Опубликовано в журнале Foreign Affairs, №6, 2012 год. © Council on Foreign Relations, Inc.
«Мир, как говорят», Джэй Нордлинджер, Encounter Books, 2012.
«Глобальное правое крыло и столкновение мировой политики», Клиффорд Боб, Cambridge University Press, 2012
Каждая участница конкурса красоты знает ответ на вопрос о своей главной мечте: «Мир во всем мире». Мир во всем мире – это то, чего мы все хотим больше всего, по крайней мере номинально. Но, очевидно, наши усилия в этом направлении не очень успешны. Современное движение борьбы за мир зародилось после разрушительных наполеоновских войн в Европе. За два столетия активисты не оказали заметного влияния на международные события, а порой их деятельность имела пагубные последствия: движение за мир и разоружение в Европе в 1930-е гг., например, в значительной мере способствовало планам Гитлера развязать войну на волне реваншистских настроений. Исполненные самых благих намерений, организуя комитеты, подписывая петиции, проводя митинги и продвигая идеи международных договоров, борцы за мир вполне могли бы сидеть дома.
«Мир, как говорят» Джэя Нордлинджера – в высшей степени интересная история Нобелевской премии мира, которая обнаруживает отсутствие явной взаимосвязи между работой активистов и реальным миром. Нордлинджер, редактор консервативного National Review, остроумно высмеивает восприимчивость поколений норвежцев к лозунгам, вдохновлявшим движения за мир, которые когда-то вызывали восхищение, а сейчас кажутся нелепыми: увлеченность идеей третейского суда, которую такие деятели, как Уильям Дженнингс Брайан, поддерживали за десятилетия до Первой мировой войны; надежды экономиста и члена британского парламента сэра Нормана Энджелла на то, что экономическая иррациональность войны предотвратит вооруженные конфликты в XX веке; наивные ожидания, связанные с Лигой Наций; детская уверенность, что пакт Бриана–Келлога – благородный договор 1928 г. об отказе от войны – действительно изменит ситуацию; представление о «моральном равенстве», согласно которому наилучшим способом покончить с холодной войной было разрушение различий между Востоком и Западом; призывы к «замораживанию ядерного оружия» в 1980-х, адепты которого утверждали, что если не остановить планы президента США Рональда Рейгана по ПРО, мир погибнет в разрушительных войнах. Нордлинджер описывает сторонников этих взглядов на пике их мимолетной славы, поскольку Нобелевский комитет, в полном соответствии с тем, что тогда считалось разумным, благословлял их идеи.
Вряд ли Нордлинджер действует жестче, чем позволяют ему факты. Иногда он несколько усугубляет ситуацию, касаясь обвинений в фальсификации фактов биографии, подорвавших репутацию Ригоберты Менчу Тум, представительницы коренного населения Гватемалы и правозащитницы, после присуждения премии или рассуждая об отказе Нельсона Манделы осудить нарушение прав человека режимами на Кубе и в Ливии. Нордлинджер также отмечает некоторый перехлест. Трое из самых жестких оппонентов Джорджа Буша-младшего – Джимми Картер, Альберт Гор и Барак Обама – стали лауреатами Нобелевской премии мира в период его пребывания на посту президента или вскоре после того. Это позволяет прийти к выводу, что одним из основных мотивов Нобелевского комитета было выражение неодобрения политики Буша. Возможно, одной премии оппоненту Буша было бы достаточно, и уж точно комитет мог бы ограничиться двумя подобными наградами.
Однако самая серьезная критика Нобелевской премии мира – это не жалобы на предвзятость решений комитета, а доказательство исторической незначительности многих лауреатов. Так много награждений, так много благих намерений, так много теорий и идей о том, как добиться мира, – и так мало мира. Как отмечает Нордлинджер, завещание Альфреда Нобеля давало Нобелевскому комитету возможность не присуждать премию при отсутствии достойных кандидатов. Однако комитет редко пользовался этим правом. Возможно, в этом случае уместен был бы принцип «меньше, да лучше».
Нордлинджер также разъясняет, что в то время как стремящиеся раз и навсегда покончить с войной терпят неудачу и в итоге выглядят нелепо, те, кто пытается положить конец конкретной войне, иногда действительно способствуют делу мира. Он высоко оценивает усилия Теодора Рузвельта, который получил премию в 1906 г. за содействие переговорам между Россией и Японией, а также Мейрид Корриган Магуайр и Бетти Уильямс – активисток борьбы за мир, которые помогли прекратить конфликт в Северной Ирландии. Проверку временем в основном выдерживают премии, присужденные тем, кому удалось положить конец конкретным войнам или облегчить страдания, принесенные войной. Вероятно, можно сделать вывод, что, хотя с войной как явлением покончить нельзя, можно прекратить отдельные конфликты.
Жалобы на вчерашний день
Работа Нордлинджера указывает на любопытное сочетание тщеславия и благотворительности, характерное для элит современного Запада, которым, по-видимому, нужно верить, что они добиваются чего-то важного. В конечном итоге значимость – это главный предмет роскоши. Ни одна рок-звезда, голливудская знаменитость, создатель фонда, признанный интеллектуал, отошедший от дел магнат или учредитель благотворительного траста не желает думать, что бесцельно плывет в потоке времени. Однако именно это почти все они и делают, хотя СМИ уверяют в обратном. Поскольку большинство благодеяний, так привлекающих подобный тип «активистов», не предполагает каких-либо конкретных решений – тем более быстрых и простых, – ощущение своей небесполезности довольно сложно поддерживать. Потенциальные спасатели мира и их окружение должны постоянно развеивать подозрения, что не знают, чем занимаются, а их усилия будут забыты так же быстро, как и предыдущие проекты. Серьезные беседы в воскресных ток-шоу и заседания экспертов, организованные Институтом Аспена, теряют смысл через несколько месяцев. Даже самые убедительные концепции продвижения мира, демократии и развития очень скоро начинают казаться глупыми и безнадежно устаревшими.
Один из способов справиться с этим страхом – пожертвования в пользу социального и интеллектуального прогресса. Независимо от идеологической ориентации – левой, правой или центристской, все мы – если нас действительно заботит ситуация в мире – хотим верить, что не просто движемся по кругу одноразовых идей о том, как достичь мира и искоренить бедность, а, скорее, целенаправленно приближаемся к истине. Нам хочется думать, что социальные знания, как и естественно-научные, накапливаются, и поэтому с каждым годом, с каждым десятилетием мы узнаем больше и развиваемся. Таким образом, каждый раз отбрасывая устаревшую, провалившуюся идею, мы не признаем поражение и не говорим, что допустили ошибку. Мы не зря растрачиваем время, деньги и надежды в погоне за химерами. Мы проверяем очередную гипотезу и признаем ее несовершенной. На длинном пути к истине даже наши ошибки являются прогрессом в стремлении к лучшему миру. Мы не блуждаем бесцельно в темноте, а целенаправленно движемся вперед.
Но поскольку груды отброшенных теорий растут, становится все труднее и труднее проследить логический путь к прогрессу. Вспомните, к примеру, многочисленные, противоречащие друг другу модели искоренения бедности в Африке, которые были модными последние 60 лет. Свободный рынок или закрытая экономика; глобализация или контроль капитала; фиксированный или плавающий курс; сильное центральное правительство или автономия регионов; замещение импорта или ориентированный на экспорт рост; образование, или положение женщин, или здравоохранение как ключевой фактор; трайбализм или борьба с ним; натуральное сельское хозяйство или крупные коммерческие фермерские хозяйства… Маятник качается, а бедность продолжает существовать.
Мир во всем мире, победа над бедностью и триумф прав человека – цели, безусловно, важные и понятные. Но, несмотря на обнадеживающий прогресс с момента окончания Второй мировой войны, эти цели остаются недостижимыми. Правда чересчур скандальна, чтобы ее открыто признать: слишком много важных политических движений, влиятельных институтов и заметных фигур испортят себе репутацию, честно признав пределы человеческих возможностей, когда речь идет о самых сложных проблемах.
Поэтому глобальные политические дискуссии – это в основном тщательно продуманная игра «давайте притворяться». Мы говорим, пишем и действуем так, как будто знаем, что делаем. Поскольку подгонять факты под постулаты прогресса все сложнее, признавать, какими пустыми стали политические дискуссии, не хочется, мы практически перестали задумываться об истории теорий мира и развития. Предмет очень щекотливый, критика современных многообещающих идей может оказаться разрушительной, поэтому такой ход мыслей не приветствуется.
Раньше, во времена, когда люди были более уверены в себе, подобного не происходило. В период Кеннеди историки-марксисты и либеральные специалисты по теории прогресса, такие как Уолт Ростоу, считали, что идеи мира и процветания следуют друг за другом по пути научного развития, который поддается верификации и прогнозированию. Ростоу и его коллеги считали интеллектуальную историю теорий бедности и мира ценным и необходимым элементом политических дискуссий, так как она обеспечивает контекст, легитимирующий и объясняющий новые предложения. Но этот период завершился; сегодня мы принимаем прогресс как факт, но не анализируем его. Это особенно справедливо в отношении либералов и прогрессистов, которые, вместо того чтобы работать над теорией изменений, полагаются на посредника изменений: международное гражданское общество, которое они считают силой, способной покончить с войной и угнетением и вести к новому, справедливому миру.
Баптисты и бурки
Немногие идеи сегодня так популярны, как убежденность в том, что неправительственные организации, «разбуженные» граждане, а также сторонники гражданской активности и качественного управления спасут планету. Это можно назвать культом гражданского общества: безрассудная, но глубоко укоренившаяся вера в такие организации, как Human Rights Watch, Лига женщин-избирателей и Федерация планирования семьи. Приверженцы таких организаций приветствуют появление аналогичных групп в других странах. Прежде мыслителей левого толка не очень впечатляли подобные институции: Карл Маркс считал их проявлениями «буржуазного социализма» и был невысокого мнения об их способности продвигать перемены. Но для обращенных в веру гражданского общества начальный этап «арабской весны» – когда светские либералы писали в Twitter об отстаивании прав человека на площади Тахрир – является пиковым моментом. В сердце Ближнего Востока гражданское общество набирало силу в борьбе со светской тиранией и религиозным обскурантизмом.
Клиффорд Боб мог бы предостеречь – ситуация неизбежно осложнится. В своей новой книге «Глобальное правое крыло и столкновение мировой политики» он развенчивает мифы, позволившие либералам и прогрессистам считать, что укрепление гражданского общества неминуемо будет способствовать их делу. Оказалось, что глобальное гражданское общество служит целям не только либералов. Национальная стрелковая ассоциация США является такой же его частью, как и Human Rights Watch, и Боб показывает, как эта ассоциация использовала свое политическое влияние, чтобы блокировать достижение прогресса по договору ООН, регулирующему экспорт стрелкового оружия. Римская католическая церковь и «Братья-мусульмане» также занимают прочные позиции в гражданском обществе. Боб показывает, как эти и другие религиозные группы препятствовали усилиям ООН по признанию прав гомосексуалистов и продвижению программ контроля рождаемости.
Идея о том, что гражданское общество всегда будет двигаться вместе с левыми, не лишена определенных оснований. До недавнего времени, отмечает Боб, либеральные группы пользовались преимуществом в борьбе за формирование международной повестки дня. Организации вроде Федерации планирования семьи управлялись лучше, чем их оппоненты из правого крыла, и поэтому имели возможность вписать свои идеи и ценности в структуру международного права. Но именно этот успех заставил консервативные группы предпринимать все более интенсивные и мощные усилия, чтобы противодействовать либералам. Согласно анализу Боба, сегодня хорошо финансируемые международные сети как религиозных, так и светских правых групп оттесняют оппонентов. Те, кого Боб называет «сетью баптистов и бурок» – т.е. широкий альянс консерваторов и моралистов, представляющих совершенно разные религиозные и культурные традиции, – не раз преуспели в борьбе с либеральной повесткой дня. Им удалось добиться временного исключения упоминания о сексуальной ориентации из резолюции ООН, осуждающей внесудебные и массовые казни, в ноябре 2010 г. и продвинуть определение прав гомосексуалистов как «особых», а не «равных» прав человека в международном праве.
Излюбленная тактика правых групп гражданского общества, отмечает Боб, – пытаться подорвать легитимность международных институтов изнутри. Точно так же как некоторые европейские национальные политические объединения, например ультраконсервативная британская Партия независимости, используют свои места в Европарламенте, чтобы поставить в неловкое положение этот институт и Евросоюз в целом, правые организации используют платформу и влияние, полученные благодаря членству в глобальных группах, чтобы ограничить их возможности. Блокирование договоров в ООН оказалось особенно эффективным; переговорный процесс, ориентированный на достижение консенсуса, предоставляет огромное влияние крепкому меньшинству.
Надежда на перемены?
В книге Боба продемонстрирован ряд причин, по которым вера в гражданское общество может повторить судьбу других «погасших» идей последнего столетия, а присуждение многих Нобелевских премий мира опять будет казаться неактуальным и нелепым. Обе книги напоминают читателям, что такие сложнейшие проблемы, как война, бедность и несправедливость, на самом деле трудно разрешить. Ни один из авторов не считает все политические усилия бесполезными, но оба подчеркивают, что какого бы поэтапного прогресса ни добилось человечество, этого будет недостаточно, чтобы снять ключевые исторические вопросы в ближайшее время.
Обе эти книги гораздо более полезны, чем обыкновенная критика наивных доброхотов. Они предлагают оценку различных подходов к трудноразрешимым проблемам, которые действительно могут дать надежду на некоторый успех. Людям и организациям, стремящимся добиться реальных изменений, стоит избегать грандиозных планов и сосредоточиться на менее масштабных, но достижимых целях. Для этого потребуется упорная работа, которая обычно не очень широко освещается в СМИ, но именно так можно изменить мир к лучшему.
Нордлинджер доказывает, что миротворцы и нобелевские лауреаты, чья работа выдержала проверку временем, – это те, кому удалось прекратить конкретные конфликты. Боб, в свою очередь, продемонстрировал, что организации, ставящие перед собой ограниченные цели и упорно идущие к ним, добиваются большего.
Авторы рассматриваемых книг также напоминают читателям, что работа по продвижению социальных изменений очень сложна и не прощает ошибок. Потерпеть неудачу гораздо проще, чем добиться успеха, а успех, скорее всего, будет скромным. Человечество не пришло к согласию по поводу наилучшего пути вперед; по-прежнему существуют острые противоречия относительно того, какое будущее мы хотим построить и как этого добиться.
Возможно, самое продуктивное направление для миротворцев и активистов социальной борьбы – пытаться справиться с региональными, а не глобальными драконами. Мир во всем мире может быть недостижим. Но в пределах своих границ ЕС практически приблизился к видению международного мира, которое надеялся продвигать Нобель. Такие организации, как АСЕАН (Ассоциация государств Юго-Восточной Азии), позволяют предположить, что региональные объединения и в других частях планеты могут превратиться в зоны мира и безопасности.
По крайней мере, мы можем на это надеяться. Но если Нордлинджер и Боб хотя бы отчасти правы, нам следует признать, что в глобальной политике не существует панацеи и энтузиастам борьбы за мир и активистам гражданского общества нынешнего поколения очень повезет, если они добьются даже небольшого успеха.
