«Оранжевая революция» в Киеве почти день в день совпала с первой годовщиной «революции роз» в Тбилиси, а за минувший год случились мини-революции в Аджарии и Абхазии. Волна перемен набирает ход и, похоже, имеет шансы приобрести в СНГ и России почти такое же значение, какое в конце 1980-х годов придавалось в Восточной Европе и СССР череде «бархатных революций». Тогда уходила целая эпоха, исчерпавшая свой исторический потенциал. Ее вождей, не способных к переменам, не захотели защищать даже самые преданные сподвижники. В ноябре 2003-го перед митингующей толпой точно так же расступились тбилисская милиция и охрана Эдуарда Шеварднадзе.
Однако, как ни соблазнительно увидеть в киевском «оранжевом» и тбилисском «розовом» продолжение восточноевропейского «бархатного», ничего не получается. В отличие от Праги пятнадцатилетней давности нынешний постсоветский бунт зреет на самом деле не в кружках диссидентов-интеллектуалов и не в студенческих аудиториях. Конечно, без широкого массового недовольства политикой действующего руководства невозможны никакие перемены. Но подлинные тектонические сдвиги происходят внутри правящей элиты. Смена власти в условиях более или менее свободной конкуренции – это шанс для всех группировок и политических сил реализовать свои амбиции. Нежелание уходить или же намерение режима любой ценой продолжить себя в преемнике ставят крест на этих надеждах. Осознание отсутствия перспектив порождает сопротивление, козырным аргументом в котором становится поддержка улицы. Бюрократические революции начала XXI века – не народные восстания, сметающие общественный строй. Это в каком-то смысле новые версии буржуазных революций XVII—XVIII веков, когда наиболее активной части правящего класса становится тесно в рамках существующей политико-экономической системы.
УГРОЗА ИЗНУТРИ
Основой власти постсоветского образца является регулируемая передача полномочий – в этом, собственно говоря, и заключается суть «управляемой демократии». Такая система по-своему очень устойчива, номенклатурные механизмы легко перетирают в своих жерновах любого харизматического дилетанта. Это, кстати, одна из причин того, почему постсоветская оппозиция в массе своей весьма невыразительна. Публичная оппозиционная деятельность выглядит столь бесперспективной для успешного самовыражения, что те, кто мог бы стать Валенсой или Гавелом, уходят в иные сферы – бизнес, науку, публицистику, а то и предпочитают эмиграцию.
Однако угроза чиновно-бюрократической стабильности кроется в недрах самого режима. Удел подобной власти, даже преуспевшей в деле «строительства вертикалей», – необходимость постоянно устанавливать внутренние балансы. До поры до времени это возможно, но критическим моментом становится операция «Преемник». И нет ничего более мучительного, чем отбор претендентов на эту роль. Все это оттого, что внутри системы вызревает новая элита, которая не хочет продолжать игру по старым правилам.
У одних ее представителей, наподобие Михаила Саакашвили, воспитанника и верного ученика Шеварднадзе, просто не хватает терпения дождаться своей официальной «номинации». Другие по каким-то причинам были отторгнуты властью, как когда-то Борис Ельцин, а впоследствии экс-премьер Казахстана Акежан Кажегельдин или тот же Виктор Ющенко. Наконец, третьи, например мэр Кишинёва Серафим Урекян, ощущая неустойчивость режима, переходят в оппозицию, оставаясь на высоких должностях.
Вызов, брошенный власти, может выглядеть вполне умеренным, но он становится ясным сигналом для номенклатуры, а она ждет этого сигнала тем более напряженно, чем жестче пресс и соответственно выше риск выдать свои ожидания. Экс-министра внешнеэкономических связей Белоруссии, бывшего посла в Латвии и Финляндии Михаила Маринича не допустили до президентских выборов 2001 года, а в дальнейшем и отправили за решетку не потому, что у него были шансы на победу. Просто белорусской элите дали ясно понять: даже и не думайте! Там, где нелояльность не пресекается столь жестким образом, все рушится в одночасье, как это случилось в Аджарии. Никакие внешние признаки безраздельного господства Аслана Абашидзе не уберегли его от массового бегства номенклатуры. Что и решило исход дела.
По сути, плавная передача власти удалась пока лишь в России и Азербайджане. В Центральной Азии и Белоруссии, то есть там, где вертикаль выстроена до конца, лидеры предпочли обеспечить себе практически пожизненное право на переизбрание. Что, впрочем, не гарантирует вечного пребывания у власти – ведь внутри зажатой в тиски бюрократии идут те же процессы, что и в странах с более свободной системой.
Шеварднадзе поплатился за то, что непростительно затянул с кастингом на роль преемника. Это должно было послужить уроком для Леонида Кучмы, но украинский президент не успел сделать должные выводы. Хотя о том, что с преемственностью возникнут проблемы, в Киеве получили сигнал еще почти три года назад, когда ни административный ресурс, ни лукавый подсчет голосов не помешали «Нашей Украине» Виктора Ющенко победить на парламентских выборах. Уже тогда стало понятно, что за оставшееся время вылепить из имеющегося материала серьезного соперника Ющенко почти невозможно. Хотя варианты обсуждались. Так, Кучме предлагалось пойти по российскому пути – назначить преемника в лице Владимира Радченко, тогдашнего руководителя Службы безопасности Украины. Но президента его кандидатура не устроила – ведь неизбежными составляющими подобной комбинации являются два фактора. Во-первых, уходящий лидер полон сомнений относительно лояльности преемника. Во-вторых, уходящему совершенно не хочется оставлять свой пост, и до последнего момента нет уверенности в том, что он не передумает.
За год до выборов Кучма прозондировал реакцию Кремля на возможность третьего срока его президентства. Москва, изрядно утомленная объяснениями с западными партнерами по поводу другого «братского» президента, Александра Лукашенко, не согласилась с этой идеей. И тогда Украина приступила к реализации собственного сценария: Леонид Кучма пересаживается в кресло премьера, к которому переходят властные полномочия, а функции президента сводятся к репрезентативным. Характерно, что политическая реформа, в соответствии с которой планировалось осуществить описанный сценарий, была провалена в том числе и стараниями Виктора Януковича. Как оказалось, роль дублера его совершенно не устраивала.
Три года назад изучение предвыборных партийных списков Кучмы и Ющенко – двух партий власти, реальной и потенциальной, – было увлекательным занятием. Если у Кучмы значился губернатор, то у Ющенко – вице-губернатор или экс-губернатор. То же с министрами. То же с бизнесом. У Кучмы – олигарх, связывающий свои надежды только с действующей властью, у Ющенко – кандидат в олигархи, путь в которые ему этой самой властью закрыт. Ближайший сподвижник нового президента Петр Порошенко, между прочим, один из создателей Партии регионов, стоявшей за Януковичем. Словом, к власти приходят люди, которые не слишком далеко отстоят от тех, кого меняют. Это не Гавел вместо Гусака. И даже не Бразаускас вместо Гришкявичюса и Сонгайлы.
ДВА ПРОЕКТА
Богатый опыт постсоциалистической трансформации свидетельствует: самым действенным стимулом для либеральных преобразований, носящих весьма болезненный характер, является стремление освободиться от внешней зависимости. «Прочь от империи!» – так звучал главный лозунг, начертанный на бархатных революционных знаменах в Восточной Европе.
Под этим знаком в начале прошлого десятилетия сменилась власть во всех республиках Закавказья, а первый президент Украины Леонид Кравчук победил во многом благодаря поддержке «Руха». «Рух» вовсе не был движением либерального толка, как не были таковыми ни литовский «Саюдис», ни все прочие народные фронты. В отличие от партий они не нуждаются в глубокой программе или внятной идеологии и создаются только с одной целью – победить нынешнюю власть, после чего народному фронту предназначено стать протоплазмой для нормальных политических структур. Как это случилось в Восточной Европе и Балтии. Или не стать – как в Украине, Белоруссии или в Закавказье, где первоначального импульса бегства от империи не хватило для того, чтобы совершить рывок в новую реальность.
События осени 2004 года – иллюстрация того, как сегодня трансформировался этот антиимперский порыв. Украинский политолог и культуролог Олесь Доний полагает, что «оранжевая революция» не является, как принято думать, развязкой политического процесса, начавшегося со студенческих выступлений в 1990-м и продолжавшегося акциями «Украина без Кучмы» в 2000–2001 годах: «Это – продолжение очень давнего конкурса двух украинских проектов: русско-культурного и украино-культурного».
Украинское сознание традиционно раздвоено. С одной стороны, стремление к утраченной некогда независимости, с другой – тяготение к империи, краеугольным камнем и важной составной частью (а отнюдь не колонией) которой Украина была всегда. Соответственно украино-культурный проект разрабатывался до недавнего времени исключительно в пику Москве: украиноязычие как форма самоутверждения, неустанная полемика по поводу языка, Крыма и Черноморского флота… Русско-культурный склонялся к сохранению прежней ориентации на Россию, что отражало привычки постсоветской номенклатуры и особенности ее бизнеса.
При этом оба проекта на самом деле являются украинскими, и их наличие не означает раскола страны, хотя проблема ее политико-географической разнородности действительно существует. Данные проекты имеют также весьма опосредованное отношение к проблеме языка и самоидентификации вообще, которая, в свою очередь, от языка уже не очень зависит. Между переписями населения 1989 и 2001 годов число жителей Украины, считающих себя украинцами, увеличилось на три миллиона, хотя большинство продолжает говорить по-русски.
Противостояние Ющенко – Янукович в 2004-м – это своеобразный «римейк» коллизии Кравчук – Кучма-1994. Тогда соперничество бывшего секретаря компартии Украины по идеологии, который волею случая оказался выразителем интересов более национально ориентированной, антиимперской части элиты, и выходца из советского военно-промышленного комплекса, пробуждавшего надежды на возрождение великой державы, закончилось в пользу последнего. То есть в пользу русско-культурного проекта. Роль Кучмы в этом проекте оказалась весьма негативной – ведь из-за его политики российское влияние в Украине стало прочно ассоциироваться с коррумпированным недемократическим режимом. К тому же те представители бизнеса и бюрократии, которым не находилось места в этом режиме, с неизбежностью приходили в поисках политического самоопределения к единственной имеющейся альтернативе – «украинскому» проекту.
Сегодня конкуренция обоих проектов продолжается, но меняется их содержание. По мере становления государства «украинский» проект постепенно обретает самоценность, и вопрос противостояния с Москвой отходит на второй план. Те, кто голосовал за Ющенко или против Януковича, совсем необязательно исходили из дилеммы «За Москву или против», не она определяла и волеизъявление сторонников Януковича. «Украинский» проект постепенно, с перекосами и отклонениями, но все же трансформируется в проект более или менее гражданского государства. «Русский» проект тоже не выступает против украинского государства, но ему ближе другие, более советские принципы его построения.
Если 10 лет назад выразителем данного проекта выступал Леонид Кучма, для которого Москва была привычным центром управления, то Виктор Янукович и его бизнес-патрон Ринат Ахметов, лидер донецкой группировки, руководствуются другими мотивами. Всех своих успехов они добились исключительно благодаря независимости, вернее, даже двум видам независимости – Донецка от Киева и Киева от Москвы, и они прекрасно понимают, что первым суверенитетом они целиком обязаны второму. Их бизнес основан на дотациях из Киева, на освященной Киевом (понятно, что на взаимовыгодных условиях) монополии и на демпинговом экспорте на Запад. Возможно ли такое в сегодняшней России?
Да и в самом Донецке, вроде бы так охотно откликающемся на идеи державного воссоединения, не все так просто. Большинство донетчан считают себя украинцами. Когда-то именно на шахтах создавались первые восточноукраинские структуры «Руха» и даже Хельсинкской группы. Шахтеры приходили в Киев на помощь бастующим студентам и даже предостерегали Кучму от нападок на Юлию Тимошенко, решившую в ее бытность вице-премьером по ТЭКу навести порядок в угледобывающей отрасли.
Победа Виктора Ющенко лавинообразно усилила процесс бюрократического перекрашивания. Бизнес, выдавленный прежней властью, почувствовал шанс восстановить свои позиции. Едва ли не у каждого регионального лидера, стоявшего на «бело-голубых» позициях Януковича – Ахметова, появляется «оранжевеющий» противник. У того же Януковича – руководитель Индустриального союза Донбасса Виталий Гайдук. У «бело-голубого» главы харьковской администрации Евгения Кушнарева – мэр Харькова Владимир Шумилкин… Новая элита, сформировавшаяся в условиях кучмовской византийской системы, постепенно обнаруживает, что в государстве, где не надо тратить силы на бесконечное лавирование между кланами и интересами, политических возможностей куда больше.
НОВАЯ ЦЕЛЬ НОМЕНКЛАТУРЫ
«Конкурс проектов», подобный украинскому, проходит практически во всех странах – участницах СНГ. И везде преимущество, пусть и разными темпами, постепенно переходит к идеологии, которую еще вчера можно было назвать «национальной», а сегодня, хоть и весьма условно, «гражданско-государственной». Поскольку же выбор альтернатив невелик, то эти проекты объективно тяготеют к тому, чтобы стать европейскими. Точно так же, как в начале 1990-х номенклатура поняла, какие выгоды сулит ей суверенитет (то самое «бегство от империи»), нынешняя бюрократия осознала шансы, которые дает состоявшееся государство, признанное на Западе «своим».
В конце февраля предстоят выборы в Киргизии, где оппозиция одевается в желтое, а процесс «пожелтения» чиновников идет полным ходом. И если здесь исход голосования вовсе не очевиден, то в Молдавии, кажется, только чудо может спасти правящих коммунистов от «желто-оранжевого» наступления, возглавляемого кишинёвским мэром Серафимом Урекяном. Новое поколение управленцев и предпринимателей выросло и в Казахстане, где тоже нет недостатка во вчерашних представителях элиты, готовых поддержать номенклатурный бунт. Ждет сигнала белорусская номенклатура, и, даже выстроив совершенную вертикаль власти, Александр Лукашенко столкнется на предстоящих президентских выборах со значительно бЧльшими трудностями, чем в ходе недавнего референдума. Вопрос в лидере – ведь Михаил Маринич выйдет на свободу только через пять лет, но никто и не ждет, что «белорусский» проект победит так скоро.
Политолог Дмитрий Фурман как-то очень точно назвал СНГ содружеством помогающих друг другу президентов. Они могли ожесточенно спорить по любому поводу, но все разногласия, будь то в связи с Панкисским ущельем или Черноморским флотом, отступали, едва перед кем-нибудь из них начинала маячить тень операции «Преемник». Брешь, пробитая в этом фронте Михаилом Саакашвили, неуклонно расширяется, и не стоит винить за это российских политтехнологов или кремлевских стратегов – процесс совершенно объективен. С внешнеполитической точки зрения драмы особой нет: в конце концов, то, что представляется Москве призраком грядущей изоляции, может при здравом подходе оказаться стимулом, чтобы успеть в медленно отъезжающий поезд. Тем более что в России нет ни других стимулов для перемен, ни «конкурса проектов». Наоборот, все возможные альтернативы отступают куда-то на задний план, а освобождающееся место занимает только один проект – некоего туманного реванша, и лишь пикеты пенсионеров выглядят пародийным намеком на «оранжевое». А такие движения едва ли сгодятся в качестве подходящей политической ниши для равноудаленных продуктов номенклатурного распада. Так что у России есть шанс со временем остаться одной из последних постсоветских стран, которой если и грозит буржуазная революция, то только такая же управляемая, как нынешняя демократия.
