«У каждого народа есть своя родина, но только у нас – Россия». Так формулировал своё понимание национальной самобытности Георгий Федотов. Субъективное осмысление незаменимости родины могли бы разделить представители многих народов. Объективный же вклад в мировую историю способен трансформировать чувства народа в осознание миссии, или особого предназначения. Чем значительнее такое осознание, тем больше амбиции народа и его элиты выражать не только национально-культурное, но универсальное и глобальное. Осознание универсальности национальной миссии, стремление сформулировать её как ориентир идеологической и практической деятельности – свойство всех крупных народов и цивилизаций. Каждая из них по-своему универсальна и незаменима.
В чём универсальная миссия России сегодня, когда продолжается распад привычных структур миропорядка и современного общества? Должна ли она быть ориентирована преимущественно на сохранение исторически сложившихся устоев и геополитических границ? Или, наоборот, проникнувшись пониманием опасностей дальнейшей социальной, политической и военной дестабилизации в мире, следует ставить масштабные задачи глобальной трансформации? Наконец, что всё сказанное означает для развития российской теории международных отношений (РТМО)? Пригодна ли формирующаяся сегодня теория для решения национальных и глобальных задач? Современные перемены в мире могут быть сопоставимы по масштабности с теми, что переживали в середине прошлого столетия, Карл Поланьи описывал их в 1944 г. как «распад цивилизации». Если так, то в одиночку не спасётся никто, и постановка вопроса о множественности цивилизаций и сохранении их базовых культурно-исторических ценностей не может считаться достаточной. Требуется переосмысление важности диалога цивилизаций для решения общих задач выживания и развития.
Цель данного очерка – обратить внимание на две стороны культурной самобытности: национально-оборонительную и связанную с диалогом цивилизаций, и по возможности сочленить их между собой. В философско-теоретических размышлениях широко представлены обе интерпретации самобытности «Русской идеи» (РИ). Понимание России как крепости-защитницы себя (и мира) от чужеродной – прежде всего западной – экспансии, с одной стороны, и как связующего различия культур и народов моста, с другой, характерно для русской мысли на протяжении всей истории. В зависимости от отношений с внешним миром более влиятельной становилась то одна, то другая интерпретация. Не претендуя на формулирование современной миссии российского государства-цивилизации, проследим логику этих размышлений в последние два столетия. Метафоры крепости и моста описывают неотрывные друг от друга стороны РИ. Попытки стать крепостью, отринув диалог, неизбежно ведут к крайностям цивилизационного национализма. Но и упор лишь на идеи моста может означать недооценку укрепления внутренних основ, необходимых для сопротивления внешнему давлению.
Незаменимость стран-цивилизаций
В современных исследованиях цивилизаций известно разделение на традиционалистов и сторонников постколониальной теории. Для традиционалистов вроде Сэмюэля Хантингтона цивилизации незаменимы, но сродни крепостям с непроницаемостью культурных границ и готовностью защищать свои ценности от посягательств извне. Согласно такому пониманию, любая цивилизационная идея, являясь отражением национально-культурной исключительности, не может претендовать на выход за пределы собственных границ и неспособна к межкультурному обогащению или диалогу. Ведь эти границы реальны, онтологически естественны и не могут не отрицать серьёзных попыток межцивилизационного сотрудничества. Хантингтон был убеждён в межкультурной природе современных конфликтов: католиков и православных в Европе; христиан и мусульман в Европе и Евразии; мусульман и индуистов в Азии; конфуцианского Китая и протестантской Америки в глобальном масштабе.
Для сторонников постколониальной теории, чьи идеи восходят к таким исследователям, как Эдвард Саид, Дипеш Чакрабарти, Джон Хобсон и другим, цивилизации не отделены друг от друга непроницаемой стеной. Их ценности подвержены изменениям, а их представители способны вступать в диалог и учиться друг у друга. Взаимоучёба и взаимообогащение возможны лишь в рамках ценностей, сформированных самими цивилизациями.
Например, в западной цивилизации доминирует идея незаменимости, связанная с миссионерской убеждённостью в универсальности идеалов либеральной демократии. Америка, по известному выражению госсекретаря США Мадлен Олбрайт, является незаменимой нацией, поскольку она «выше других» и, следовательно, видит дальше. Среди западных элит имеются сторонники не только экспансии, но и диалога, укрепляющие позиции всякий раз, когда в мире ослабевают западные идеалы и возможности. В академическом мире доминируют идеи, подкрепляющие концепцию универсальности ценностей Запада, но за пределами мейнстрима немало теорий активного взаимодействия с незападными культурами.
Ещё более обильно сторонники диалога представлены в незападных культурах, ведь они длительное время были в значительно большей степени зависимы в своём развитии от Запада, чем наоборот. В этой части мира диалог нередко предлагается в качестве средства преодоления иерархичности и (нео)колониальности западноцентричной системы международных отношений.
Например, в Китае заметны не только близкие к универсалистским подходы вроде конфуцианского мировоззрения Тянься (Поднебесной), но и идеи международного диалога на основе понимания местных культурных традиций. В Индии традиционно предпочитают внеблоковое развитие и широкое взаимодействие с другими народами, укоренённые в собственной богатой интеллектуальной истории. В мусульманском мире обнаружились критики проектов не только западной, но и незападной исключительности. В качестве альтернативы некоторые исламские исследователи предлагают опираться на суфийскую философию как основу создания глобальной теории международных отношений.
Россия-крепость и отрицание экспансии Запада
Значительная часть русских мыслителей развивает идеи России-крепости в целях защиты собственных, уходящих в Византию духовных корней, особой системы социальных и политических отношений и геополитических интересов. В условиях значительного давления Запада русская мысль нередко делала приоритетом защиту от экспансии западной цивилизации.
Славянофилы, начиная с Константина Аксакова, с особой тревогой воспринимали подъём либеральных и революционных идей в Европе, считая необходимым уберечь от них Россию. Единственно верными и превосходящими всё остальное считались ценности русского православия и общины. Многие славянофилы поддержали Крымскую войну, связывая её с освобождением православных в Османской империи. Славянофилы желали отгородиться от Европы для укрепления русских начал в самой России. Подобные идеи были близки и панславистам, сформулировавшим устами Николая Данилевского теорию «культурно-исторических типов».
В этот же период начинают развиваться идеи русского коммунизма, стремившегося отгородиться от Европы. Подобно славянофилам, русские социальные мыслители не желали революции на российской почве, делая упор на выживание страны на основе крестьянской общины. Крестьянский социализм как фундамент русской идеи равенства предлагали вслед за Александром Герценом народники и теоретики русского анархизма.
В послереволюционный период XX столетия изоляционистские предпочтения высказывали те, кто видел в Европе опасности духовного, идейно-политического и социокультурного порабощения России. Мысли, близкие славянофильским, отстаивал Иван Ильин, боровшийся за освобождение России от большевизма и против доминирования Запада. Духовное возрождение он связывал с православной верой и сильной правовой государственной властью. После Второй мировой войны с похожими размышлениями выступал Александр Солженицын.
Среди коммунистов идеи крепости получили развитие после отказа от установки на мировую революцию в пользу предложенного Сталиным развития социализма в условиях враждебного капиталистического окружения. После Второй мировой войны теории самостоятельного развития и «построения социализма» развивались в полемике со сторонниками большей открытости странам Запада.
Наконец, с периодом послереволюционного ослабления России связано возникновение евразийского течения русской мысли в её изоляционистской интерпретации. Подобно Ильину, многие евразийцы крайне негативно отнеслись к большевистской власти, но опасались и европейского влияния. Вслед за Данилевским Николай Трубецкой, Пётр Савицкий и другие увидели в России особый культурно-исторический тип, возникновение которого связывали с уникальной географией и тюрко-монгольскими влияниями. В послевоенный период близкие идеи развивал ученик Савицкого Лев Гумилёв. Он по-своему обосновал «чуждость» и «враждебность» России Европе, создав теорию циклического развития народов на основе их внутренних законов, географии и взаимодействия с природной и космической средой.
Представления о России-крепости получили новое рождение после распада Советского государства и неудачных попыток интегрирования страны в сообщество западных стран. Среди славянофилов ярче других идеалы православного Третьего Рима и противостояния западной «бездуховности» выразил Александр Панарин. Коммунисты и евразийцы нередко выступали за экономическую и политическую самодостаточность в пределах бывшего советского региона. Для них незаменимость России состоит в отрицании глобальной экспансии Запада.
Россия-мост и незаменимость «мира миров»
Развитие русской мысли неотъемлемо и от стремления видеть в России внутреннее многообразие, «мир миров» (Михаил Гефтер), способный быть связующим началом, преодолевать политические и идеологические крайности. При условии достаточной открытости внешнего (в том числе западного) мира русские демонстрируют склонность учиться и заимствовать у других культур, переплавляя знания в свои собственные для каких-то важных для них самих целей.
Например, ранние славянофилы ощущали тесную связь с Европой и даже восхищались ею, желая укреплять российские православные и общинные начала. Алексей Хомяков именовал Европу «страной святых чудес», выступая за более полное с ней единение, но на близких ему духовных и моральных основаниях православия. Он был убеждён, что православие содержит в себе универсальные истины, позволяющие и предполагающие открытость Западу. В первой трети XIX столетия Хомяков, подобно многим, ещё не воспринимал либеральное, секулярное, индустриальное и революционное развитие Запада как основное направление его будущего. Он считал возможным и необходимым взаимный обмен России и Европы и их обоюдное обновление на началах «чистого», свободного от иерархических границ христианства.
В пореформенное и предреволюционное время такие концепции развивали те, кто, подобно Владимиру Соловьёву, искренне верил в прочность российско-европейских связей. Россия всё ещё являлась неотъемлемой частью европейского континента, и Соловьёв вместе с российскими либералами-западниками отстаивал её европейскую принадлежность. Но в отличие от либералов был убеждён в необходимости сближения двух христианских начал Второго и Третьего Рима. Последователи Хомякова и Соловьёва продолжали утверждать идеи христианской близости России и Европы. В связи с установлением большевистской власти им пришлось защищать свои мысли уже в эмиграции.
После Второй мировой войны идеи диалога с Западом возникли в то время, когда после смерти Сталина появились возможности для некоторого сближения позиций СССР с социал-демократическими правительствами европейских стран. В 1960-е и 1970-е гг. пришло поколение, выросшее на критике сталинизма и готовое к диалогу с Западом. Западные прогрессивные интеллектуалы нередко высказывали идеи «конвергенции», или слияния лучшего из социализма и капитализма. Внутри коммунистической партии укрепились сторонники «мирного сосуществования». Некоторые из них разделяли социал-демократические идеи и убеждения, хотя им приходилось быть осторожными. В этой среде сформировался и будущий сторонник реформ социализма Михаил Горбачёв. Придя к власти, он призвал СССР и Запад к взаимному уважению и конкуренции за лучшее, назвав свою книгу «Перестройка и новое мышление для нашей страны и для всего мира». Будучи сторонником диалога, Горбачёв демонстрировал и уверенность в ценностях социализма, считая, что интеграция произойдёт на основе близких ему идей социального равенства.
Идеи социально-политического диалога с Западом не исчезли после распада Советского государства, но во многом утратили привлекательность. Поначалу их отстаивали те, кто, подобно Горбачёву, считал возможным взять всё лучшее от либерально-капиталистической глобализации, защитив интересы России. Но вместо диалога стороны продолжили сползание к конфликту, получившему развитие в противостоянии на Украине. Российские приверженцы сотрудничества выступают сегодня за политический компромисс, подчёркивая ответственность всех сторон конфликта. Однако внутри правящего класса они слабее адептов окончательной победы.
Диалог оказался более пригодным для обсуждения социальных, культурных и политических процессов в отношениях России со странами не-Запада. Под влиянием евразийских воззрений возникли политические и экономические организации для налаживания общеконтинентального диалога и сотрудничества. Вместо общего противостояния Западу, как предлагалось в теориях России-крепости, упор делается на поиск объединяющих интересов и совместное освоение евразийского пространства. Авторы такого рода концепций считают возможным присоединение к нему и ряда стран европейского континента.
Русская идея и будущее РТМО
В терминах теории международных отношений разногласия вокруг самоопределения России отчасти могут быть сведены к спорам между реалистами и либералами. В политических дебатах теоретики России-крепости и России-моста нередко оказывались по разные стороны. Будущим теоретикам РИ стоит задуматься о преодолении отмеченной дихотомии. Российская цивилизация слишком сложна, чтобы быть описанной лишь одной из теорий.
Основой русского позиционирования может стать диалог цивилизаций, учитывающий рубежное положение России. Важно, чтобы открытая дискуссиям РТМО базировалась на понимании как сравнительных преимуществ России, так и паритетных основ её диалога с влиятельными центрами силы и культурно-цивилизационного влияния. Скептики скажут, что к диалогу не располагают нарастающие процессы дестабилизации, рост войн и национализма. В таких условиях, по их мнению, установка на диалог с внешним миром (особенно западными странами) – опасное заблуждение, способное вести лишь к ослаблению собственных культурных устоев. Однако без укрепления диалога и глобальной взаимозависимости описанные процессы закончатся ещё большей нестабильностью и конфликтами, в том числе с участием крупных держав и возможным применением ядерного оружия.
Конечно, диалог не может быть самоценным и не увенчается успехом, если практикуется в отношениях с более сильной стороной, не склонной к уступкам. Примеры российского «нового мышления» 1980-х гг. и «стратегического партнёрства» с Западом 1990-х гг. показательны и не вдохновляют. Успех возможен, если в основе лежит объективная и субъективная уверенность в собственных силах.
Сила остаётся непременным атрибутом международных отношений, но не решает проблемы долгосрочного целеполагания[1]. Не случайно критиками западного доминирования в международных отношениях являются сегодня не только теоретики постколониализма, но и сторонники соединения постколониализма с классическим реализмом.
Диалог с Западом малопродуктивен, пока он практикует всевозможное давление на Россию. Однако постепенное ослабление западной способности доминировать может открыть новые возможности для межкультурного диалога. Порядок будет выстраиваться на равных с Западом условиях. Хотя сегодня такие условия – взаимное доверие и ориентация на мирное разрешение конфликтов – отсутствуют, они могут востребоваться в среднесрочном будущем, после завершения конфликта на Украине. В этом случае Россия могла бы способствовать смягчению противоречий США и Китая ради предотвращения большой войны и установления более справедливого и устойчивого мира.
В силу географического положения между Европой и Азией, веротерпимости восточнохристианской культуры и широких политико-экономических связей, русские предрасположены к активному участию в поддержании глобального мира. Российское руководство немало сделало, чтобы остановить этнические конфликты в Центральной Азии, на Кавказе и Ближнем Востоке. Россия инициировала идею углублённого партнёрства с Китаем, в том числе в формате «большой Евразии». Во многом благодаря усилиям Москвы созданы многосторонние форматы, включая БРИКС, ШОС, ЕАЭС и другие. Вопреки масштабным западным санкциям, российская экономика продемонстрировала не только способность к выживанию, но и широту глобальных связей за пределами западного мира. В обозримой перспективе внешний мир по-прежнему будет нуждаться в России для обновления идей диалога и глобального взаимодействия.
Во-первых, исторически длительная традиция межкультурного общения позволяла широкие заимствования у других народов. В период княжеств русские заимствовали у скандинавов и греков, во время Орды и собирания русских земель – у кочевых народов, позже – у турок и татар, поляков, французов и других европейцев, а сегодня активно заимствуют у китайцев и представителей незападного мира. То, что русские не пошли по пути этнического национализма, выбранного Германией и рядом других стран Европы в первой половине XX столетия, позволяет предположить особую открытость к восприятию лучшего мирового опыта.
Во-вторых, в русской мысли силён мотив критики западной системы капитализма и индивидуалистической модели демократии как способствующих эксплуатации остальной части мира, а не его развитию. Для русского мышления столетиями характерна идея сильного, справедливого государства, способного примирять крайности, гарантировать свободы и снижать неравенство. При всех различиях русские мыслители отстаивали идеал «целостной личности», развивающейся в гармонии с собой и окружающим миром. Это – основа формирования отношений с незападным миром в условиях, когда растёт социальное неравенство, углубляющее глобальную нестабильность.
В-третьих, Россия находится в уникальном для межцивилизационного общения географическом положении. Российские эксперты нередко говорят о строительстве Евразии как центра приложения национальных интересов и пространства географического взаимодействия с народами региона. Это предполагает осознание собственной цивилизационной идентичности и её открытость другим цивилизациям.
Словом, впереди – смещение в сторону более многостороннего и многополярного мира, где России могла бы принадлежать важная роль. Процесс может сопровождаться углублением регионализации, и, возможно, будущее постзападного мира связано с выстраиванием межцивилизационного диалога на уровне макрорегионов. Российское развитие, если оно возьмёт верх над стагнацией, пойдёт тогда на основе постепенной стабилизации евразийского макрорегиона как открытого, безопасного и многокультурного пространства.
Автор: А.П. Цыганков – профессор международных отношений Калифорнийского университета Сан-Франциско.
Идеи статьи частично обсуждаются в книге: Tsygankov A.P. The “Russian Idea” in International Relations. London: Routledge, 2023. 190 p.
Точка зрения авторов необязательно совпадает с позицией редакции.
[1] Цыганков А.П., Цыганков П.А. Снова русский урок? // Россия в глобальной политике. 2022. Т. 20. No. 1. С. 51–58.
