивно думать, что человек ищет свое
счастье только в удовольствии, в возможности делать то, что ему
нравится. Человек же всегда находится в поисках смысла: присутствие
смысла в его жизни (другими словами, миссии), дает ему истинное
счастье. Счастье – это результат жизни, наполненной смыслом.
Я возвращаюсь к идее трансцендентности и судьбы.
Какова наша судьба? Согласно историческим хроникам, в 1808 г.
состоялась встреча французского императора Наполеона и немецкого
писателя Гёте. В какой-то момент они перешли к теме французского
театра, а именно к теме «трагического театра и судьбы». При этом
Наполеон воскликнул: «К чему все эти разговоры о судьбе? В наше
время судьба – это политика». В 1921 г. немецкий промышленник,
финансист и политический деятель Вальтер Ратенау перефразировал
Наполеона и дал его словам новую жизнь: «Die Wirtschaft ist das
Schiсksal» (Экономика – это судьба).
В современную эпоху Ратенау, возможно, даже ближе к
истине, чем Наполеон. Но обратимся также к парафразе немецкого
политического философа Эрнста Фольрата в его последней книге «Was
ist das Politisсhe?», опубликованной в 2003 г., в год его смерти:
«Нет, дух – это судьба, а судьба – это дух. Но главное в духе – это
свобода».
Такова отправная точка персонализма: дух свободы –
«человеческой свободы». Для Жака Маритена свобода была конечной
целью гуманизации, однако под свободой он понимал не разнузданность
или строго рациональную автономию, а как раз самореализацию
человека в гармонии со своей природой – в частности, достижение
морального и духовного совершенства. Свободный мужчина либо
свободная женщина отбрасывают ревность, мелочность, страх перед
другими и выбирают путь любви. Мы знаем, что жизнь сложна, но
основным глубинным мотивом в ней должен быть именно этот.
На вершине пирамиды, над политикой и экономикой и
всем тем, чем человек заполняет свою жизнь, стоит духовная
значимость человека. Эта духовная значимость, составляющая саму
сущность гуманизма – сделать мир более гуманным через свободу,
ответственность и солидарность, – должна наполнять нашу жизнь, в
том числе общественную, сердечностью и духом, смыслом и
надеждой.
Это верно и в наши времена, которые принято называть
трудными. Блаженный Августин писал: «Мы сами – время. Будем добры,
и время будет добро к нам».
Данный текст основан на лекции, прочитанной автором на Католических чтениях в г. Брюсселе в декабре 2009 г.
