Мир вступил в важный период, когда определяются дальнейшие пути развития не только экономики, но и, возможно, всего глобального устройства. Кризисные явления носят широкий и многосторонний характер, ситуация неустойчива и с трудом поддается прогнозированию. Специалисты по теории динамических систем связывают такие явления с точками бифуркации, когда гладкая траектория развития заканчивается и происходит перестройка поведения системы, причем характер перестройки трудно предсказать.
Уже проявился ряд важных диспропорций, непросчитанных взаимосвязей и рисков, которые сознательно или неосознанно не подвергались вдумчивому анализу, а то и просто замалчивались. Кризис облегчает работу по осмыслению ситуации, поскольку слабеет доминантная парадигма, которую трудно поставить под сомнение в условиях уверенного роста экономики.
ТЕХНОЛОГИЯ НАДУВАНИЯ ПУЗЫРЕЙ
Структура мирохозяйственных связей, созданная в последние десятилетия, обладает серьезными встроенными неустойчивостями. Не оправдываются распространенные представления о том, что расширяющаяся, глобализирующаяся экономика устойчива по определению благодаря своему масштабу и диверсифицированности интересов участников. Резко возросшая несбалансированность мировой торговли и американские дефициты подспудно оказывают давление на общую ситуацию, но участники рынков не могут адекватно просчитать ее и отразить имеющимися в их распоряжении инструментами (отсюда и резкие колебания валютных курсов). В результате поведение участников рынка приобретает характер проявления ощущений (иногда весьма странных даже для профессиональных аналитиков), легко переходящего в проявления паники.
Эта неуверенность имеет объективные причины. Различные сектора современной финансово-экономической системы не изолированы друг от друга, и зачастую в них работают те же игроки, «перетекающие» вместе со своими капиталами. Многие макропоказатели становятся непрогнозируемыми, что резко повышает риски проектов со значительными сроками окупаемости. Это заставляет даже долговременных инвесторов переходить на краткосрочные позиции в стремлении компенсировать свои потери (фактические либо возможные).
Осознание масштаба рисков приходит только сейчас, поскольку до недавнего времени на рынке было много «дешевых» инструментов их хеджирования. Предлагали такие инструменты не только частные инвесторы, но, по сути, и государство (как в случае с механизмами рынка недвижимости). Кризис сам стал в значительной степени следствием преуменьшения оценки рисков и избыточной веры в могущество новых финансовых инструментов.
Итак, перейдя на краткосрочный рынок и став там чисто финансовым, спекулятивным игроком, любой инвестор (включая даже пенсионные фонды) настраивается на получение краткосрочной прибыли. (Он ведь ушел туда, спасаясь от непросчитываемости долгосрочных рисков.) На таком рынке создано много финансовых инструментов, но не вполне понятно, как получить на нем высокую прибыль, – ведь количество игроков и объемы привлеченных ресурсов выросли за последний период многократно.
Простейший инструмент – акции, и приток средств на этот рынок стал ощущаться уже примерно десять лет назад, в результате чего сформировался устойчивый, растущий тренд фондового рынка. Но его интегральный рост не может бесконечно продолжаться темпами, существенно превышающими рост экономики, а это не устраивало профессиональных участников, которые привыкли к сверхдоходам.
Конечно, точки роста есть всегда, но их поиск и инвестирование сопряжены с трудной работой по выбору объектов капиталовложений и серьезными рисками. Желание облегчить жизнь привело сначала к потоку инвестиций в высокотехнологические компании и краху этого сектора. Затем масштабный рост китайской и индийской экономик, обусловленный несбалансированным экспортом их продукции, прежде всего в США, повысил эффективность многих компаний и привел к подъему их акций. Однако в 2006–2007 годах захлебнулся и этот процесс. И тут удобным полем для инвестиций оказался нефтяной рынок.
Объективная неопределенность, связанная с недостатком информации о подтвержденных запасах в основных нефтедобывающих странах, прежде всего в Саудовской Аравии, и в целом резкое снижение числа вновь открытых месторождений на фоне устойчивого роста спроса привели к распространению представлений о том, что нехватка нефти возможна уже в близкой перспективе. Это способствовало формированию долговременной тенденции роста нефтяных цен и привело к резкому притоку финансовых инвесторов на рынок нефтяных биржевых инструментов.
Так стал надуваться очередной «пузырь», на этот раз нефтяной. Менее чем за два года, которые предшествовали пику цен летом 2008-го, присутствие финансовых инвесторов на нефтяном рынке выросло в несколько раз, на них стало приходиться около 80 % сделок. Они не нуждались в нефти как товаре и сами его не имели, а совершали сделки с т. н. «бумажной нефтью», т. е. с биржевыми инструментами, привязанными к нефтяному рынку. При этом утверждалось, что резкое превышение количества нетоварных («бумажных») сделок над физическими является признаком развитого рынка, якобы обеспечивает ему так называемую ликвидность и должно способствовать формированию объективной цены этого товара.
Автор полагает, что жизнь не подтверждает этих тезисов. В реальности, в полном соответствии с интересами подавляющего большинства участников этого рынка, он волатилен, и игроки заинтересованы в обеспечении высокого уровня волатильности. Правда, сама по себе она не обеспечивает гарантированного выигрыша – лучше, если рынок движется в определенном направлении, которое правильно угадывает участник. Но в современном информационном обществе существуют механизмы, позволяющие подталкивать массу игроков к действиям по поддержке определенного тренда. Это направленные слухи, игнорирование одной информации («рынок уже учел ее») и преувеличенное внимание к другой, распространение (часто под эгидой уважаемых институтов, по большей части финансового сектора) якобы прогнозов, а по сути, индикаторов преимущественно рыночного вектора.
Если он ясен для большинства участников, то рынок готов двигаться в этом направлении (а участники – получать доходы) невзирая на то, что в своем движении он может выйти за рамки долгосрочных оценок и фундаментальных показателей. Так надуваются «пузыри».
Оценка успеха финансовых агентов основана только на краткосрочных показателях, соответственно они оценивают объекты своих инвестиций по краткосрочным индикаторам. Поскольку проблема неопределенности не снималась, то, как позднее выяснилось, они брали на себя высокие риски, закамуфлированные под рыночные инструменты.
В условиях кризиса риски еще больше возросли. Раньше существовала очевидная глобальная тенденция («магистраль»): рынки расширяются, потребление растет. Это подпитывалось соответствующими инструментами роста – дешевым и масштабным кредитованием, а также механизмами страхования (тоже дешевыми).
Когда массив рисков превышает критическую величину, коммерческое прогнозирование становится невозможным. Это само по себе превращается в фактор резкого спада активности и затягивания кризиса. Представим себе, что острые и очевидные кризисные проявления преодолены. Но что делать с полной неясностью в отношении стоимости кредитных ресурсов, соотношением курсов валют и, наконец, востребованностью товаров на рынке? Как будет отмечено ниже, последнее стало затрагивать даже такие традиционные массовые товары, как нефть и газ.
Как победить энтропию? В первую очередь надо перейти к анализу конкретных рынков, механизмов и интересов их участников и, если он выявляет несоответствие с задачами, которые данный рынок призван решать, модернизировать рынки.
Главным является следующий критерий: имеются ли на конкретном рынке механизмы его стабилизации? Если решаемые задачи долгосрочны, то должны быть инструменты, преодолевающие краткосрочность, стадность, пугливость, склонность к краткосрочной выгоде и прочие «особенности» сложившихся рынков.
Обсудим это на конкретных примерах.
НЕФТЯНОЙ РЫНОК
История развития рынка нефти подробно изложена в различных материалах (Putting a Price on Energy // International Pricing Mechanisms for Oil and Gas, 2007 и другие публикации). Явления нестабильности и связанные с этим опасности также проявляются уже определенное время (см.: Александр Арбатов, Мария Белова, Владимир Фейгин. Российские углеводороды и мировые рынки // Россия в глобальной политике. 2005. № 5 (сентябрь – октябрь); Владимир Фейгин. Ценовые качели // Мировая энергетика. Октябрь 2008 г.).
По мере развития «либеральной» модели нефтяного рынка и резкого притока его финансовых участников определение цены на нем стало самостоятельным бизнесом соответствующих «профессионалов». Для участия в нем нужен только денежный ресурс. Товар отделен от этого процесса, его участники догадываются о соотношении спроса и предложения только по косвенным признакам: слухам, ожиданиям, заявлениям, иногда – отдельным показателям наподобие изменения запасов нефти и нефтепродуктов на рынке Соединенных Штатов.
Участники склонны преувеличивать воздействие тех или иных факторов – частично вследствие недостаточности информации, а частично потому, что материально заинтересованы в «раскачивании» рынка. По той же причине они заинтересованы не в неограниченной конкуренции, а, по возможности, в согласованном поведении. Если «раскачка» рынка осуществляется в одиночку либо малыми силами, она требует значительных финансовых затрат и рискованна.
Коммерческие игроки редко участвуют в этом процессе (по крайней мере, под своими именами они на такого рода рынке почти не присутствуют). Раньше, когда рынок был меньше, их участие было заметнее. Известно, например, что компания BP подверглась штрафу за попытки манипулирования рынком.
В условиях кризиса участие финансовых инвесторов на нефтяном рынке сокращается, но поведение имеющихся не меняется, а возможно, и мягко координируется. Вообще, поскольку такая координация выгодна финансовым игрокам, то могут меняться формы ее реализации, но не сама суть.
Нефть – особый товар. Многие другие виды сырья подвержены ценовым перепадам, но нефть и цены на нее привлекают значительно большее внимание, а дискуссия по преимуществу политизирована. Недавно, в период высоких цен, со стороны производителей нефти и других ключевых энергоресурсов звучали высказывания о том, что цены на их товары и впредь будут только расти, что существует перспектива скупить экономику развитых стран на поступления в виде нефте-, газо-, стале- и прочих долларов, а также даже о том, что мировые рынки должны работать по правилам, которые устанавливают производители.
Сейчас раздадутся другие голоса: мол, 30–40 дол./бар. – нормальная цена для периода кризиса, а страны-производители должны вести себя неэгоистично, умерив свои аппетиты и тем самым бросив собственное благосостояние на алтарь выхода мировой экономики из кризиса. Но ведь подобный уровень цен – смертельный удар по экономике многих нефтезависимых стран, таких, в частности, как Нигерия, Венесуэла… Разве справедливо выходить из кризиса за их счет? Один из промежуточных выводов состоит в том, что сторонам стоит отказаться от защиты крайних позиций и претензий как на то, что справедливость устанавливается на нынешнем рынке, так и от расширенного толкования смысла и последствий этого равновесия.
Попытки создать долгосрочные инструменты на нефтегазовых рынках уже предпринимались: например, в таком качестве рассматривались длинные фьючерсы. Но ни их надежность (по сути, они продлевали тенденции, которые складывались на краткосрочных инструментах), ни, что самое важное, объемы не позволили превратить их в инструменты инвестирования. Другой пример: на британском газовом рынке пытались использовать фьючерсы цены входа на рынок на терминалах для обоснования инвестиционных решений, но в конце концов компания Transco признала этот опыт неудачным.
Как же исправить «пробелы рынка», которые в данном случае связаны с его «близорукостью» и заинтересованностью в согласованном движении, в том числе за пределы разумных ценовых коридоров? Говоря на предложенном выше языке, спрашивается: где стабилизаторы этого рынка? Частичный ответ сегодня ясен: на рынке нефти (в возможном сотрудничестве с другими производителями) это Организация стран – экспортеров нефти (ОПЕК), которая предпринимает действия, пусть и грубые, по приведению спроса в соответствие с предложением.
Дальнейшие перспективы нормализации связаны с модификацией механизмов торговли нефтью. Надо вернуться к исходному принципу определения цены как равновесия не производных инструментов, а спроса и предложения. Это возможно за счет создания новых торговых площадок, на которых производители будут выносить подлежащие продаже объемы (например, в пределах 10–15 % своих продаж за согласованный предстоящий период времени), торговля станет осуществляться в режиме ценового аукциона на реальные объемы поставок.
Невозможность продажи заявляемых объемов или их части по ценам, удовлетворяющим поставщиков, будет означать избыточность либо предложения, либо ценовых заявок. Как на каждой площадке такого рода, участники (продавцы и покупатели товарных партий) имеют возможность скорректировать свои предложения и достичь взаимоприемлемых условий сделки или отказаться от нее. Технические вопросы, которых, конечно же, немало, вполне поддаются решению. Этот путь будет сопровождаться резким повышением прозрачности рынка и уровня информированности участников. Он, безусловно, окажет воздействие и на ценовое поведение нефтяных бирж, которые сами скорректируют свою роль в новых условиях.
Легко предположить, что если производители (при участии потребителей и минимальном участии посредников) станут руководствоваться таким подходом, то возникнут вопросы другого рода. Хорошо, когда торгуемый товар широкодоступен, однороден и участников рынка много с каждой стороны. Для нефти однородность товара относительна (есть несколько базовых марок), а как быть с «раcпространенностью» товара?
Конечно, здесь играют роль природные факторы и принцип национального суверенитета над ресурсами. Когда нефтяные цены зашкаливали, а ОПЕК утверждала, что нефти на рынке много, развитые страны винили во всем происходившем «ресурсный национализм». Дескать, государственные компании стран-производителей неэффективны, не осуществляют (не могут, не хотят…) достаточного количества проектов и поэтому создают дефицит предложения нефти. Производители же объясняли, что стараются максимально развивать мощности, в том числе резервные, но не поспевают за растущим спросом. И совсем недавно ОПЕК снова заявила о том, что она также и в условиях кризиса и резкого падения цен осуществляет новые проекты и ставит перед собой задачу восстановления необходимого уровня резервных мощностей.
Возникают простые вопросы: а создают ли негосударственные компании – транснациональные корпорации (ТНК) достаточные резервные производственные мощности? какие факторы (кроме рыночных, наподобие влияния стран-потребителей) могут побудить их к расширению таких мощностей? почему сейчас, когда спрос начал сокращаться, полностью прекратились разговоры о зловредном поведении ОПЕК?
Есть и другой вопрос: обязаны ли производители и в этой системе «заливать» рынок своим ресурсом? Представляется, что ответ в целом отрицательный.
А как будет обеспечиваться ликвидность рынков? Естественным путем, то есть посредством предложения достаточного количества товара и числа участников торгов и, разумеется, с соблюдением принципов их открытости (для коммерческих участников, заинтересованных в сделках того типа, которые будут осуществляться на площадках).
Тогда есть шанс, что цены резко снизят волатильность, стабилизировавшись в рамках фундаментального коридора, верхняя граница которого связана с возможностью широкого перехода на другие энергоресурсы. Потребуется и понимание того, что необходима определенная умеренность поведения участников, в том числе их взаимная ответственность за долговременную стабильность рынков (включая создание резервов и умеренность в отношении государственной поддержки альтернативной энергетики – об этом новом направлении см. ниже).
Могут понадобиться параллельные шаги по взаимодействию в инвестиционных процессах, поскольку недостатки нефтяного рынка больше всего отражаются на инвестиционных решениях, а это является основой долгосрочной стабильности как нефтяной, так и газовой отраслей.
В достижении этих задач значительна роль государств, находящихся в разумном взаимодействии с частным бизнесом и использующих рыночные инструменты. Речь не идет о «социализации», как пугают некоторые аналитики. Но если чисто финансовый рынок так и не создал надежные инструменты для реализации таких долгосрочных проектов, как атомные либо гидростанции, то уйти от роли государства невозможно. Другое дело, что речь не должна идти об исключительно государственном инвестировании. Например, разумной мерой стал бы выпуск долгосрочных облигаций для частных инвесторов под реализацию таких проектов с соответствующими гарантиями, включая доходность, которая была бы выше доходности надежных депозитов.
ГАЗОВЫЙ РЫНОК
Остановлюсь отдельно на особенностях газового рынка, прежде всего европейского, с точки зрения поднятых выше вопросов.
Газовая отрасль еще в большей мере, чем нефтяная, нуждается в долгосрочной стабильности. Газовые проекты, в том числе строительство соответствующей инфраструктуры, как правило, более капиталоемкие и дольше окупаемые. Как известно, с учетом этого на европейском рынке сложилась система долгосрочных контрактов (ДК) со значительной компонентой (до 70–80 %) обязательств «бери-или-плати».
Почему стороны этих контрактов – как поставщики, так и покупатели – держатся за них? Контракты предусматривают не избавление от рисков вообще, а их разделение. Каждый из партнеров идет на те риски, которые ему легче принять на себя, – из-за положения на рынке, опыта и т. п. Общий принцип заключается в том, что покупатель несет риск по объемам поставок, а продавец – по ценам.
И действительно, покупатель оптовых контрактов – не конечный потребитель газа, а, по сути, перепродавец (параллельно предлагающий различные услуги). Он несет риски обеспечения перепродаж объемов, заявленных в контракте, по заложенным в него ценовым принципам.
На этапе развития рынка и роста потребления, в условиях естественных (и очевидных для потребителя) преимуществ газа, а кроме того, существования барьеров для входа конкурентов на рынок данного субъекта (оптового покупателя) риски ограниченны. Они есть, например, опасность неразумного налогообложения, неадекватного ценообразования в контрактах либо развития альтернативных технологий и энергоресурсов, в результате чего конкурентоспособность поставок газа по тому или иному контракту (заключаемому, как правило, на срок иногда свыше 20 лет) может измениться.
В ходе либерализации рынков риски значительно выше – это, в частности, регуляторные риски, связанные с облегчением неограниченного роста конкуренции на традиционном рынке покупателя в ходе его открытия. Идеологи реформы европейского газового рынка страдают раздвоением сознания. Изначально они надеялись вовсе избавиться от долгосрочных контрактов (так они понимали либеральный конкурентный рынок – цель преобразований), затем были вынуждены смириться с их существованием и даже признать их важность.
На новом этапе преобразований (заявленном в начале 2007 года, но пока окончательно не согласованном) возникла необходимость решать, какими механизмами в условиях той или иной формы отделения функций транспортировки газа от его поставки будет обеспечиваться необходимое развитие инфраструктуры. Ответа на этот вопрос пока нет.
Предложения, которые разрабатывают в Европе, уже прозвали «газовым Госпланом», поскольку они переводят процесс решения вопроса об инвестициях (напомним, наиболее болезненный для компаний газового сектора ввиду его высокой капиталоемкости) на уровень бюрократической структуры, возлагая исполнение обязательств по инвестированию (и соответствующую ответственность) на коммерческие структуры (операторы системы газоснабжения). В то же время сами долгосрочные контракты способны стать вполне рыночной основой для принятия соответствующих решений (подробнее см.: Владимир Фейгин. К Госплану в мировых масштабах // Мировая энергетика. 2007. № 8).
Итак, мы снова сталкиваемся с дилеммой: идеальные представления о рынке (приводящие на практике к возникновению монстров типа «газового Госплана») или прагматичные решения в виде долгосрочных контрактов, удачно разделяющие риски участников и создающие вполне рыночную основу долгосрочного развития.
Есть ли недостатки у ДК? Бесспорно. Например, неучет сезонности работы газового рынка и ценообразования на нем. Особенно это проявляется в период резких скачков нефтяных цен – как во второй половине 2008-го, когда за счет принятого в газовых контрактах запаздывания учета в ценовой формуле изменения цен нефтепродуктов конкурентоспособность газа снизилась. Эти и другие недостатки существующих ДК вполне поддаются анализу и исправлению, сами контракты могут стать более гибкими по формату и разнообразными (см.: Владимир Фейгин. К Госплану в мировых масштабах // Мировая энергетика. 2007. № 8).
Означает ли наличие долгосрочных контрактов, что другие формы контрактных отношений на газовом рынке не нужны? Конечно нет. Но можно ли обойтись без ДК в европейских реалиях, когда расстояния поставок составляют тысячи километров, а риски реализации проектов высоки? Раньше теоретики убеждали, что можно, но в новых условиях на финансовых рынках отрицательный ответ очевиден. Так, может быть, стоит признать реальность, вместо того чтобы по-прежнему втихую ненавидеть ДК и всячески деструктурировать этот рынок путем введения ограничительных механизмов для участия на них поставщиков либо для продвижения идей т. н. «новой энергетической политики» (НЭП), о которой речь пойдет ниже.
НОВЫЕ РИСКИ
Серьезным вызовом стабильности и предсказуемости энергетического сектора стали события, связанные с комплексом вопросов сохранения климата, энергосбережения, альтернативных источников энергии.
Сторонники радикальных мер сформулировали требования к развитым странам по снижению выбросов парниковых газов к середине столетия. Затем, приближая горизонт планирования к более практическим периодам, они определили круг до задач 2030 года, и, согласно новым сценариям – (в частности, Международного энергетического агентства, МЭА), – после определенного периода дальнейшего увеличения выбросов (прежде всего связанного с ростом экономики развивающихся стран) должно произойти их возвращение на нынешний уровень.
В соответствии с этими сценариями для достижения поставленной цели необходимы резкий скачок в области энергоэффективности, повышение роли атомной энергетики, намного более широкое использование возобновляемых источников и достаточно широкое применение новых, еще, по существу, не получивших опыт промышленного применения технологий типа CCS (улавливание и хранение газообразных промышленных выбросов, содержащих углерод). По сути, к 2030-му глобальное потребление базовых углеводородов – нефти, газа и угля – необходимо вернуть на сегодняшний уровень.
В период высоких цен на нефть развитые страны постоянно беспокоились по поводу недостаточности инвестиций в энергетический сектор. Хочется спросить экспертов МЭА: какую реакцию они ожидают от производителей энергоресурсов либо инвесторов в эту отрасль, если, по прогнозам, решение глобальных климатических проблем должно привести к тому, что результат инвестиций не будет востребован уже в близкой перспективе?
В середине ноября 2008 года Европейская комиссия выпустила обширный пакет документов по «новой энергетической политике». Он направлен на реализацию ранее заявленных целей «20-20-20», т. е. снижение в период до 2020-го выбросов парниковых газов на 20 %, повышение энергоэффективности на 20 % и доведение доли возобновляемых источников энергии по Европейскому союзу в целом до 20 %. Эти красивые по форме цели изначально не были подкреплены просчитанными мерами по их достижению, то есть оставались политическими заявлениями о намерениях.
В новый пакет документов по НЭП включены, наряду с различными предлагаемыми мерами, некоторые результаты предпринятого по заказу Еврокомиссии исследования сценариев развития энергопотребления Евросоюза. Вместе с базовым сценарием (который не приводит к цели «20-20-20») представлен альтернативный (или сценарий НЭП), в котором две из трех целей достигаются (а энергоэффективность увеличивается на 13–14 % вместо 20 %). При этом, в частности, абсолютное потребление энергии в ЕС к 2020 году снижается по сравнению с 2005-м, импорт газа также или незначительно вырастет, или снизится.
При первом же обсуждении данного сценария, прошедшем по инициативе Европейского союза в Москве в конце ноября, с европейской стороны прозвучали заверения в том, что «сценарий не является прогнозом». Это, видимо, должно звучать как призыв не относиться к отраженным в нем представлениям слишком серьезно. Действительно, даже поверхностный анализ представленного сценария показывает, что, например, запланированные в нем объемы импорта газа государствами Евросоюза на перспективу ниже суммарных объемов уже заключенных контрактов основных стран – поставщиков газа. Либо имеется в виду, что заключенные контракты при реализации определенных сценариев не будут выполняться, либо составители прогноза просто не озаботились такой «мелочью». Видимо, надо склоняться скорее ко второму варианту.
Как бы то ни было, впервые в пакете официальных документов ЕС закладываются такого рода мины под фундамент развития энергетического сотрудничества со странами-поставщиками, и прежде всего с Россией. Подобные сценарии, а тем более возможное проведение направленной политики по их реализации выводят риски в энергетике на качественно иной уровень.
Новый президент США Барак Обама также заявляет развитие альтернативной энергетики и новых энергетических технологий в качестве основных приоритетов политики своей администрации. Можно ожидать более активной роли Соединенных Штатов в разработке коллективных действий на период «пост-Киото». В Конгрессе уже обсуждаются законопроекты в отношении более жестких мер по парниковым выбросам. Но, анализируя реалистичные пути решения этих задач, сами американские профессионалы-энергетики приходят к выводу, что основная роль отводится именно природному газу, как экологичному и эффективному энергоносителю.
Представляется, что неизбежно предстоит анализ того, почему выводы разных экспертов (США и ЕС) столь сильно различаются.
Другой круг вопросов связан с возможными массированными госинвестициями развитых стран в альтернативную энергетику и вообще в энергетические и энергосберегающие технологии. Развитие этих технологий, совершенствование оборудования и методов интересны и важны для всех стран, поскольку в противном случае человечество неизбежно столкнется с нехваткой энергоресурсов и/или их неприемлемо высокой стоимостью. Вместе с тем, если связанные с этим попытки ускоренного ухода от углеводородной зависимости будут осуществляться путем массированного государственного субсидирования, то производители вправе ставить вопрос о том, не нарушает ли такой подход баланс интересов сторон и принципы энергобезопасности. Здесь напрашивается определенная аналогия с принципами «честной торговли», которые согласовываются странами в рамках Всемирной торговой организации.
НЕКОТОРЫЕ ВЫВОДЫ
Финансовые рынки в прежнем виде работать не будут; очевидно, что необходимо изменить модель регулирования (см., в частности: Владимир Фейгин. Финансово-экономический кризис: некоторые уроки и направления модернизации системы // Время новостей. 2008. 24 октября). Это должно отразиться и на модели работы товарных рынков.
Если представить себе, что очевидные причины, вызвавшие нынешний кризис, преодолены, все равно остается критическая масса рисков, препятствующих возврату на траекторию быстрого развития (они описаны выше). Нужны механизмы повышения степени предсказуемости и снижения рисков – безответственного расширения волатильности, перекоса в краткосрочный интерес. Это, конечно, включает в себя и межгосударственные инструменты, и более высокий уровень информированности, и неконфронтационное взаимодействие участников. Механизмы стабилизации могут быть различными – желательно достигнуть взаимопонимания относительно их приемлемости.
Необходимо ограничить вмешательство государства (особенно в период после острой фазы кризиса), причем отнюдь не только на стороне производителей.
Отказ от согласованных действий чреват конфронтационно-катастрофическими сценариями наподобие массового отказа производителей от поставок достаточных объемов сырья на рынок при сверхнизких ценах либо предотвращения такого или сходного развития событий неконвенциальными (возможно, силовыми) методами, – если преодоление проблем и односторонних подходов не станет общей задачей.
И, наконец, вопрос о том, хватит ли всего этого при наличии глобальных дисбалансов, или параллельно пойдет процесс их смягчения, выходит за рамки данной публикации.
