Россия в глобальной политике

Президент Франции Эммануэль Макрон завершил визит в Алжир, по итогам которого провозглашена новая эра в отношениях. Правда, атмосфера поездки была не столь радужной, а в целом у Парижа проблемы с Африкой скорее нарастают, чем наоборот.

Африка является регионом, где все современные мировые тренды в сфере международных отношений проявляются наиболее ярко. Например, возникновение новых, негосударственных акторов на мировой политической арене. В Сахаро-Сахельской зоне, самом нестабильном регионе африканского континента, отчётливо видна двойственность и специфичность новых течений. На передний план выходят берберы-сепаратисты в Алжире или группировки умеренных радикалов в Мали. Парадоксально, но террористические группировки и национальные сепаратистские движения, традиционно угрожающие целостности государств и современному миропорядку, иногда представляют новые возможности для международного сотрудничества. Поддержание сепаратизма становится любимым инструментом влияния «коллективного Запада» в странах бывшего СССР, поэтому данная тема имеет особую актуальность в том числе для России.

Ещё в начале XXI века сложно было представить, что негосударственные акторы будут играть заметную роль на мировой арене. Однако именно они стали рычагом влияния и средством ослабления противника в условиях становления многополярной системы и глобального противостояния стран, стремящихся к гегемонии. Это и курдские политические структуры в ближневосточной политике США, и сепаратистские движения Тайваня, поддерживаемые Западом и влияющие на вектор американо-китайского противостояния, а до недавнего времени – ДНР и ЛНР в противостоянии России и сил «коллективного Запада» на Украине. Рост влияния негосударственных акторов хорошо виден по Африке, где традиционно слабые государственные институты сталкиваются с интересами иностранных игроков. В результате на ведущие роли в системе региональной безопасности выходят новые участники, например, сепаратистские движения туарегов в Мали – государстве, которое в 2012 г. переняло статус «источника нестабильности» у Ливии.

После убийства Муаммара Каддафи и свержения его режима в 2011 г. многим туарегам, в 1970-х гг. уехавшим в Ливию, пришлось вернуться домой. В сражениях они получили боевой опыт и были отлично вооружены^[1]. Тогда же они создали политическую организацию Национальное движение за освобождение Азавада (MNLA)^[2], которая подняла восстание за независимость национального государства туарегов Азавад в 2012 году.

MNLA вступила в союз с джихадистскими группировками и вместе с ними сумела захватить три крупных города на севере Мали – Гао, Тимбукту и Кидаль. Впоследствии интересы туарегов и исламистов разошлись: если повстанческие движения хотели фактического признания самопровозглашённой автономии, то джихадисты стремились создать Исламскую республику^[3].

Для властей Мали и сепаратисты, и террористы являлись угрозой целостности государства, которую необходимо было нейтрализовать. Для этого был привлечён традиционный союзник Мали – Франция. Однако, если в отношении к боевикам Париж сразу занял непримиримую позицию, то к повстанцам она оказалась нейтральной (более того, в феврале 2013 г. было заявлено о союзе Франции и MNLA и совместных военных действиях сторон в регионе Кидаль)^[4]. Этот кейс имеет особое значение: Франция использовала разделение повстанческих акторов на наиболее либеральных, с которыми возможно сотрудничество, и наиболее радикальных, ставших основными мишенями (показательно, что впоследствии Франция применила эту же тактику сепарирования к боевикам). Сепаратистские группировки в Мали чаще всего являются представителями интересов того или иного племени, к тому же во многих распространены антигосударственные настроения. Именно поэтому сотрудничество Франции и MNLA стало рычагом давления на официальные власти и ещё одним способом обеспечения регионального влияния Пятой республики.

Сотрудничество между государственными акторами и туарегскими движениями развивается до сих пор. Так, некоторые сепаратистские организации – Платформа и Координация движений Азавада (СМА)[5] – в 2015 г. выступили наравне с правительством Мали подписантами Алжирских соглашений о мире и примирении. По состоянию на 2022 г. объединённые силы СМА и Платформы участвуют наравне с французским военным контингентом и малийской правительственной армией в антитеррористической операции.

Деятельность сепаратистских группировок – на первый взгляд, абсолютной угрозы целостности государства – открыла новые возможности для международного взаимодействия. Тем не менее отношения между сепаратистами довольно нестабильные, сохраняются антиправительственные настроения, а лояльность зависит от многих факторов, что требует постоянного мониторинга ситуации. Вместе с тем присоединение к какой-либо из сторон может существенно изменить баланс сил на внешнеполитической арене, что иллюстрирует двойственность отношений традиционных и новых акторов в Африке[6].

Новые направления для сотрудничества с традиционными игроками открывают и сепаратистские движения кабилов (берберской народности) в Алжире. Начало острого антагонизма кабилов и алжирского правительства, а также оформление этнических образований в политические движения сепаратистского толка, начались в 1990-х. Именно тогда официальные власти взяли курс на арабизацию населения, что вынудило многих берберов бежать во Францию – страну, которая на всём протяжении колониального владычества выстраивала особую политику по отношению к берберам.

Сотрудничество кабильских сепаратистских движений и Франции развивалось стремительно: в 1995 г. в Париже при содействии французских властей (заинтересованных в доступе к нефти в кабильских провинциях Алжира) прошёл Всемирный конгресс амазигов; в 2001 г. в крупнейшей кабильской диаспоре в Париже было создано «Движение за самоопределение Кабилии» (MAK)[7]; в 2011 г. там же было организовано Временное правительство Кабилии в изгнании.

Таким образом, политическое движение за независимость Кабилии – новый, негосударственный и полуофициальный (в 2021 г. MAK признано Алжиром террористической организацией) актор с исключительной ролью в системе отношений традиционных участников – Алжира, стран Магриба, Франции и ЕС. Более того, кабильское сепаратистское движение налаживает сотрудничество не только с Францией, бывшей метрополией, но и выходит на мировой уровень – в 2012 г. Ферхат Мехенни, президент Временного правительства Кабилии в изгнании, посетил Израиль и назвал еврейское государство «братской страной Кабилии»[8].

Очевидно, что алжирские власти осведомлены об угрозе кабильского сепаратизма и влиянии Франции на политические берберские структуры. Именно поэтому, наряду с запрещением некоторых организаций, Алжир легализирует другие национальные структуры – например, политическую партию Rassemblement pour la culture et la démocratie, представленную преимущественно берберами и выступающую за сохранение и продвижение берберской культуры.

Как и в малийском случае, негосударственные акторы имеют недостаточный вес для поддержания постоянной и стабильной позиции на внешнеполитической арене, и часто приносятся в жертву в игре, ведущейся между традиционными игроками. Неожиданностью стал арест Мехенни французскими властями в 2021 г. по подозрению в денежных махинациях[9]. Неоднозначное на первый взгляд решение становится понятным при изучении более широкого, регионального контекста: ослабевает влияние Франции в экономически важном Сахаро-Сахельском регионе, где с 2013 г. она была основным организатором антитеррористических операций. Резко испортились и её отношения с Алжиром, традиционно выступавшим «воздушными воротами» для переброски французской авиации к месту проведения операций – в октябре 2021 г. Алжир закрыл воздушное пространство для военных самолётов Франции. В этом свете арест кабильского лидера представляется закономерной жертвой для приоритетной задачи администрации Эммануэля Макрона – сохранения влияния в регионе.

Это не означает, что кооперация МАК и Франции прекратилась – стоит вспомнить о выгоде для каждой из сторон. Кабильские сепаратистские организации путём сотрудничества с традиционными акторами обеспечивают себе легитимность, а Франция и ЕС получают дополнительный рычаг давления на страны Магриба.

В условиях новой реальности трансформируется и роль террористических движений. Неспособность бороться с ними традиционными силовыми способами заставляет искать новые пути решения террористической проблемы, в том числе через раскол радикального движения и выведение некоторых наиболее либеральных и умеренных структур на «серую» сторону для дальнейших переговоров. Такая схема была опробована США в Афганистане в 2021 г., однако сейчас наиболее ярким примером служит именно африканский кейс с участием радикальной организации «Группа поддержки ислама и мусульман» (JNIM)[10], действующей на территории нескольких стран Сахаро-Сахельской зоны.

В феврале 2020 г. президент Мали Ибрагим Бубакар Кейта заявил о возможности переговоров с JNIM, и его инициативу поддержал Африканский союз[11]. В октябре 2020 г. прошли переговоры между малийским правительством и JNIM, в ходе которых Франция не препятствовала освобождению из малийских тюрем около двухсот джихадистов, отпущенных в обмен на четырёх европейских заложников в рамках договорённостей официальных властей Мали с бандформированиями. В декабре 2020 г. начальник Главштаба Вооружённых сил Франции Франсуа Лекуантр заявил о теоретической возможности переговоров с JNIM при условии продолжения борьбы с наиболее радикальным терроризмом (в частности с группировкой «Исламское государство в Большой Сахаре»[12]).

Техника «террористического сепарирования» получает всё более широкое и активное применение – тенденция присутствует не только в Сахаро-Сахельском регионе, но и в Сирии и Афганистане. Причиной является расширение социальной базы исламизма. В Мали боевики JNIM отказываются от чисто силовой модели контроля территорий и пытаются создать собственную систему управления, присваивая традиционные монополии государства (на применение насилия, денежную систему и другие). В регионах, подконтрольных боевикам, проводится гибкая политика по отношению к религиозным догмам – запреты алкоголя, футбола, музыки и праздников вводятся выборочно, в зависимости от настроений в обществе. Местные власти иногда самостоятельно договариваются с джихадистами для обеспечения безопасности населения – всё это сильно затрудняет борьбу с бандформированиями и вынуждает искать новые формы взаимодействия. Так, исламистские акторы выходят на мировую арену в качестве ведущих участников изменения мирового порядка. Их деструктивное влияние на системы региональной и глобальной безопасности безусловно, однако они же выстраивают и новые связи с игроками всех уровней, в том числе глобального.

***

Будущее сепаратистских и террористических акторов как рычагов влияния в условиях глобального противостояния определено двумя возможностями: полным истреблением в силу несамостоятельности и изменения вектора отношений с государством, либо усилением и прочным встраиванием в традиционную систему международных отношений. Так, например, было с алжирской партией «Фронт национального освобождения», зародившейся как радикальное движение Войны за независимость 1954–1962 гг. и трансформировавшейся в полноценную политическую структуру алжирского парламента.

Сепаратистские и террористические акторы, активно участвующие в политических процессах, становятся важнейшими участниками в системе международных отношений. Целью многих из них является обеспечение собственных интересов путём фактического нарушения целостности региональной системы безопасности, однако усиление этих игроков открывает новые векторы многостороннего взаимодействия.