После февраля 2022 г. наметился тренд на всеобщее перевооружение. Что это – движение в сторону милитаризма или стремление обеспечить базовые потребности в безопасности? Об этом через призму исторического опыта и современного развития Германии и Японии, которые после Второй мировой войны придерживались пацифистской традиции, наш главный редактор Фёдор Лукьянов поговорил с Дмитрием Стрельцовым и Артёмом Соколовым в рамках Лектория СВОП, который состоялся в Москве 12 апреля 2023 года.
Фёдор Лукьянов: В центре внимания сегодняшнего Лектория – Япония и Германия, страны, которые в силу исторических перипетий середины – второй половины XX века получили особое место в международной системе. Страны потерпели поражение во Второй мировой войне, некоторое время сохраняли статус «проигравших» и были лишены ряда прав, например возможности стать членом Совета Безопасности ООН и иметь полноформатные вооружённые силы.
После войны многое изменилось – роль Германии и Японии неуклонно росла с 1950-х годов, послевоенные ограничители всё больше приобретали искусственный характер. Сегодня мы являемся свидетелями уничтожения любых рамок – старые правила не работают или ими просто пренебрегают. Порассуждать о Германии и Японии и их месте в новом изменчивом мире сегодня пришли Дмитрий Стрельцов и Артём Соколов – гости из МГИМО.
Нынешний премьер-министр Японии производит впечатление очень сосредоточенного и серьёзного человека, настоящего «ястреба». Всё дело в нём самом или, кто бы ни был сейчас у власти в Японии, страна не имеет другого пути, кроме избавления от своей пацифистской сущности?
Дмитрий Стрельцов: Впечатление о том, что Кисида является «ястребом», обманчиво. Будучи выходцем из Хиросимы, Кисида всегда выступал за сохранение 9-й статьи Конституции и демонстрировал антиядерный настрой. Это его имидж, и он им дорожит. Есть несколько обстоятельств, которые заставляют его действовать в духе своего предшественника Абэ.
С одной стороны, это ситуация в области безопасности, которая за последние несколько лет стала значительно хуже. Япония чувствует себя загнанной в угол: на неё давят соседи-«хищники» – китайский дракон, северокорейский волк и русский медведь. Все они мечтают напасть на Японию, захватить её и поделить между собой, опасаются японцы. США, а это главный союзник Японии, в свою очередь, становятся слабее, выступают с заявлениями о том, что Япония должна учиться самостоятельно себя защищать. Отсюда и ощущение кризиса и безысходности.
С другой стороны, свою роль играют психологические обстоятельства, поколенческие изменения. После войны японцам в большинстве своём был присущ пацифизм. Сохранялась убеждённость в том, что Япония вела себя неподобающим образом, война принесла бедствия и страдания прежде всего самому японскому народу. Антивоенные настроения в обществе вынуждали Японию аккуратно выстраивать свою внешнюю политику в отношении Китая и Корейского полуострова, действовать с позиции вины, которую нужно загладить.
Сегодня во власти новое поколение политиков, которое считает, что Япония должна прекратить извиняться за то, что сделали отцы и деды. Вину давно искупили, а значит – Японии нужно начинать проецировать военную силу на международной арене. На мой взгляд, именно эти два обстоятельства – смена поколений политиков и чувство уязвимости и небезопасности – толкают Японию на путь вооружения и перевооружения себя.
Фёдор Лукьянов: В моём представлении послевоенное чувство вины в Японии сильно отличается от немецкого раскаяния.
Дмитрий Стрельцов: Да, действительно. Есть несколько причин, почему Япония оказалась в меньшей степени подвержена чувству вины. Целью США в послевоенный период было привлечь Японию к сотрудничеству, сделать её своим другом и не допустить распространения здесь коммунистических идей. Поэтому американцы намеревались создать такие условия послевоенного регулирования, чтобы лишить японцев чувства вины. Это было сделано. Военные, которые были осуждены, довольно быстро получили свободу. В ход был пущен тезис о том, что в произошедшем виноват не японский народ, а узкая группа милитаристов, которые находились у власти. Этот тезис, между прочим, использовал и коммунистический Китай в годы правления Мао Цзэдуна – в неудачах государства виноват не народ, а правитель.
Второй важный момент – послевоенная Япония была преемницей Японии довоенной. На деле не произошло демонтажа государственной системы, как это случилось, например, в Германии. Японцы чувствовали определённую преемственность и не считали, что те, кто погиб за Японию, были преступниками. Конечно, когда сменились поколения, в отношении войны стали использовать другие нарративы. Консервативное крыло романтизировало историческое прошлое, утверждая, что все страны в предвоенный и военный период руководствовались своими собственными интересами, и Япония не была исключением, принимая решения в условиях неблагоприятных внешних обстоятельств. Япония, с точки зрения консерваторов, была виновата только в том, что проиграла эту войну. Левые силы признавали военные преступления Японии и геноцид, но упор всё равно делали на страдания японского народа – это японцы погибали 10 марта 1945 г. во время токийских бомбардировок и умирали в ядерном апокалипсисе Хиросимы и Нагасаки.
Фёдор Лукьянов: До относительно недавнего времени в Германии было устоявшееся представление о своей роли во Второй мировой войне, которое не подлежало пересмотру. Заявить в Германии о том, что немецкие солдаты погибали за родину, ещё каких-то десять-пятнадцать лет назад было немыслимо. С лозунгов о том, что героизм немецкого солдата и преступления нацизма – это разные вещи, начала «Альтернатива для Германии», но её моментально заткнули. Можно ли говорить, что новое немецкое поколение хочет вооружаться?
Артём Соколов: Германия действительно является примером, отличным от Японии. В Германии процесс осмысления того, что происходило в стране и мире в первой половине XX века, в 1940-х гг. развивался нелинейно и неравномерно. 1950-е и 1960-е гг. отмечены заговором молчания, когда в Германии вообще не говорили, что происходило в 1930-е и 1940-е. В 1970-е ситуация начала меняться, а в 1980-е случился перелом. По инициативе Рихарда фон Вайцзеккера 8 мая было провозглашено Днём освобождения Германии от нацизма. Это обстоятельство вызвало бурную реакцию на страницах немецких СМИ – берлинский историк Эрнст Нольте и представитель франкфуртской школы Юрген Хабермас начали дискуссию в попытках понять, почему Германия пошла по пути нацизма. Нольте считал, что распространение нацизма стало обратной реакцией на преступления большевиков, на национальное унижение, Хабермас возлагал ответственность за ужасы Второй мировой на немцев.
Здесь можно вспомнить Вилли Брандта, который, хотя он был во время войны в эмиграции, будучи канцлером разделял ответственность своего народа. После объединения Германии в стране сложилась стабильная и цельная система представлений о прошлом.
Сегодня, тем не менее, дискуссии об ответственности Германии снова актуальны. Недавно мы провели анализ выступлений первых лиц Германии на Мюнхенской конференции с 2014 по 2018 гг. и пришли к выводу, что понятие ответственности фигурирует в них довольно часто. Но если раньше Германия представлялась виновницей всех бед, которая обязана искупить историческую вину за счёт помощи тем, кто пострадал, сегодня всё чаще используется нарратив, что Германия должна занимать проактивную позицию на международной арене и осуждать тех, кто ведёт себя «неправильно», помогать оружием, деньгами и всеми возможными средствами страдающим от войны странам.
Фёдор Лукьянов: Во-первых, морализаторство свойственно немецкой политической культуре в целом. Во-вторых, особенностью немецкого национального менталитета является упорное следование выбранному курсу, пока он не приведёт в какое-то крайнее положение, не упрётся в стену. На мой взгляд, в последние десять-пятнадцать лет в Германии происходит выворачивание комплекса вины – раз мы были очень виноваты, но осознали и раскаялись, теперь мы имеем моральное право учить других, что они тоже должны так сделать.
Артём Соколов: Это очень немецкий подход – пока не сломается, пусть работает. Морализаторство как ценностная компонента внешней и внутренней политики также играет весьма важную роль.
Немецкая пресса выступала против Трампа ожесточённее, чем американские СМИ, и это очень показательный момент. Действующая правящая коалиция в лице «Зелёных», СДПГ и СвДП тоже имеет сильное ценностное наполнение, которое отражается в том числе в документах, которые принимаются. МИД Германии, например, контролируют «Зелёные», и последний документ, который был им опубликован, называется «Основы феминистской внешней политики», который содержит мораль просто в концентрированном виде. Но таковы немцы – они действительно верят в свои убеждения.
Фёдор Лукьянов: Понятно, что японская культура отличается от европейской. Не буду спрашивать, есть ли в Японии морализаторство, но присутствует ли у японцев чувство превосходства?
Дмитрий Стрельцов: У японцев нет чувства превосходства, но есть чувство уникальности. Японцы всегда считали себя другими, отличными от всех, вот почему они так трудно адаптировались в европейском обществе. У некоторых есть даже убеждённость в том, что у японцев другая физиология. В действительности во всём этом нет никакого превосходства, и совершенно отсутствует дискриминация, это просто такой взгляд на мир.
Японцам морализаторство не свойственно. Они меняют принципы как перчатки в зависимости от аудитории, времени и обстоятельств. С европейцами японцы рассуждают об общечеловеческих ценностях, с китайцами беседуют о восточных. При этом я вижу в японцах много сходств с русскими. Японцы коллективисты и также достают из кармана разные ценности при случае. Когда в 1978-м Япония заключала с КНР договор о дружбе, китайцы настояли, чтобы в договоре присутствовала критика японского правительства, но, поскольку японцам очень нужен был договор, они пошли на это. Японская внешняя политика основана на чистом прагматизме.
Фёдор Лукьянов: Этот прагматизм к нам не применяется?
Дмитрий Стрельцов: Применяется, но японцы взвешивают все риски, учитывают все плюсы и минусы. Для них роль играет не столько мотив защиты прав человека на Украине, сколько неутешительная оценка международной обстановки в Восточной Азии.
Япония ассоциирует себя с Украиной и опасается, что её союзники завтра будут делить японские острова, если Япония не будет вооружаться сегодня.
Фёдор Лукьянов: В эти дни наблюдаем начатый Макроном лихорадочный всплеск разговоров о том, что европейцам нельзя быть просто теми, кто следует в фарватере США, – у Европы должна быть стратегическая автономия. Американцы, в свою очередь, грозят кулаком – сейчас вас оставим один на один с Россией. В Германии есть страх того, что американский союзник переложит заботу об обеспечении европейской безопасности на плечи самих европейцев?
Артём Соколов: Пик страха в Германии пришёлся на период Корейской войны, в воздухе витало ощущение, что мы-то точно будем следующими. Отсюда желание укрепить бундесвер, сделать всё возможное, чтобы американское присутствие в Европе было максимально полным. Шольц раньше Макрона посетил Китай, причём без фон дер Ляйен, зато с большой делегацией немецких предпринимателей. Тем не менее, важно понимать, что правительство Шольца частично работает против канцлера, в том числе по линии МИДа. По мановению волшебной палочки снова открыт вопрос размещения ядерного оружия в Германии. Примечательно, что «Зелёные», которые пришли с идеей отказа от ядерного оружия, теперь не столь категоричны и согласны обсуждать ядерную тему «с американскими коллегами». После февраля 2022 г. ситуация в Европе стала более пессимистичной – если раньше Германия и Франция обсуждали европейскую стратегическую автономию и её составляющие, сегодня на повестку опять вышло сотрудничество с НАТО, без альянса никуда. То, что Макрон снова поднял вопрос стратегической автономии, было негативно воспринято ХДС.
Фёдор Лукьянов: Как Япония относится к американцам?
Дмитрий Стрельцов: Есть определённый стереотип, что США – это хозяева, а Япония – слуга американцев. Я долгое время занимаюсь изучением Японии и всё больше прихожу к выводу, что всё, в общем-то, наоборот, это Япония использует США в своих интересах. В своей послевоенной истории Япония существенно сэкономила на военных расходах по договору безопасности с США, по которому на Японию фактически не возлагалось никаких обязательств по участию в боевых действиях на стороне США в случае нападения на них.
Доктрина Ёсида позволяла Японии экономить на военных расходах и сосредоточиться на мирном развитии, по сути, эксплуатируя США. Второй момент связан с тем, как японцы относятся к США.
Это восприятие США перевешивает даже память об американских ядерных бомбардировках Хиросимы и Нагасаки. Все понимают, кто их совершил, но обличения американцев в Японии я не наблюдаю – превалирующим оказывается то, что США помогли Японии предотвратить приход коммунизма и обеспечили ей послевоенное процветание. К США за исключением японских коммунистов все относятся благожелательно. Американцев если не любят, то уважают.
При этом в Японии присутствуют и более националистические настроения, призывы отходить от курса следования Вашингтону. В общем-то, говорить о том, что США в Японии обожают – неправильно. Плюс ко всему нужно учитывать, что США несколько теряют свои позиции на международной арене, не могут быть «генералом на всех свадьбах». Япония убеждена, что нужно проводить собственную внешнюю политику, в идеале с учётом интересов и США, и Японии. Сегодня Япония в большей степени делает упор на многосторонние форматы безопасности – ту же «четвёрку» (Quad), например.
Фёдор Лукьянов: Степень того, насколько немецкий истеблишмент воспитан на трансатлантическом мышлении, просто поразительна. Складывается ощущение, что пробуждения национального самосознания не может произойти, пока во власти находятся люди, воспитанные на идеях трансатлантизма. Может ли вообще что-то измениться?
Артём Соколов: Отношение немецких элит к США весьма стабильное, и уверенности в том, что в ближайшей перспективе что-то изменится, очень немного. Всё дело в выстроенной и работающей долгие годы системе многоуровневого взаимодействия между немецкими и американскими политическими элитами. Вспоминается «трансатлантический мост», в котором принимают участие почти все немецкие политики. Свою роль здесь играет и сама система формирования немецких элит. У крайних флангов мало шансов изменить немецкий внешнеполитический курс – не хватает ресурсов, возможности сильно ограничены. Задор «Альтернативы для Германии» будет сохраняться исключительно до тех пор, пока у неё не появятся реальные шансы вступить в большую политику. Пока нет доступа к власти даже на самом низком уровне – можно выступать с любыми идеями.
Фёдор Лукьянов: Это деградация элит? Удивительно, что в годы холодной войны, когда США требовали большей дисциплины от Европы, многие европейские страны имели свой политический вес. Сейчас этого не чувствуется, идейные всплески Макрона со стороны воспринимаются как озарение или как что-то смешное. Элиты обмельчали или обстоятельства изменились?
Артём Соколов: Политика в ФРГ сегодня обладает налётом медийности – люди, которые существуют в ней, достигают выдающихся результатов за счёт красивого представления своих проектов на публике. Это практика, которая имеет свои достоинства и недостатки. Политики в Германии, как и во многих странах, сталкиваются с дефицитом альтернативности – выйти за пределы рамок, где человек достиг определённых результатов, очень страшно и непросто. Соотношение рисков и возможностей для среднего немецкого руководителя при попытке выйти за пределы привычного курса всегда не в пользу возможностей. Политики думают, как бы не навредить себе, и это не измельчание, а просто смена вектора.
Фёдор Лукьянов: В Японии говорят о кризисе элит. Или это чисто европейская тема?
Дмитрий Стрельцов: Если говорить о коррупции, то в Японии она есть, но выглядит немного по-другому, носит системный характер. Коррупция в Японии – это не просто про получение денег в карман. Коррупция проявляется в сложных взаимоотношениях, взаимообязательствах, когда решения принимаются не исходя из совести или профессиональных отношений, а по личным причинам – услуга за услугу. Этот процесс трудно отследить. Случается так, что человек, сорок лет проработавший на хорошем посту в министерстве, переходит на должность вице-президента крупной корпорации. По сути, это коррупция – нужно смотреть, какие решения принимал этот чиновник до нового назначения. Японцы, тем не менее, считают, что это меньшее зло, чем крупные взятки. Бытовой коррупции в нашем понимании нет.
Фёдор Лукьянов: В США «система вращающихся дверей» – это норма. Раз человек поработал в разных местах, он считается большим профессионалом.
Дмитрий Стрельцов: Японская политика очень забюрократизирована, здесь нет «системы вращающихся дверей». В госорганы можно попасть единственный раз, сдав сложный экзамен после окончания университета. Система очень формализована, инициатива обычно идёт снизу вверх. Если молодой и активный бюрократ хочет сделать карьеру, ему укажут его место – активизм в Японии не поддерживается. Оборотная сторона – здесь нет подсиживаний и излишней конкуренции. Кредит доверия, который позволяет более талантливых продвинуть вперёд, нарабатывается постепенно.
Фёдор Лукьянов: Артём, можно ли представить ситуацию, при которой возродится германский милитаризм?
Артём Соколов: История немецкого вооружения давняя, началась она чуть ли не сразу после военного поражения Германии. Примечательно, что осуждение возрождения немецкого военного потенциала началось не в самой ФРГ, а в её европейском окружении.
Министерство обороны Германии недавно впервые за долгое время возглавил мужчина, Борис Писториус, у него высокие рейтинги сейчас, военные его обожают. Он силовик, возглавлял министерство внутренних дел в Саксонии. Он пытается провести аудит немецкой военной машины, посмотреть, какие есть проблемы с кадровой и военно-технической точки зрения. Писториус не стремится к быстрым результатам, понимает, что это медленный процесс, и успех в деле будет, только если он останется на ещё один срок.
Фёдор Лукьянов: Возможно ли возрождение японского милитаризма?
Дмитрий Стрельцов: Хотя японская армия входит в топ-10 армий мира, ожидается повышение бюджета на военные расходы до 2 процентов ВВП. Конечно, основная часть финансирования идёт на зарплаты, но техническая вооружённость также неплоха. Военная доктрина Японии декларирует возможность иметь только оборонительные виды вооружения, но это лукавая трактовка. Япония активно закупает ракеты, разрабатывает собственные, может даже наносить превентивные удары по угрожающим объектам. Принципы военного строительства меняются, японская армия приобретает черты современной.
С другой стороны, есть определённые ограничения: во-первых, служба в армии Японии по-прежнему добровольная, и набирать призывников не так-то просто, несмотря на все бонусы военной службы, во-вторых, сохраняются ограничения на многие вещи, например, на экспорт вооружения в зоны боевых действий. Военное строительство ведётся в узких областях, которые связаны с потребностями Японии защищать свои территории, например, отдалённые острова, которые находятся территориально близко к Китаю.
Фёдор Лукьянов: Попадалось несколько новостей, что Япония вымирает. А кто воевать тогда будет?
Дмитрий Стрельцов: Молодые люди стремятся в армию, чтобы получить образование за государственный счёт. Малая доля тех, кто идёт служить по призванию. Сейчас ещё и депопуляция началась: в соответствии с долгосрочными прогнозами население будет сокращаться быстрыми темпами. Проблема недостатка молодых людей ощущается остро, но Япония делает ставку не на людей, а на технологии и своих союзников.
Артём Соколов: В Германии ситуация сопоставима с японской – население увеличивается только за счёт миграции. Как и в Японии, военная служба является одной из наиболее популярных разновидностей карьерного трека, а образование, полученное в армии, потом можно применить в гражданском секторе. В 2011-м в Германии отменили всеобщую воинскую повинность, поэтому каждый год фиксируется большой недобор в армию. Главные проблемы – бюрократия бундесвера и немецкий менталитет. Молодёжь не горит желанием посвятить себя военной службе, так что говорить о возрождении милитаризма не приходится.
