В последние месяцы Украина затмила в информационном пространстве все сколько-нибудь значимые сюжеты международной политики. Даже Ближний Восток и Афганистан, не говоря уже о Закавказье и Центральной Азии, ушли на второй план. Эту «популярность» Украины несложно объяснить. Независимое украинское государство долгие годы играло роль «транзитера». Речь, конечно же, не только о транзите российских энергоресурсов в Европу. Эта вторая по площади и пятая по численности населения европейская страна была своеобразным рубежом между Россией и западным миром (в лице НАТО и Европейского союза). И любое нарушение этих »геополитических качелей» было чревато. Однако сводить сегодняшний конфликт на Украине к вопросу «кто стоит за спиной» либо активистов Майдана, либо «русской весны» значит заранее упрощать ситуацию. Без понимания ряда внутренних особенностей украинского постсоветского государственного проекта адекватного понимания сегодняшнего положения дел не получится.
24 августа 2014 года независимой Украине исполнилось 23 года. В советский период эта республика если и была младшей сестрой, то самой старшей из младших. Такие атрибуты государственности, как представительство в ООН, своя национальная академия, органы власти (пусть и в виде Радяньской Украины), вызывали восторженные оценки даже у националистически настроенных «врагов советской власти». Советскую Украину с определенными оговорками признавал даже один из «отцов-основателей» УНР (Украинской народной республики, объявившей свою независимость от России в январе 1918 года) Михаил Грушевский. Этот крупный украинский историк и политический деятель считал, что и под советским флагом Украина сохранила определенные институты государственности. Именно Украина дала старт политической карьере двух будущих лидеров Советского Союза Никиты Хрущева и Леонида Брежнева. Такие первые секретари ЦК КПУ, как Петр Шелест и Владимир Щербицкий, были государственными деятелями всесоюзного масштаба. А украинская квазигосударственность порой играла с ними злую шутку. Так, почувствовав себя полновластным хозяином Украинской ССР, Петр Ефимович Шелест начал покровительствовать «националистам в системе» и требовать преференций для республики, а также расширения для нее международных контактов. Именно с его подачи был разрешен фильм «Белая птица с черной отметиной», который разрушал двухцветную картинку вокруг событий 1940-х годов на Западной Украине.
Советская Украина была наглядной демонстрацией внешнеполитических достижений СССР, его большей успешности в сравнении с Российской империей. В состав дореволюционной России не входили Галиция и Закарпатье. «Большая Украина» была в некотором смысле демонстрацией определенной преемственности империи Романовых с союзным государством.
В этой связи независимость Украины почти автоматически означала прекращение существования «нерушимого Союза». Именно из-за нее первый и последний советский президент Михаил Горбачев тянул с подписанием Союзного договора. Даже не столько Россию, сколько Украину он считал основой, фундаментом «обновленного Союзного государства». 23 года назад Украина пошла «другим путем».
Свою очередную годовщину это государство отметило в условиях тяжелейшего политического кризиса, затронувшего не только внутренние устои страны, но и спровоцировавшего самое масштабное противостояние между Россией и Западом после завершения «холодной войны». Как когда-то в 1991 году украинская «незалежность» разрушила СССР, так и сегодня геополитические комбинации вокруг Украины фактически ликвидировали СНГ. Если кто не помнит, одним из важнейших пунктов Беловежских соглашений было признание незыблемости межреспубликанских границ, сформированных еще в советский период. И какие бы мы оценки ни давали сегодня изменению статуса Крыма, ясно одно. Постсоветского пространства в его нынешнем виде уже не существует. Как не существует и прежней Украины, в каких бы территориальных контурах ни оказалось это образование в ближайшее время.
Появление независимой Украины в конце 1991 года создало парадоксальную ситуацию: с одной стороны, наличествовало новое суверенное образование, а с другой — его население обладало размытой самоидентификацией. И сегодня, спустя 23 года после обретения независимости Украина, по мнению историка и политолога Алексея Миллера, продолжает оставаться «национализирующимся государством». То есть образованием с неоднородным населением, имеющим разные и внутриполитические, и внешнеполитические предпочтения. В начале 1990-х годов ради строительства украинского проекта объединились такие разнородные силы, как национал-коммунисты (конвертировавшие свой «пролетарский интернационализм» на «буржуазный национализм»), прагматики (представители нарождающегося бизнеса и бывший красный директорат), идейные украинские националисты и узкий слой идейных демократов, видевших в Западе ценностный пример для будущей государственности. В 1993 году известный журналист Александр Кривенко охарактеризовал постсоветскую Украину как продукт (сплав) коммунистов и националистов. Скорее всего, последних он рассматривал не столько как защитников ленинских догм, сколько как сторонников отказа от тотальной ревизии исторического прошлого, советского (а также и имперского) наследия. В этой связи любой перегиб в сторону пророссийской или откровенно антироссийской политики был противопоказан Украине по определению.
В 2003 году украинский президент Леонид Кучма выпустил объемную книгу с «говорящим» заголовком «Украина — не Россия». Между тем, для того чтобы состоятельность государства стала необратимым фактом, следовало написать к ней хотя бы краткие приложения «Украина — не Галиция», «Украина — не анти-Россия» и «Украина — не член НАТО». Долгие годы сложнейший баланс между тремя основными группами населения страны (украиноязычные украинцы, русскоязычные украинцы и русские) поддерживался путем сложных компромиссов и согласований. Они формировались не столько с помощью институтов, сколько на неформальном уровне. Восток и юг страны были ответственны, главным образом, за поставки кадров для властной и деловой элиты, в то время, как запад и диаспора — за идеологические символы, историографию и «политику истории». Заметим, что многие выходцы с востока (включая и свергнутого Януковича), оказавшись в Киеве, дрейфовали от своего изначального «русофильства» в сторону «национальной сознательности». Они регулярно не оправдывали ожидания Кремля и даже проводили политику отталкивания от России. Именно Виктор Янукович, а не Виктор Ющенко парафировал Соглашение об ассоциации с ЕС. Однако при этом они не пытались радикально ломать «внешнеполитические качели».
И как только сложный баланс согласований и компромиссов был разломан с помощью революционной логики Майдана (и здесь важны даже не столько действительные угрозы, сколько их эмоциональное восприятие), кризис на Украине пошел по негативному сценарию. Во многом «русская весна» в Крыму и в Донбассе, копировавшая «киевскую революцию» даже в мелочах, стала ответом юга и востока на попытки радикального слома имеющегося баланса. И небольшой шанс на определенную «татарстанизацию» украинской региональной политики (который в первую неделю после свержения Януковича) еще имелся. Вспомним первые формулировки вопросов для крымского референдума, а также предлагаемые даты для его проведения. Однако новая украинская власть решительно отказалась от «геополитических качелей», что автоматически превращало страну из своеобразного буфера в конкурентную площадку между Россией и Западом. И если бы данный вопрос решался в формате отношений РФ и Евросоюза то, не исключено, что выходы из тупика были бы найдены быстрее. Просто в силу значительной взаимозависимости России и Европы. И если на первых порах ЕС вел себя достаточно негибко, жестко противопоставляя Соглашение об ассоциации Таможенному союзу и кооперации с РФ, то уже по ходу кризиса многие из его лидеров де-факто признали необходимость согласования сложных и противоречивых интересов. Однако участие в игре США, не имеющих значительных экономических связей с РФ и опасающихся влияния Москвы на постсоветском пространстве, как проявления «ресоветизации», усложняет распутывание имеющегося клубка противоречий. И в этом плане все переговорные форматы между ЕС, Россией и Украиной без участия Штатов не могут стать эффективными, нравится это кому-то или нет. Другой вопрос, ЧТО должно подвигнуть Вашингтон на изменение его повестки дня на украинском направлении.
Как бы в дальнейшем ни развивалась история постсоветской Украины, нынешний кризис пока не определил победителя. Киев получил расколотую страну. Ее символическим воплощением стали два парада 24 августа — киевский и донецкий. Несмотря на все демонстративное неприятие советского «большого стиля» парад в столице Украины до боли напоминал старые традиции нашей некогда общей страны. Войска после парада идут на фронт. Ни дать ни взять — 7 ноября 1941 года. В Донецке же в качестве примера избрали другое событие — прохождение по Москве немецких военнопленных 17 июля 1944 года. Не беда, что 70 лет назад только первая группа пленных насчитывала 42 тысячи человек, а на Донбассе таковых было около 50-и. Важен символ и образ. То есть две части одной (формально) страны представляют борьбу друг с другом (хотя слово «друг» тут лишнее явно!) как «Великую Отечественную».
И даже гипотетическая военная победа Киева на юго-востоке страны не обещает быстрого замирения Донбасса. Можно по-разному относиться к российским методам на Северном Кавказе, но Москва никогда не ограничивала свои действия в той же Чечне одним военным форматом. Там всегда велась работа с лояльными людьми (при всех оговорках об условности или обусловленности этой лояльности). Готов ли Киев сегодня получить своего донбасского Рамзана Кадырова? Риторический вопрос. Тем паче, что проблема Донбасса не ограничивается пресловутыми «террористами» или «рукой Москвы» Нужно, как минимум согласование региональных идентичностей, разных моделей поведения и экономических интересов, не говоря уже о взгляде на общую историю.
Но и Москва не может праздновать победу. Конечно, «Крым наш». Но вместе с ним нашими стали и санкции вкупе с жестким и последовательным выдавливанием России на обочину международной политики. Конечно, РФ, не Сербия и не Ирак, и возможности для ее игнорирования крайне ограничены. Но некий тренд в этом направлении очевиден. Еще одна опасность кроется в том, что российский ответ на действия Запада (в первую очередь, США) носит не содержательный, а эмоциональный характер. Не говоря уже о неоправданном раздувании внутриполитических страхов и фобий, которое мешает трезвому и спокойному сосредоточению на имеющихся проблемах. Не в выигрыше и Запад. Выталкивание России из международной игры превращает его в заложника украинского кризиса. В том смысле, что блокирует те важнейшие для него сферы, где кооперация уже была налажена годами (Ближний Восток, Афганистан, постсоветские конфликты). Между тем без Москвы все эти обозначенные сюжеты трудно решаемы.
Отсюда теоретически существует два выхода. Первый — это продолжение игры с нулевой суммой. Второй — поиск компромисса. С учетом того неизменного фактора, что для Украины однозначный геополитический выбор (с ее разнородным населением) рискован, как для государственного проекта. В противном случае придется формулировать некий новый проект. Основным национальным интересом этой страны могло бы стать сохранение и российского, и европейского вектора не в жесткой конкуренции, а во взаимном дополнении. Но для этого украинской элите пришлось бы превращаться из объекта внешней конкуренции в полноценного политического субъекта, готового формулировать подобные цели и задачи.
| Лента.Ру
