Всё вверх дном, приличия отброшены, правила забыты, границы не важны, каждый – кто во что горазд. Либеральный мировой порядок закончился, другого нет, и непонятно, будет ли, а если да, когда и какой. Мир – через силу. Только вот сила есть, а мир пока только в воображении адептов этого лозунга. И подобное душераздирающее зрелище, которое называется «современное международное положение», как-то надо описывать и осмыслять.
Международный дискуссионный клуб «Валдай», уже много лет выпускающий к ежегодному заседанию доклад о состоянии мировой системы, решил на этот раз подойти к теме почти с марксистских позиций. Задаться вопросом, а сложилась ли на мировой арене по-настоящему революционная ситуация, которая приведёт к качественному изменению системы международных взаимоотношений.
Риск – не благородное дело
Авторы доклада «Доктор Хаос, или Как перестать бояться и полюбить беспорядок» (отсылка к двум выдающимся кинопроизведениям разных времён – «Доктор Хаус» и «Доктор Стрейнджлав») отвечают на вопрос о наличии революционной ситуации отрицательно. Перемены, действительно, кардинальны, их последствия неясны и настораживают, однако они не носят революционного характера. Потому что «существующая система не является невыносимо несправедливой для кого-то из игроков. Иными словами, она не настолько плоха, чтобы требовать революционных решений».
Надо оговориться, что «существующая система» – это элементы (институты) прежнего мирового порядка, которые функционируют всё менее эффективно, а порой и вовсе сохраняются чисто номинально. Однако целенаправленно сносить эту систему целиком никто не пытается. Даже администрация Дональда Трампа, наиболее революционная на словах, не ставит вопрос о принципиальном ее пересмотре. Нынешняя команда обитателей Белого дома просто игнорирует существующие в рамках системы международных отношений ограничения, когда считает это нужным.
Отсутствие революционности, несмотря на глубокие сдвиги, связано не с тем, что игроки вдруг стали чрезвычайно ответственными или избыточно консервативными. Просто мировое устройство очень усложнилось. «“Верхи” не в состоянии быть полноценными гегемонами: на это у них нет ни свободных денег, ни внутренних общественных импульсов, ни даже уже и желания (пример Соединённых Штатов нагляден).
«Верхи» и «низы» имеются в виду в ленинском понимании революционной ситуации – управляющая (точнее управлявшая) мировая элита в лице великих держав и (не)управляемые массы, называемые теперь мировым большинством.
По Ленину, «низы» в революционной ситуации должны проявлять волю к смене формации, ощущая неспособность «верхов» удерживать статус-кво. Однако большинству стран революция не нужна, ведь они вполне могут «повышать свой статус без необходимости поднимать бунт и принимать на себя избыточные риски».
Ва-банк? Спасибо, не надо
Уход от гегемонии в сторону полицентризма (более привычно называть его многополярностью) – изменение качественное. Собственно, анализу того, что оно значит, и посвящён весь Валдайский форум 2025 года. Но многополярность – не порядок, это просто другая среда бытования международных игроков. Достаточно запутанная и нелинейная. И многообразная нестабильность в тесно взаимосвязанном мире (а он остается таковым, несмотря на быстрый рост конфликтности) несёт государствам самые разные риски. «Внутренняя стабильность и способность власти обеспечивать безопасное развитие своего государства являются сейчас везде приоритетом, чем-то несопоставимо более важным, чем внешние амбиции», – сказано в докладе. Отсюда и отсутствие значительного интереса к вопросам созидания мирового порядка – силы и энергия у всех обращены вовнутрь.
Происходящие изменения особенно примечательны тем, что обусловлены объективными факторами – откровенно ревизионистских сил нет. Скажем, Китай, который, вне всякого сомнения, выдвигается на лидирующую международную позицию, стремится не столько менять окружающую реальность под себя, сколько приспособиться к ней, снизить издержки от того, что его положение стало центральным.
Меняется всё одновременно и совсем не в унисон – в каждой области по-своему. Рассчитать равнодействующую всех векторов под силу разве что искусственному интеллекту, да и то будущих поколений. Отсюда опять-таки приоритет внутренним задачам, а действия на внешней арене прежде всего призваны решать те или иные проблемы внутри.
Это не значит, что внешняя политика и международная активность сходят на нет. Напротив, они переживают бум. Но меняется целеполагание, даже в военных ситуациях. «У государств и обществ нет внутреннего запроса ставить всё на карту победы в каком-либо вооружённом противостоянии, – полагают авторы доклада. – Так, Соединённые Штаты понимают, что не смогут, как раньше, воспользоваться глобальным доминированием, а попытка отстоять его в полном объёме обойдётся чрезвычайно дорого. Россия не станет рисковать собственной социально-экономической стабильностью ради решительной победы в военном конфликте. Исключение составляет прямая полномасштабная агрессия, но её вероятность против ядерной сверхдержавы стремится к нулю».
Невозможность решительной победы (либо неверие в её возможность) ведёт, однако, не к повышению степени миролюбия, а к изменению характера военно-политической активности. Её реалистичная цель в большинстве случаев – уже «не тотальный разгром, а постоянная коррекция сложившегося положения (всем набором имеющихся средств), ситуативное выбивание более выгодных условий на ближайший период». Понятно, что есть и особые примеры. Израиль, скажем, действует так, будто рассчитывает на сокрушительное и постоянное изменение статус-кво в свою пользу. А Азербайджан добился своей главной цели и вернул Карабах. Но последнее – скорее исключение (чего достигнет Израиль, пока неизвестно). В остальных случаях речь, как правило, о постоянном позиционном противостоянии.
Эта модель, если она закрепится, станет своеобразным ренессансом внешнеполитической практики XVIII века: «Его история полна кровопролитными войнами. Однако они, как правило, не приводили к полному разгрому противника. Заключая мир, стороны готовились к новой схватке, но, вступая в неё, рассчитывали скорее на более выгодные условия мира, чем на уничтожение оппонента». Идея полного разгрома – порождение ХХ века, но те обстоятельства, вероятнее всего, уже не повторятся.
Устойчивость от безысходности
Повсеместная нестабильность показывает глубину и масштабы происходящих трансформаций.
Эта устойчивость, поясняется дальше, – «не попытки зацепиться за прежние связи или сохранить имевшиеся ранее возможности в условиях исчезновения международного порядка, созданного Западом. Она связана с более фундаментальными изменениями как структуры мира, так и внутреннего развития государств». Иными словами, сохранение устойчивости – острая необходимость перед лицом изменений, которые невозможно остановить и к которым можно только попробовать приспособиться. Это не самая прочная основа, но другой пока не предлагается.
Профиль
Автор: Фёдор Лукьянов, главный редактор журнала «Россия в глобальной политике».
