После «оранжевой революции» за Украиной закрепился имидж страны-лидера постсоветского пространства по темпам либеральных преобразований. Однако пока такое восприятие во многом является скорее авансом, чем отражением действительных результатов. Существуй индекс, сводящий воедино показатели политической демократизации и экономического реформирования, одинаково важные при измерении степени так называемого «демократического транзита», Киев, скорее всего, не занял бы по нему ведущие позиции. Более того, по некоторым показателям трансформации Украина сегодня уступает соседям по региону (см. таблицу).
Однако в том, что касается ожиданий, она первенствует однозначно и по праву.
С одной стороны, Украина по-прежнему декларирует приверженность преобразованиям по центральноевропейскому образцу. Этим она кардинально отличается от тех бывших советских республик, в которых возобладали тенденции к политической и экономической централизации. Украинская политика основана на плюрализме, выборы превратились в главный инструмент урегулирования политических разногласий, а президентская власть существенно ограничена Конституцией и парламентом.
Украина в международных рейтингах
Примечания: В таблице приведены позиции в соответствующих рейтингах, а не их абсолютные значения. Исключением является сводный индекс демократии, разрабатываемый для постсоветских и постсоциалистических государств Европы на основе семи отдельных индексов. Чем больше значение этого индекса, тем меньшим считается уровень демократии в стране.
В отличие, к примеру, от Москвы, в Киеве существует консенсус элит относительно вступления в ВТО и запуска переговоров с Европейским союзом об углубленном режиме свободной торговли. Это свидетельствует и о принятии универсального пути встраивания в международно-хозяйственные связи, и об уверенности в собственных силах. Наконец, Украина делает выбор в пользу полной интеграции в европейские и атлантические структуры, а не избирательного взаимодействия с ними.
С другой стороны, в сравнении с постсоветскими странами, которые руководствуются схожими внутри- и внешнеполитическими установками (например, Молдавией или Грузией), Украина, безусловно, обладает намного большим потенциалом для реализации планов. У нее относительно крупная и развитая экономика. И за все время независимости стране удавалось избегать обострения межнациональных противоречий, сохранять управляемость и обеспечивать баланс между интересами регионов и политических группировок.
Каким образом Украина оказалась локомотивом демократической, а не просто рыночно-капиталистической трансформации в регионе? Изначально, казалось бы, для этого не было особых предпосылок. В стране велика доля русского (в 1989 году – 22 %, в 2001-м – около 18 %) и еще больше – русскоязычного населения, что предполагает подверженность политико-культурному влиянию России. Как и в других странах СНГ, в Украине не было люстрации и старая партийно-хозяйственная номенклатура в основном осталась у власти. Первые реформы оказались не только крайне болезненными, но и неэффективными, даже статус рыночной украинская экономика получила позже российской.
Постепенно в стране сложилась кланово-олигархическая система. Власть научилась использовать манипулятивные технологии своего воспроизводства (классический пример – выборы-1999, когда президента Леонида Кучму «вывели» во втором туре на претендента-коммуниста, победа в противостоянии с которым была гарантирована). К 2000 году Украина оставалась страной управляемой демократии и виртуальной политики, правящая элита могла имитировать реформы, но не более того. А главное – ни тогда, ни даже сейчас у Украины не было перспективы полноправного членства в ЕС. А ведь в государствах Центральной Европы и Балтии именно такая перспектива служила не только главным стимулом, но и организующим началом трансформационного процесса.
Тем не менее на поставленный вопрос должен существовать ответ, пусть неоднозначный и многоплановый. Одни из его составляющих аксиоматичны и лежат на поверхности. Другие не выходят за рамки предположений и, очевидно, спорны. На мой взгляд, можно говорить о трех главных компонентах.
Во-первых, логика независимости. Дрейф от России при невозможности выстроить в СНГ конструкцию альтернативного лидерства привел к необходимости принятия западных норм и правил во все возрастающей степени.
Во-вторых, встроенный во внутреннюю структуру страны полицентризм. Если такие структуры не разваливаются сразу, они становятся гибкими и плюралистичными. При этом в Украине совершенно особую роль играет так называемый фактор Галичины, аналогов которому в других странах не существует.
В-третьих, цепь случайностей. Именно поэтому в 1992-м выбор Киева нельзя было предсказать, но в 2008 году его можно объяснить.
ДРЕЙФ ОТ РОССИИ И ЕВРО-АТЛАНТИЧЕСКИЙ ВЫБОР
Базовый импульс, во многом определивший развитие, был дан референдумом (1991), в ходе которого девять десятых населения высказались за отделение от Советского Союза. Реальная независимость Украины могла означать только независимость от России, поэтому последняя сразу заняла место главного, если не единственного внешнего вызова украинской государственности. Этому способствовали и сразу зазвучавшие в Москве территориальные претензии на Крым.
Для абсолютного большинства тогдашней правящей элиты Украины независимость имела инструментальную, а не самодостаточную ценность. Суверенитет ценился за связанные с ним экономические возможности и властные прерогативы, а не как победа над чуждой (тем более оккупационной) властью, как в странах Балтии. Но этот факт ничего не меняет. Ведь защита власти и собственности мотивирует не менее сильно, чем идентичность либо этноконфессиональные факторы.
Москва и Киев втянулись в конфликты из-за раздела Черноморского флота и базирования его российской части в Севастополе, из-за поставок и оплаты энергоносителей, по гуманитарной проблематике. Эти вопросы в той или иной форме не решены до настоящего времени.
Восприятие России как вызова, а собственной геостратегической ситуации как крайне уязвимой, неминуемо должно было подтолкнуть к поиску взаимодействия с западными структурами в качестве противовеса российскому влиянию. Поэтому уже в 1994-м Украина заключила Соглашение о партнерстве и сотрудничестве с Евросоюзом, в 1995-м стала первой страной СНГ, присоединившейся к натовской программе «Партнерство ради мира», а в 1997-м подписала с Североатлантическим альянсом Хартию об особом партнерстве. Расширение НАТО на восток было воспринято Киевом по преимуществу положительно, что в очередной раз разделило Украину и Россию. Логика выстраивания партнерских отношений с блоком еще в период президентства Леонида Кучмы и первого премьерства Виктора Януковича привела к принятию документов, провозглашающих целью страны присоединение к альянсу, а в 2008 году – к официальному обращению с просьбой предоставить Украине план действий по ее вступлению в НАТО. При этом сама по себе идея присоединения к блоку поддерживается меньшинством населения.
Немаловажно, что инициативной политики по вовлечению Украины в евро-атлантическое пространство Запад в целом не проводил практически никогда. В 1990-е, следуя идее Збигнева Бжезинского, согласно которой Россия без Украины больше не будет империей, Соединенные Штаты и НАТО оказывали прямую либо косвенную поддержку Киеву. Но речь скорее шла о создании буферной зоны, а не о включении Украины в западную зону безопасности, как таковую. Противовесом сугубо геополитическому подходу служили восприятие России как флагмана транзита в регионе и понимание (до определенных пределов), что только Москва с ее государственной традицией и ресурсами могла взять на себя ответственность за поддержание стабильности и предотвращение экономического коллапса постсоветских стран. Тем более что сама Украина, не проводившая реальных реформ и дававшая поводы подозревать ее, например, в поставках оружия недружественным США и Европейскому союзу режимам, вызывала в западных столицах серьезное разочарование.
В 2003–2004 годах ситуация изменилась. Присоединение восточноевропейских стран к ЕС и его выход на украинские границы заставили Брюссель задуматься о способах стабилизации своей новой периферии. Одновременно Россия сделала недвусмысленную заявку на пересмотр статус-кво и начала проводить по отношению к Украине более жесткую и более конфликтную политику. В результате украинская политика Запада стала более сложной, многоплановой и более гибко отвечавшей на исходивший из Киева запрос. И все же ответ Евросоюза не вышел за рамки так называемой Европейской политики соседства. Ее антиинтеграционная суть заключена в самом названии, хотя полностью игнорировать заложенный в ней потенциал сближения было бы неправильно.
Взаимодействие с Европейским союзом и Соединенными Штатами было не единственным ресурсом, на который Украина пыталась опереться в поисках противодействия влиянию Москвы. Украина целенаправленно стремилась к альтернативному лидерству на постсоветском пространстве. В связи с этим в 1992–1994 годах затягивалось решение об отказе от ядерного оружия, хотя военно-техническая неспособность Украины оставаться ядерной державой, а также неприемлемость такого сценария для Запада были очевидны. С этим же было связано и ее желание возглавить ГУАМ – объединение государств (Грузия, Украина, Азербайджан, Молдавия), имеющих серьезные расхождения с Россией.
Но по мере того как ставка на альтернативное лидерство в СНГ становилась все более иллюзорной, а планы региональной интеграции в Центральной Европе оказывались невыполнимыми из-за вступления западных соседей Киева в ЕС и НАТО, других вариантов, кроме предложенного Западом ограниченного взаимодействия, в распоряжении Украины попросту не оставалось.
Однако сближение, вызванное геополитическими факторами, как показывает опыт той же НАТО, само по себе вовсе не означает проведения демократических преобразований. Иное дело – членство в Евросоюзе. В начале нынешнего десятилетия украинское общество и политический класс, как представляется, сделали «европейский выбор». Это предполагает принятие идеи реформирования по европейским стандартам.
Согласно многолетним разработкам украинского Центра экономических и политических исследований имени Разумкова, доля положительных ответов на вопрос о том, должна ли Украина вступить в Европейский союз, преобладает, как минимум, с 2002 года. А осенью 2002-го, в период подготовки окончательного решения о присоединении к ЕС соседей Украины, позитивное отношение к единой Европе достигло пиковых значений в 65 %.
Правда, в последние годы украинцы смотрят на Евросоюз намного более критично – в первую очередь из-за нежелания Брюсселя ответить на евроинтеграционные устремления Киева. Однако большинство респондентов моложе 59, и особенно 39, лет выражают уверенность в том, что и они лично, и страна в целом выиграют от вступления в Европейский союз. Масштаб изменений у соседей, а также многомиллионная трудовая миграция украинцев в ЕС предоставили им бесценный личный опыт и убедили в преимуществах современной европейской модели. На это ушло время, но сегодня выгоды интеграции осознаёт большинство населения, а национальная дискуссия по этому вопросу развивается в сторону понимания того, что реформы следует рассматривать не как входной билет в Европу, а как внутреннюю необходимость.
Открытым остается вопрос, была ли у Москвы возможность предотвратить или хотя бы приостановить центробежный дрейф соседнего государства. Теоретически такой вариант, возможно, существовал (например, в рамках концепции «В Европу вместе с Россией!», которая выдвигалась Киевом в начале текущего десятилетия), но на практике едва ли. Москва не смогла принять принцип равноправия, а ее политика сводилась к силовому давлению либо подкупу. Россия так и не нашла способ привлечь партнеров к сотрудничеству, не скатываясь к полномасштабному субсидированию, и они этим умело пользовались (Белоруссия, к слову, отчасти пользуется и до сих пор).
Переход к действительно межгосударственным отношениям Россия и Украина начали только после «оранжевой революции». Но для этого Москве потребовалось признать, что возможности сосуществования с Украиной в едином экономико-политическом пространстве при ведущей роли России исчерпаны, а Киеву – осознать, что реформа по европейскому образцу требует отказа от энергетических преференций.
ВО МНОЖЕСТВЕ ЕДИНАЯ…
Основная черта внутреннего устройства Украины – полицентризм. Ни один из существующих в стране «центров силы» не в состоянии монополизировать власть и ресурсы или даже на долгое время захватить первенство. Этой структурной особенности наилучшим образом соответствует политический плюрализм. Причем ситуация постоянно находится в динамике, поскольку центры попеременно усиливаются и ослабевают, появляются и исчезают.
Наиболее известным срезом конкуренции центров является региональный. В России традиционно говорят о противостоянии правобережной и левобережной Украины (речь идет о берегах Днепра). Но современный расклад электоральных предпочтений более точно отражает разграничение между «исторической» и «новонаселенной» (то есть после XVIII века) частями страны. Хотя полная картина намного более мозаична, суть не меняется.
Поведенческий стереотип всех без исключения региональных элит заключается не в испытании государства на разрыв, а в приходе к власти в центре и распространении своего влияния через столицу и центральные органы управления. Для этого даже самым сильным нужны союзники и умение договариваться. Попытки быть не только первым среди равных, но и главным, как убедились в 2004-м и 2007-м представители, несомненно, самой мощной региональной группировки – донецкой, очень быстро приводят к политическому поражению.
При этом в противоборстве регионов и региональных элит присутствует элемент, играющий уникальную роль в комплексе вопросов, связанных с европейским выбором. Речь идет о факторе Галичины, или Западной Украины в более широком плане, как политическом феномене.
Галичина меньше и слабее Восточной Украины. Ее преимущество заключается в целостности мировоззрения, идентичности. Для «западенцев» независимость страны самоценна, а возврат в Европу столь же естественен, как для поляков и прибалтов, поскольку в состав СССР/российского имперского пространства эти области вошли только в 1939–1945 годах. Для представителей же восточноукраинских элит, как уже отмечалось, независимость страны инструментальна. Они не в состоянии создать идеологию нового государства, объяснить своим русскоязычным избирателям собственный выбор в пользу существования вне Российского государства и вынуждены, таким образом, в данном вопросе полагаться на элиты западных регионов. Если «галичане» могут совместить национальное государство с европейским выбором, то восточные лидеры не способны соединить независимость страны и ее интеграцию с Россией (логическое завершение этого пути – подчинение, если не территориальная инкорпорация) и вынуждены призывать своих сторонников к аморфному «сотрудничеству» и «сближению» с Москвой.
Тезис о внутренней целостности и большей последовательности западноукраинских политиков можно проиллюстрировать следующим наблюдением. После «оранжевой революции» было немало случаев, когда представители «восточных» элит присоединялись к «западной» власти. Последним громким событием в этом ряду стало согласие в декабре 2007-го Раисы Богатыревой, одной из ключевых фигур Партии регионов, занять должность секретаря Совета национальной безопасности и обороны (СНБО) в администрации Виктора Ющенко. Примеров обратного движения практически нет. Действительно, трудно представить себе, что нынешний лидер Народного руха Борис Тарасюк мог бы возглавить СНБО при президенте Викторе Януковиче.
Запад Украины, таким образом, постепенно выигрывает идеологическое соревнование. Достаточно вспомнить президентские выборы, на которых кандидаты ассоциировались с «западным» либо «восточным» набором ценностей.
В декабре 1991 года национал-романтик, лидер Народного руха Вячеслав Чорновил получил 23 % голосов против почти 62 % у партийного аппаратчика Леонида Кравчука. В 1994-м уже сам Кравчук, пытаясь опереться в своей избирательной кампании на близкие западному избирателю лозунги строительства государственности, набрал во втором туре 45 % голосов, но проиграл Леониду Кучме, представлявшему интересы восточных регионов и обещавшему, в частности, предоставить официальный статус русскому языку. За Кучму отдали голоса 52 % избирателей. В 1999 году Кучма, не выполнивший свои предвыборные обещания, уже не мог идти на выборы как представитель востока Украины, и избирательная кампания прошла под лозунгом предотвращения коммунистического реванша. А в 2004-м, в ходе третьего, окончательного тура выборов, Виктор Ющенко, воспринимавшийся как носитель национально-демократической идеологии, собрал 52 % голосов против 44 % у «донецкого» премьер-министра Виктора Януковича, намеченного Кучмой в преемники.
Поскольку размежевание между регионами постепенно уменьшается, не исключено, что эти выборы были последними, когда языковые, культурологические и внешнеполитические ориентации электората играли существенную роль. В избирательной кампании-2009 можно ожидать выхода на передний план социально-экономических вопросов и более требовательного отношения к личностям лидеров.
Характер украинской олигархической системы был напрямую связан с взаимным позиционированием различных географических и административных регионов, причем в данном случае уже не столько по схеме Запад – Восток. Бизнес-империи не только выросли из нее и в нее вписались, но и усилили полицентричность всей конструкции. Донецкие, мариупольские, днепропетровские, харьковские, запорожские, киевские и другие финансово-промышленные группировки постоянно находились и находятся в поиске модели сосуществования, отвечающей реалиям дня. Их взаимная лояльность, тем более подчиненность никогда не были полностью гарантированы. Хорошо известно, что в 2004 году некоторые кланы весьма пассивно поддержали формально общего кандидата Виктора Януковича. Они опасались, что, став президентом, он будет способствовать резкому возвышению родной ему группы.
При этом крупный бизнес, временами откровенно паразитируя на государстве, никогда не был достаточно силен, чтобы полностью подчинить его себе. Роль президента Леонида Кучмы как верховного арбитра в борьбе кланов всегда признавалась. Однако в силу его личной связи с днепропетровской группировкой (Виктор Пинчук, зять Кучмы, – один из богатейших людей страны) разграничение между президентской и «деловой» составляющими в деятельности второго президента провести не так просто. С другой стороны, финансово-промышленные группы оказалась достаточно сильны, чтобы выжить после «оранжевой революции», несмотря на то, что одной из ее движущих сил был антиолигархический протест. Передел собственности свелся к реприватизации предприятия «Криворожсталь», перешедшего от близких к Кучме бизнесменов к международному металлургическому магнату Лакшми Митталу.
Это можно объяснить тем, что на сегодняшний день интересы крупного украинского предпринимательства и реформаторской власти совпадают. В отличие от середины 1990-х ныне крупные состояния уже не делаются исключительно на торговле российским газом. Свобода от «сырьевого проклятия» толкает бизнес к поиску новых рынков, к международной легитимации капиталов, а постепенное сокращение российских энергетических субсидий заставляет задуматься о переходе к современным правилам ведения дел и внедрении сберегающих технологий. Результатом оказывается позитивное восприятие требований Запада и модернизаторской программы в целом. Не случайно Пинчук стал одним из основных лоббистов европейского выбора Украины в международных кругах.
Наконец, свою роль в становлении украинского полицентризма сыграла системная конкуренция между президентом и парламентом. На протяжении всего периода независимости у главы государства никогда не было возможностей для проведения силовой политики, сколь низкой ни была бы репутация Верховной рады.
При этом позиции президента постепенно ослаблялись. Конституционное соглашение 1995 года отводило главе государства больше полномочий, чем Конституция, принятая в 1996-м. В 2000 году провалилась попытка Кучмы усилить президентскую власть путем внесения изменений в Основной закон через референдум. Плебисцит состоялся, но механизма юридического воплощения его результатов не нашлось, что лишний раз продемонстрировало бессилие главы государства. А конституционные поправки, принятые в период «оранжевой революции», вывели кабинет министров из подчинения президенту и превратили Украину в парламентско-президентскую республику. Новое перераспределение властных полномочий в ближайшие годы не исключено, но полный перевод системы исполнительной власти в подчинение президенту попросту невозможен, и это обстоятельство объективно приближает Украину к центральноевропейским моделям государственности.
ЕГО ВЕЛИЧЕСТВО СЛУЧАЙ
Описанные выше внешне- и внутриполитические обстоятельства могли бы оказаться недостаточными для выбора и сохранения Украиной курса на демократические преобразования, если бы не целая вереница событий и явлений в известной степени случайных (хотя с этим отнюдь не обязательно согласятся приверженцы конспирологических теорий). Здесь можно отметить только основные из них.
Прежде всего выборы-1994. Важно уже само согласие, пусть и вынужденное, Леонида Кравчука на досрочные выборы. В результате власть перешла к тогдашней оппозиции, что имело значение для будущего страны. Но более важным было то, что проигравшие не покинули политическую сцену. Несмотря на всю глубину противостояния, Кравчук хотя и не сразу, но вернулся в большую политику и даже стал одним из лидеров прокучмовских сил в 2002–2004 годах. Таким образом, была заложена традиция толерантного отношения к оппозиции, к возможности взаимодействия вчерашних противников, произошел отказ от тоталитарного, по сути, принципа «победитель получает все».
Давление на бывшего премьер-министра Павла Лазаренко, связанную с ним в середине 1990-х Юлию Тимошенко и их бизнес-структуры было скорее исключением, но и они смогли принять участие в выборах-1999, а Тимошенко – занять пост вице-премьера в правительстве Ющенко в 2000 году. Политические расхождения не стали синонимом персональной вражды, что создало основы гибкости и устойчивости политической системы.
В этом контексте необходимо сказать о личности самого Леонида Кучмы – неоднозначной и ждущей своего биографа. Во время «оранжевой революции» большинство украинцев негативно оценили итоги его пребывания у власти и отказались принять его преемника. И все же важно отметить несколько решений второго украинского президента, инстинктивных или обдуманных, которые соответствовали, а не противоречили общей идейно-политической эволюции Украины.
Во-первых, тот факт, что Кучма выучил и использовал в общественной жизни украинский язык, доказал его желание быть президентом всей Украины, а не одной ее части. Это было глубоко символично и стало прецедентом, которому вынужден был следовать и Виктор Янукович.
Во-вторых, Леонид Кучма отказался применить силу для подавления политических протестов, что проявилось уже во время обострения ситуации в Крыму в 1994–1995 годах. Тогда полуостров был возвращен в правовое поле Украины путем достижения соответствующих договоренностей.
В-третьих, несмотря на часто декларируемое стремление к сближению с Москвой и многовекторную внешнюю политику, у Кучмы хватило решимости опубликовать книгу «Украина – не Россия», в которой говорится о неизбежности расхождения обоих государств.
В-четвертых, Кучма много сделал для налаживания отношений Украины с Западом. В 2002-м, когда его репутация на Западе была уже погублена, он пошел на личное унижение ради того, чтобы принять участие в заседании Совета евро-атлантического партнерства в Праге и подчеркнуть тем самым серьезность атлантического выбора страны. Глав государств тогда специально рассадили в соответствии с французским, а не английским алфавитом, чтобы лидеры США и Великобритании не оказались рядом с украинским президентом.
Наконец, вопреки опасениям, он ушел в отставку в соответствии с буквой и духом закона.
Следующим за выборами-1994 критическим эпизодом в эволюции Украины стало опубликование в начале 2001 года аудио-записей майора охраны Кучмы Николая Мельниченко. Хотя вызванный ими всплеск оппозиционных действий относительно быстро сошел на нет, «кассетный скандал» изменил контекст украинской политики. Режим Кучмы начал восприниматься не просто как аморальный, а как открыто преступный, поскольку общественное мнение интерпретировало эти записи как доказательство связи президента с убийством оппозиционного журналиста Георгия Гонгадзе. Справедливости ради надо отметить, что обстоятельства данного преступления, столь заметно повлиявшего на развитие страны, не прояснены до сих пор.
Скандал имел и конкретные политические последствия. Как верно отметил украинский политолог Михаил Погребинский, тогдашний либеральный, любимый Западом премьер-министр Виктор Ющенко потерял шанс стать преемником Кучмы. Как объясняет Погребинский, кампания за отставку Леонида Кучмы имела смысл только до тех пор, пока власть могла перейти к популярному в оппозиции премьеру. Спасая себя, Кучма был вынужден уволить Ющенко.
Отставка Ющенко, лояльного президенту до последнего, дала оппозиции вождя и знамя, а самого Кучму заставила все больше полагаться на поддержку олигархов, сместить баланс сил в сторону донецкого клана и начать поиск путей сближения с Москвой. Ни одно из этих решений не имело твердой поддержки большинства населения и элит.
В свою очередь Запад обратил более пристальное внимание на процессы в Украине в целом и на парламентские выборы-2002 в частности. Поскольку в действительности Кучма не желал конфликта с Западом (следствием такого конфликта могло стать усиление зависимости от России), административный ресурс на выборах использовался не столь активно. В результате в парламент прошел радикально-антикучмистский Блок Юлии Тимошенко (7,3 % голосов по партийным спискам), получившей наконец неприкосновенность и публичную трибуну, а ведомая Ющенко «Наша Украина» с 23,6 % стала относительным победителем выборов, обойдя даже коммунистов. Последнее обстоятельство дезориентировало бюрократию на местах. Она больше не могла быть уверена в способности партии власти удерживать ситуацию под контролем. Политический процесс перестал быть «успешно» управляемым.
Отсюда и прямая дорога к «оранжевой революции». Ее исход во многом был закономерным, и причины событий осени 2004-го подробно описаны. Однако, учитывая поляризацию предпочтений избирателей и примерное равенство сил в начале кампании, победа Януковича не была невозможной. Как представляется, чашу весов в пользу Ющенко склонили два фактора:
- попытка его отравления в сентябре, добавившая ему симпатий населения и сделавшая закулисные договоренности невозможными для него лично;
- вмешательство России в ход кампании на стороне Януковича.
Последнее вызвало невиданный протест, прежде всего в столице, где к тому времени выросло новое поколение русскоязычных украинских патриотов-государственников.
ЧТО ДАЛЬШЕ?
До «оранжевой революции» украинский демократический транзит был обратимым. Последовавшие за ней годы и события консолидировали выбор Украины, и осознанный отказ от него сегодня уже маловероятен.
Во-первых, продолжится пошаговая интеграция Украины в европейское экономическое и политическое пространство. Европейский выбор сохранится в качестве стержня украинской внешней политики. Введение углубленного режима свободной торговли между Украиной и Европейским союзом (не ранее 2012–2014 годов) станет в этом плане прорывом, за которым может последовать глубокая либерализация визового режима. Продолжится встраивание Украины в систему европейской энергетической безопасности. Организация и проведение вместе с Польшей чемпионата Европы по футболу-2012 станет толчком к развитию инфраструктуры украинского государства, повысит уровень ее совместимости с европейской, а главное – послужит созданию имиджа Украины как страны, неотделимой от Европы.
Все это не даст Киеву достаточных оснований для результативных претензий на полную интеграцию в Евросоюз и соответствующее влияние в нем, но может открыть перспективу норвежского варианта – вхождения в Европейское экономическое пространство в сочетании с членством в НАТО, что, как представляется, вполне бы устроило Украину.
Во-вторых, страна не откажется от политического плюрализма и демократической избирательной системы. После того как оппозиция три раза подряд побеждала на выборах (2004, 2006, 2007), такая ситуация устраивает все ведущие политические силы, поскольку оставляет им шансы вернуться к власти.
В-третьих, внешние условия, в частности рост цен на энергоносители, будут и дальше диктовать необходимость экономических реформ.
Для России все происходящее в Украине является серьезным вызовом. Исторические пути обеих стран начинают расходиться. Если раньше речь шла о недоразумениях и экономических разборках между элитами, то сегодня уже можно констатировать растущее непонимание двух обществ, все еще говорящих на одном языке и имеющих схожие бытовые пристрастия, но разделяющих разные ценности и по-разному видящих свое будущее.
В текущем плане этот вызов ограничивается разовыми всплесками (компенсация обесценившихся советских вкладов и выплата пособий по рождению ребенка, в несколько раз превышающих российские, намеченный отказ от призывной армии), которые нетрудно парировать. Но если реформы способствуют переходу Украины к европейской социальной политике в целом и соответственно улучшению жизни людей, вызов станет системным. В условиях сохраняющихся тесных контактов между двумя народами сравнительное противопоставление «вертикали власти» и «электоральной демократии» станет неизбежным. И это может быть даже важнее, чем гипотетический пока формальный перенос политических границ евро-атлантической зоны на восточные рубежи Украины.
Вряд ли пока стоит заходить в допущениях слишком далеко. Темпы дальнейших преобразований могут на деле оказаться недопустимо медленными, и предсказывать их общий успех пока преждевременно. Предел адаптации украинской экономики к новым ценам на газ еще не известен. Полицентризм способен выродиться в постоянное взаимоблокирование, стремление все решать через выборы может привести к популизму. Либеральная политическая система не дает гарантий управленческой эффективности, а системная коррупция может свести на нет усилия реформаторов. Способность Евросоюза предложить Киеву политику, адекватно реагирующую на прогресс реформ, тоже не кажется очевидной.
То есть интрига остается. Украина может остаться просто особым случаем на постсоветском пространстве – промежуточным, переходным типом, страной, которая будет идти вслед за центральноевропейскими соседями, но так никогда и не догонит их ни по уровню развития демократических институтов, ни по степени модернизации экономики. Но может в том или ином виде реализовать продекларированный европейский выбор.
