Россия в глобальной политике

Журнал «Огонёк» № 36(1109), 5 сентября 1948 года, стр. 23–24

Эрнест Дж. Пейдж, редактор большой   ежедневной газеты «Америкен сан», был явно не в духе. Пройдоха Систер – его секретарь и стенографистка – уловила приближение бури с точностью безупречного  барометра. Прислушиваясь к рычащему басу своего шефа, она, словно при игре в бридж, мысленно составляла различные комбинации. «Ссора с очередной любовницей? – думала она. – Но в таком случае – на октаву ниже и с большими паузами! Крупные потери на бирже? При этих обстоятельствах – тончайший голосок и без перерыва, словно щенок на морозе… Значит, не иначе, как служебные неприятности», — безапелляционно решила Систер, и рука ее непроизвольно потянулась к телефону. Хэлло, Гастон, – пропела – вас вызывает шеф.

Систер оглянулась на массивную дверь, осторожно положила трубку и злорадно захихикала. Уж кто-кто, а она умела позабавиться при любой ситуации. Занятно будет посмотреть, как этот противный гордец и насмешник Джон, пытающийся всегда иметь собственное мнение, пулей вылетит из кабинета свирепого Пейджа.

Резкий звонок мгновенно стер с тонких губ Систер ехидную улыбку. Она метнулась от стола, оставляя за собой волну запаха модных духов «Я вся твоя».

– Виски! – прорычал шеф, глядя на Систер с явно выраженным отвращением. – Виски и Вульфа Грэя, провались вы в преисподнюю!

…Когда Грэй – король репортеров и гроза всех девчонок в радиусе 5 миль – вошел своей вихляющей походкой в кабинет Пейджа, бутылка была уже наполовину пуста. Нос Вульфа, который, казалось, всегда жил абсолютно независимо от его обладателя, вздрогнул несколько раз, но вскоре успокоился.

– Наконец-то, Грэй, – сказал Пейдж, отодвигая от себя сифон с содовой. – Какого чёрта вас нужно искать по всему Нью-Йорку? Может быть, решили баллотироваться в губернаторы? — и из-под верхней губы Пейджа показались платиновые клыки.
– В случае успеха я непременно закрою вашу тошнотворную газету, – отпарировал   Вульф. – В ней столько же крупных новостей, сколько живых в морге.
– Вот это мужской разговор, – неожиданно обрадовался Пейдж. – Газета без сенсации – самолет без мотора. Она необходима мне, вам, всей редакции, да и не только ей… Не позже чем вчера вечером наш друг Генри Куглас довольно прозрачно  намекнул мне, что заводы его фирмы могли бы производить больше. Предложение, видите ли, превышает спрос. Босс от этого сам не свой. И я его понимаю. Но не могу же я открыто рекламировать его знаменитые «Ку-48»!

Пейдж плеснул в стакан виски и подвинул бутылку к Грэю.

— Слушайте, Вульф, — продолжал он после большого глотка, – нужна сенсация. И не какая-нибудь паршивая утка, вроде прокламаций красных на пляжах Калифорнии или убийства неграми сопливой бэби из благородного семейства, а нечто совершенно грандиозное. Дайте мне денька на два-на три настоящую сенсацию, и я переверну мир!
— Вроде летающих дисков, не так ли? — ответил Грэй, и нос его непроизвольно дернулся кверху.
— Вот-вот! — подпрыгнул Пейдж. — Но еще градусов на двадцать покрепче. Думайте, Вульф, думайте! Мы должны помочь Кугласу, нам нужно удвоить тираж. Наконец, вам пора получить пачку акций нашей солидной, беспристрастной и объективной газеты, пропади она пропадом.  Как вы на этот счет?
— Откровенность за откровенность, мой шеф, — и нос Грэя как бы описал полукруг. — Я предпочитаю чистоган. Кто-то великий сказал: «Бедняк в удаче – с ним дружат враги»…
— Ну, ну,  без  нахальства, Вульф, — и Пейдж пододвинул бутылку ближе к себе. — Подумаешь, он брезгует акциями. Можно подумать, что у вас уже есть идея.
— А почему бы и нет? — ухмыльнулся Грэй, разваливаясь в кресле. — Я вынашивал ее долгими, бессонными ночами. Но прежде всего — мои условия. На расходы — 25 тысяч, гонорар — 10 долларов строчка, в случае успешного скончания бума — сувенир. Меня устроит… ну хотя бы ваш голубой «Крейслер».
— Довольно! — взревел Пейдж. —  Либо выкладывайте, в чем дело, либо убирайтесь к дьяволу в зубы. Какая идиотская мысль взбрела в вашу куриную голову? На кладбище не торгуются!
—  Значит, мужской разговор продолжается, — проворно ответил Грэй. — Считаю, что сделка совершена. Так вот слушайте, шеф, — и репортер подсел поближе к редактору…

Как ни льнула Систер к двери кабинета, она при всей своей проницательности не уловила смысла дальнейшего разговора, она так и не смогла связать воедино отдельные фразы, вроде: «Логическое завершение… Авторитетная комиссия… Госдепартамент обсуждает… Связь круглые сутки…» Разочарованная вернулась она к своему столу.Когда Джон Гестон, способный, но презираемый Пейджем в силу своих  либеральных  убеждений журналист, вошел в приемную редактора, глазам его предстало невиданное зрелище. Волкодав Пейдж не только провожал Грэя до входной двери, но и даже — о боги! — обнял его на прощанье. История газеты такого еще не знала. Джон пытался было незаметно скрыться, но редактор вовремя оглянулся и величественным жестом подозвал его к себе.

— Вы всё еще за большевиков, — сказал он, ухмыляясь. — Скоро все простаки вроде вас раз и навсегда поймут, что это не та лошадка, на которую можно ставить.
— Простите, мистер Пейдж, — возразил Джон. — Я неизменно стою только за Америку…
— Хорошо, хорошо, — досадливо поморщился редактор, — все мы за Америку, но, спрашиваю я вас, за какую?
— Вот именно! — живо возразил репортер. — Кто во что верует?
— Я пока твердо убежден в одном, — обрезал Пейдж, — в таких сотрудниках мы не очень нуждаемся. Зарубите это себе на носу,— и редактор проследовал в свой кабинет, а Систер ядовито улыбнулась, глядя на сутулую спину Джона.

Прошло два дня. За это время Грэй успел уверить всех своих коллег в том, что он летит в Абиссинию с визитом к негусу. Вот почему, когда его самолет приземлился на аэродроме во Франкфурте-на-Майне, столь известного журналиста никто не встречал. Соблюдая особую осторожность, Вульф предъявил дежурному по аэропорту офицеру зональный пропуск на имя коммерсанта Стэнли Пэна, быстро выполнил все формальности и растворился в вечерних сумерках, окутавших город.

Миновало еще три дня, и мир был потрясен небывалой вестью, по сравнению с которой все крупнейшие  новости, порожденные двадцатым веком, казались жалким лепетом младенца. Нет нужды пояснять, что первой ударила в звонкие колокола сенсации газета Эрнеста Дж. Пейджа. В то незабываемое воскресное утро она вышла двойным тиражом и буквы ее аншлагов напоминали телеграфные столбы, сомкнувшиеся вдруг в плотную шеренгу.

«Железный занавес стал реальным фактом!» — вопил первый огромный заголовок.
«Стальная стена высотою в десять метров выросла вдоль границы Восточной Германии с Бизонией», – дополнял его второй заголовок, чуть поменьше.

Вслед за этим через страницу шло полдюжины зловещих вопросительных знаков, каждый из которых покоился на короткой хлесткой фразе:
«Что замышляют большевики? Агрессия или полная изоляция? Как это отразится на нашей стратегии? Сколько же у них сталелитейных заводов? Знал ли об этом Уоллес? Что предпримет Государственный департамент?»

Заключал первую полосу газеты большой фотоснимок. На фоне высокой гладкой стены  стоял Вульф Грэй. Лицо его выражало нечто среднее между тревогой и озабоченностью, правая рука сжимала вечную ручку. Казалось, что он собирается пронзить ею загадочную стену и только желание подробно информировать читателей удерживает его от немедленной атаки.

На следующих полосах огорошенный читатель находил подробный отчет короля репортеров, изобилующий многоточиями, восклицательными и вопросительными знаками, междометиями и прочими атрибутами опытного взломщика человеческого спокойствия. Существо телеграфной повести Грэя сводилось к следующему: соблюдая полную тайну, большевики изготовили в глубине России миллионы толстых стальных плит особой, доселе неизвестной прочности. Благодаря остроумной конфигурации плиты эти соединяются между собой наглухо так же плотно, как и с помощью сварки. Укладка плит вдоль границы началась на днях, и работы идут в таком темпе, что через одну – две недели все будет завершено. Ему, Вульфу Грэю, удалось наблюдать за этой грандиозной операцией на просеке глухого леса, западнее Лейпцига, с помощью сверхмощного бинокля. Ночью, рискуя жизнью, но стремясь быть точным до конца, он, Грэй, подполз к стене, а его спутник – фотограф Булл, – мысленно попрощавшись с этим светом, сделал пару ярких вспышек и сфотографировал сооружение циклопов…

Так начался грандиознейший бум, отмеченный впоследствии в анналах газеты «Американ сан» как «великая удача Вульфа Грэя». Спустя несколько часов после залпа, данного Пейджем, на улицах всех городов страны появились экстренные выпуски других крупных газет. Стремясь развить и углубить ошеломляющую новость, они, не ограничиваясь перепечаткой сообщения Грэя, сопровождали его блицинтервью, карикатурами, полными пафоса воззваниями к своему правительству, «обязанному наконец пресечь козни большевиков».

Лондонский корреспондент одной из вашингтонских газет умудрился пробраться к старине – «Бульдогу». Размахивая сигарой величиною с дубинку полицейского тот заявил, что цивилизованный мир уже в конвульсиях и пора трубить боевой сбор.
Режиссер нашумевшего фильма «Железный занавес», обнаруженный пронырливым репортером в спальне новой «звезды» Голливуда, Мери Кейт, поделился своими планами экстренной постановки. Это будет вторая серия фильма под заголовком «Стальная стена».
— Кульминационная сцена, — заявил кинорежиссер, — рисуется мне так: на фоне серого занавеса сто герлс исполняют воинственный танец живота, а большевики, окружившие их, точат ножи и подкручивают усы.

Глава компании универмагов и монополист в галантерейной промышленности, известный под кличкой Толстый Стиф, в ответ на телефонный звонок из редакции сказал: «На какую бы стену ни пришлось лезть нашим славным парням, подтяжки моей фирмы выдержат все, а в этом — половина успеха неизбежного похода по ту сторону».

Вечером к мощному газетному хору присоединились многочисленные голоса радиопередачи «Крик предпринимателя». В какие-нибудь четверть часа эфир был забит радиоволнами, как бочка сельдями. Специалист по русскому вопросу Ян Полуянович Семихвостов призывал русских не отгораживаться от всего цивилизованного мира, советовал прорубить в стене дверь для мирных переговоров и как бы между прочим рассказывал о новых бронебойных снарядах, испытанных недавно в штате Мичиган. Снаряды эти, по его словам, проходили через двухметровую толщу стали так же легко, как нож сквозь масло.

В соседней студии в это время выступал специалист по немецкому вопросу Отто фон Брамсболь. Его энергичная речь сводилась к доказательству той простой истины, что только те немцы — немцы, а также гуманисты и демократы, кто объединится под славными знаменами Бизоний, где их ждут стабильная валюта и первоклассное оружие для грядущего похода на Восток. Бронебойные же снаряды, проверенные в Мичигане, по словам Брамсболя, пробивают четырехметровую плиту стали и летят еще после этого 120—150 километров.

Наутро прогрессивная газета «Д. К.», что стопроцентными американцами расшифровывалось как «Дом красных», а безответственными элементами из лагеря Уоллеса, — как «Долой клевету», взяла сенсацию Пейджа — Грэя под сомнение. Она убедительно доказывала нерациональность строительства, якобы предпринятого большевиками, призывала сохранить юмор и осторожнее относиться к различным антисоветским измышлениям. Через несколько часов рослые парни из патриотического союза «Свобода слова прежде всего» наглядно доказали редактору газеты, что есть еще Юмор в Америке. Они выбили в окнах редакции все стекла, облили редактора с головы до ног красными чернилами и пронесли его в таком виде по Бродвею на широкой стальной плите.

Глазея на это забавное зрелище, торговцы газетами с еще большим рвением кричали:

— Новые разоблачения Вульфа Грэя! За железной стеной весь день гремит канонада! Авторитетная комиссия подтверждает правдивость информации короля репортеров! Депутат Роджерс требует экстренного созыва Конгресса!

В небе в это время кружился над центром города сверкающий дирижабль. С помощью струи черного дыма он искусно выводил гигантские слова: «Кто кушает сэндвичи “Стальная стена”, тому не страшны никакие преграды».

В газете «Америкен сан» в этот день была помещена передовая статья самого Пейджа. Озаглавил ее автор кратко и выразительно: «Пора кончать!» Статья начиналась напоминанием о пророческой речи в Фултоне, затем следовал перечень интриг большевизма и красочно описывалось ангельское долготерпение дяди Сама, и, наконец, пресловутая «стальная стена» поднималась, так сказать, на принципиальную высоту. «Все дело в том, — предостерегал Пейдж, — чтобы в удобную минуту бросить на нас из-за этой непроницаемой ограды 500—600 коммунистических дивизий и мгновенно превратить Старый и Новый Свет в яичный порошок. Вот почему большевики не опровергают сообщение нашей газеты!»

Попытку объяснить появление «стены» желанием Советов обезопасить страну и спокойно заняться развитием своего хозяйства Пейдж с негодованием отвергал. «Если бы это было так, — восклицал он, — достаточно было отменить монополию внешней торговли и пригласить сотню — две концессионеров».
Заканчивалась статья тремя знаменитыми «в» — вооружаться, выступать, вторгаться!

Это было пламенное произведение обеспокоенного, но бесстрашного гражданина. И только очень искушенные люди нашли в ней, равно как и в комментарии известного стратега-генерала интендантской службы в отставке Хей-демарэ, работающего консультантом у Пейджа, две-три фразы, имеющие своей целью биржевые курсы. За одну из них: «При наличии этой проклятой стены решающую роль, понятно, сыграют наши самолеты» — Пейджа тепло поблагодарил его шеф и рекламодатель авиапромышленник Генри Куглас.

Благодарность эта не была преждевременной: в тот же день курс акций самолетостроительных фирм прыгнул вверх на 8—10 пунктов. На следующие сутки он напоминал ртутный столбик термометра под лучами африканского солнца. Без устали играя на повышение, Куглас одновременно скупал с помощью армии своих агентов акции танкостроительных заводов, ибо владельцы их, так сказать, уткнулись лбами в стальную стену и потеряли на этом сотни миллионов долларов.

Между тем неутомимый и вездесущий Вульф  Грэй без устали подливал масла в бушующий огонь сенсации. Днем и ночью гудели телетайпы редакции, выбивая все новые и новые телеграммы. Поток показаний «очевидцев», новых наблюдений и впечатлений, фотографий и зарисовок был настолько могуч и стремителен, что все остальные события в мире отступили на десятый план.

Вполне понятно, что при такой ситуации увольнение Джона Гастона из числа сотрудников «Америкен сан» осталось совершенно незаметным. Пейдж разделался с ним после того, как Джон попытался сунуть в газету заметку о Роджерсе, настаивавшем на созыве Конгресса. Вздорный мальчишка хотел высмеять почтенного депутата, вице-председателя стального картеля. И за что? За чисто деловую телеграмму в Москву с предложением поставок стальных плит «франко граница, 65 центов килограмм». Вот к чему приводят этих сосунков неумение отличить политику от коммерции и неуважение к бизнесу. Редактор махнул своей мощной дланью — и Джона смахнуло, словно комара со щеки.

Какова же была ярость Пейджа, когда спустя три дня этот ублюдок Гастон нанес ему ответный удар на страницах газеты «Д. К.». Видимо, окончательно снюхавшись с красными, Джон полетел по следам Грэя в Германию и одним уколом булавки выпустил весь воздух из разноцветного шара, надутого королем репортеров. Телеграмма Джона была озаглавлена одним только словом «Блеф». В ней сообщалось, что деятельность Грэя действительно протекала возле большой стальной стены, но стена эта ограждает большой американский полигон, где днем и ночью идут испытания различного оружия.      В подтверждение этого Гастон передал бильдаппарату снимок стальной плиты.

К счастью для Пейджа, все до одного его многочисленные коллеги не опубликовали в своих газетах эту идиотскую телеграмму. Просто они мгновенно забыли о «стальной стене» и наутро занялись другой очень важной темой. Дело в том, что газета «Америкен стар», связанная дружескими узами с королем танков Гей Бэдлом, ошарашила своих читателей новой сенсацией: большевики спешно готовились к броску Северной Кореи в Южную, и «решающую роль в отражении этой неминуемой атаки, несомненно, должны были сыграть наши танки».

Что до Вульфа Грэя, то он вскоре вернулся на родину и уехал отдыхать в Калифорнию на голубом «Крейслере». Прощаясь с Пейджем, он обещал ему предложить через месяц новую, далеко идущую идею.

Рисунки И. Семенова