Идея о том, что русские влюблены в Запад, была популярна во времена Горбачева и в начале правления Ельцина. Постепенно западные эксперты стали придерживаться более пессимистичной точки зрения, особенно это проявилось после кризиса на Украине. Консенсусный взгляд можно сформулировать следующим образом: Россия вернулась к прежнему, многовековому подходу к Западу и мировому сообществу в целом; Россия – это имперская держава, которая стремится вернуть утраченное. Это сконцентрированная на себе, культурно изолированная вселенная, где и массы, и элита одержимы мессианскими иллюзиями. Однако моя недавняя поездка в Екатеринбург свидетельствует о преобладании противоположных тенденций.
Я прожил 40 лет на Западе и во время редких приездов в Россию смотрю на страну как сторонний наблюдатель, поэтому мне удается заметить то, что ускользает от внимания местных жителей. По моему мнению, никогда раньше в своей новейшей истории Россия не была настроена настолько прозападно, как сейчас. Значительная часть российского общества, если не сказать большинство, не просто хотят быть ближе с Западом, но стремятся раствориться в нем. С интересом к Западу, даже очарованностью им, я сталкивался с самого начала поездки. Были и критики, но их колкие замечания касались собственной страны и правительства, а не Запада.
США как благодатная земля
Глянцевые картинки западной жизни, прежде всего американской, были популярны в поздний советский и постсоветский периоды. И это неудивительно: немногие россияне бывали на Западе, особенно в США. Картинки резко контрастировали с тем, что они видели дома, поэтому Соединенные Штаты воспринимались как идеальное общество, своеобразный «коммунизм». Это восприятие сохранилось и спустя 25-30 лет, хотя тысячи, даже миллионы российских граждан побывали на Западе. Таких людей я встретил в ходе своей поездки.
В Чикаго я познакомился с молодой россиянкой, которая приехала в США по программе обмена. Она работала в гостинице и делала успешную карьеру. Тем не менее ей пришлось вернуться в Россию до истечения срока действия визы, потому что американская сторона решила свернуть программу. Многие участники программы, сказала она, не хотели возвращаться и остались нелегально. Она же не хотела становиться эмигрантом без документов и потому возвращалась домой.
В аэропорту Хельсинки я встретил нескольких россиян, которые побывали в Штатах. Они были очень довольны тем, что увидели. Американцы, по их мнению, имели очень высокие стандарты качества жизни и вообще жили без проблем. От моих возражений, что жизнь в Соединенных Штатах далеко не так прекрасна, они отмахивались. Казалось, что все эти люди живут представлениями 1980-х гг., когда Америка оставалась terra incognita и заменила коммунизм в умах многих советских людей.
Тот факт, что я из США, не вызывал негативной реакции. Проблема заключалась в том, что я не разделял их радужных представлений об американской жизни. Сотрудница пограничной службы в аэропорту Екатеринбурга сказала мне с одобрительной улыбкой: «Сейчас многие русские живут за границей», а ее коллега пытался говорить по-английски.
Городской ландшафт: попытка имитировать Запад
Городской ландшафт нередко прямо или косвенно демонстрирует желание имитировать Запад. Во многих случаях люди хотят выглядеть по-западному больше, чем сами жители западных стран. Подобные попытки, которые я заметил уже в аэропорту Екатеринбурга, порой выглядят смешно. Зайдя в туалет, я увидел там коробку с презервативами и описание, в котором говорилось, что они обеспечивают «яркий и многогранный оргазм». Российский дизайнер, по-видимому, полагал, что именно так подобные товары рекламируют на Западе. Кстати, некоторые рекламные плакаты в городе являются транслитерацией английских слов, что вызывает замешательство, по крайней мере у меня, потому что я не понимаю, какой язык на самом деле используется.
Гостиница, куда меня привезли, тоже удивила. Отель был открыт индийцем несколько лет назад, названия на русском языке на здании не было. В гостинице должна была состояться конференция людей с ограниченными возможностями, иностранцев было немного. Желание провести конгресс людей с ограниченными возможностями в Екатеринбурге могло быть обусловлено разными причинами. Но одна казалась очевидной: забота о людях с ограниченными возможностями – характерная черта западного общества, и россияне стремятся следовать этому тренду.
Немного отдохнув, я отправился на прогулку. По дороге зашел в кафе. Его дизайн и наряды некоторых посетителей, вернее, посетительниц, создавали впечатление, что мы находимся на Монмартре, хотя все говорили по-русски Желание подражать Западу или хотя бы следовать западным трендам заметно в культурной жизни города. Например, проходят выставки художников из самых разных стран: Марокко, Аргентины, США. Подписи под картинами сделаны на русском и английском языках. Надписи на английском не востребованы, потому что абсолютное большинство посетителей – русские. Я заметил лишь двух иностранцев, но их сопровождал переводчик. Надписи на английском непрактичны, но символичны: музей стремится походить на западные культурные центры. Больше всего поразила интерпретация российской истории местными интеллектуалами. По их мнению, Россия является западной страной, а все отличия от Запада – искусственные, русские люди по своей природе тесно связаны с Западом.
Россия – Запад, а деспотизм чужд
По мнению многих российских интеллектуалов, Россия – европейская страна, а мощное государство на протяжении столетий является чужеродной силой и главным врагом общества. Такое прочтение российской истории можно обнаружить в Ельцин-центре.
Центр Бориса Ельцина, монументальный музей первого постсоветского президента России, разумеется, не мог быть построен без содействия Кремля и/или его финансирования. Российская история представлена весьма необычно. Современная российская историография в основном восхваляет или по крайней мере подчеркивает значимость государства и империи, населенной разными народами. Восхваление, пусть и «от противного», можно обнаружить даже в работах диссидентов, которые утверждают, что вели борьбу не с маргинальным злом, а с космическим монстром: российская культура в сочетании с православием и, разумеется, «загадочной русской душой» породили мессианское чудовище, стремящегося к глобальному доминированию.
Все это не пропагандируется в экспозициях музея и в коротком фильме об истории России от Средневековья до наших дней. Согласно фильму, государство являлось основным, фактически единственным врагом российского народа, который веками боролся за приобретение европейских свобод. Ельцин сокрушил монстра и освободил россиян. Российская культура, национальные особенности стали неважными, потому что россияне наконец вернулись к европейской/западной культуре, а демократия превратилась в краеугольный камень общества. Имперские ценности утратили значимость, о них практически перестали упоминать. Западные ценности разделяет не только значительная часть элиты, спонсировавшая строительство Ельцин-центра, но и значительная часть интеллигенции. Конференция, посвященная русской революции и советскому режиму, собрала исследователей из разных стран. По мнению экспертов, не только революция, но и перемены советского режима были обусловлены не деспотической властью государства, а изменениями снизу. С этой точки зрения, Россия непринципиально отличается от Запада.
Интерпретация русской революции
Конференция была посвящена большевистской революции и советскому режиму. Рамки обсуждения причин революции и изменения режима были четко определены. Оба явления рассматривались как продукты изменений снизу и поэтому не отличались от западных событий.
В дискуссии можно выделить следующие пункты. Во-первых, игнорировалась роль тоталитарного государства и террора. Не только революция, но и эволюция советского режима были обусловлены трендами в российском обществе. Государство, по сути, выполняло пожелания общества. Подобное представление о советском государстве предполагает, что режим мало отличался от западных. Я спросил, почему не обсуждается роль террора. Участники конференции ответили, что российские специалисты уже это исследовали, нет смысла возвращаться. Советский режим характеризовался не только деспотической властью и террором, но и активным использованием национализма с начала 1930-х годов. Таким образом он приобрел национально-социалистический оттенок. Значимость национализма в советской идеологии отличает СССР от капиталистического Запада. Следовательно, эту идеологическую составляющую лучше игнорировать.
Исключением оказался представитель одного из национальных меньшинств. Он знал моего отца и говорил по-русски с явным акцентом. Только он поддержал мое мнение о национализме как важной идеологической составляющей с начала 1930-х. Однако высказал свою точку зрения лишь в частной беседе. Но самым удивительным примером прозападных настроений оказался подход Русской православной церкви.
Православная церковь: позитивный взгляд на Запад
Я посетил одну из местных церквей. Рядом проходила выставка, посвященная революции 1917 года. Она рассказывала о разрушении, к которому революция и советский режим привели страну и город. Я зашел в церковь и увидел нескольких прихожан, в том числе молодых. Священник посмотрел на меня и по какой-то причине, возможно, интуитивно, понял, что я иностранец. Он молча подошел ко мне и вручил брошюру о православном христианстве на английском языке. Самый удивительный пример позитивного отношения РПЦ к Западу я обнаружил в аптеке. Пока моя теща искала нужные лекарства, я просматривал бесплатные православные газеты, лежавшие на столике вместе с рекламой. Одна из статей была посвящена 500-летию протестантизма. В заметке также говорилось о кальвинизме, одной из ветвей протестантизма и духовном фундаменте западного капитализма, прежде всего его американской версии.
Макс Вебер, один из основателей современной социологии, считал протестантизм и в первую очередь кальвинизм, не просто фундаментом капитализма, но и силой, создавшей современный капитализм. Согласно кальвинизму, накопление богатства имеет религиозную/метафорическую цель. Богатство демонстрирует избранность человека, в то время как в средневековом католицизме и православии (а также в российской культуре, основанной на православии) стяжательство считалось проклятием. В классической русской литературе трудно найти положительного персонажа, который занят зарабатыванием денег. Даже Обломов в романе Гончарова, символ лени и ухода от активной жизни, лучше Штольца. Этнический немец, если судить по его фамилии, чрезвычайно активен и прагматичен. Осуждение Штольца – это осуждение западного капитализма и кальвинизма. Однако в заметке все было по-другому. Кальвинизм восхвалялся как учение, давшее европейцам представление о трудолюбии, чистоте и семейных ценностях.
Прозападное отношение или, по крайней мере, стремление быть похожим на Запад отнюдь не универсально и наполнено противоречиями. Прозападные настроения нередко сочетаются с ностальгией по советскому периоду. Например, для участников конференции были организованы экскурсии с акцентом на советскую архитектуру.
Есть люди с противоречивым взглядом на прошлое и настоящее. Одна из участниц конференции, лет 50-60, придерживалась странной смеси просоветских и антисоветских взглядов. С одной стороны, она восхваляла советский режим, который цивилизовал страну и повел ее по пути технологического прогресса. И в то же время с ненавистью говорила об антиельцинской, просоветской оппозиции. Ее она называла символом анархии и с негодованием вспоминала участников попытки переворота 1993 г., которые использовали здание Моссовета как туалет. Она восхваляла Ельцина, который нанес поражение анархистам.
Взгляды людей часто бывают противоречивы, но многие из тех, с кем я общался, больше критиковали российское общество и правительство, а не Запад. Одни жаловались на рост цен и безработицу, другие высказывали озабоченность из-за повышения роли государства. Например, группа из закрытого города, которую я встретил в музее. Они не знали, откуда я приехал, и, посчитав меня местным жителем, говорили совершенно открыто. Они критиковали социально-экономическую ситуацию в стране. По их мнению, Россия криминализована. На капитализм это не похоже, потому что в капиталистическом обществе есть производство. Россия ничего не производит. Один из членов группы говорил об активности ФСБ, что напоминает ему о советских временах. Некоторые жители города с презрением относятся ко всем правителям страны последнего столетия. Но я не обнаружил антизападных настроений или критики Запада. Кажется, эта тема не столь важна в жизни обычных людей, не затрагивает их надежды и страхи.
Какой вывод можно сделать из этих наблюдений? Москва и Вашингтон оправдывают конфликт цивилизационными и культурными различиями. Вряд ли дело в этом. Конфликта между уникальной российской цивилизацией и Западом не существует. Более того, несмотря на растущую напряженность между Москвой и Вашингтоном, вестернизация российского общества не только не прекратилась, но даже усугубилась. Речь идет о геополитическом конфликте, который нет смысла прикрывать культурными и цивилизационными различиями как фиговым листом. Это не значит, что конфликт не будет продолжаться. Длительный конфликт ослабит и Россию, и Запад, в результате в будущем может появиться новый глобальный гегемон – Китай, которому не интересен Запад как культурная/цивилизационная общность.
Подъем Китая и судьба Запада
Подъем Китая заметен и за пределами Поднебесной. Китайцы повсюду. В Хельсинки я видел огромный билборд с китайскими персонажами. В аэропорту работали несколько китаянок. Несколько лет назад я был в Диснейленде. Там я тоже видел много китаянок, работавших гидами. Я встречал китаянок в престижном университете Брауна. Тысячи китайских туристов были во Флоренции. Российских туристов, студентов и работников тоже можно встретить во всех уголках мира. Но китайцы относятся к Западу совершенно по-другому.
Из Екатеринбурга я отправился во Флоренцию, где проходила конференция, также посвященная 100-летию большевистской революции. Туристы прибывают в столицу итальянского Возрождения со всего мира. Было много русскоговорящих туристов – из России, республик бывшего СССР, а также эмигрантов. Многие из них – люди скромного достатка, провинциалы. Некоторые практически ничего не знают об истории и искусстве Возрождения. Во Флоренции много китайцев. В некоторых гостиницах их так много, что в холлах лежали газеты только на двух языках: китайском и итальянском. Но две эти группы туристов вели себя по-разному. Китайцы посещали дорогие модные магазины, немногие стремились в музеи. С русскоговорящими туристами ситуация другая. Я видел много русских в музеях, несмотря на дорогие билеты и довольно скромные познания. Откуда такая разница?
Для китайцев Флоренция, сокровища Возрождения и Италия вообще – это экзотика, территория чужеродной культуры. В тысячелетней истории Китая были свои Леонардо, Микеланджело и Рафаэли. Артефакты западной культуры любопытны, но не вызывают восхищения. Они не трогают культурное подсознание китайцев. Их подход к Флоренции и Западу в целом сводится к следующему: Запад – это продвинутые технологии и потребительские товары. Знания о Западе, его истории и культуры нужны только для приобретения материальных благ. Сами по себе история и культура Запада не имеют ценности. Китай относится к Западу так же, как Запад относился к Востоку в начале колониальной эпохи. Европейцы изучали Азию, ее историю и культуру, только чтобы получить восточные земли и богатства. Китай открыл свое евразийское предназначение и занялся изучением языка, истории и культуры целей своей геополитической экспансии.
С русскими туристами все по-другому. Они приезжают в Европу, чтобы припасть к «священным камням», как писал Достоевский больше века назад. Но многие политики на Западе этого не понимают. Поэтому у России остается только один вариант – дальнейшее сближение с Китаем, но из этого альянса большую выгоду извлечет Китай.
