Организации Североатлантического договора исполнилось 70 лет. Биография юбиляра делится на две не совсем равные части. Первые 40 — эпоха, когда НАТО четко сознавало свою миссию и было в высшей степени востребовано. Но ничего не предпринимало, ограничиваясь поддержанием себя в состоянии готовности на случай, который так и не наступил. Вторые 30 — все наоборот.
Период бурной активности, внутренней динамики, внешней экспансии и войн по разным оказиям. И все меньше понимания, с какой целью это делается.
К первому этапу вопросов нет. Холодная война требовала институционального оформления, и конструкция с противостоящими сверхдержавами, вокруг которых сформировались сферы притяжения, была стройной и логичной. НАТО — ровесник ядерного сдерживания. Альянс появился одновременно с обретением СССР атомной бомбы и установлением паритета. Соответственно, потенциальный конфликт сразу обрел бы экзистенциальный характер, и основные усилия тратились на то, чтобы в него не сорваться. Противостоящие блоки были призваны демонстрировать готовность к схватке, но не реально в ней участвовать. Функцию свою они выполнили. Война осталась холодной.
Второй этап парадоксален. Североатлантический блок вышел победителем из конфронтации ХХ столетия. По формальным показателям он превратился в самый могущественный военно-политический альянс в истории человечества. Мощь оттенялась тем фактом, что противников у него не было. По совокупному потенциалу НАТО должно было, без сомнения, нацеливаться на выполнение глобальных задач. Тем более что именно эта организация служила квинтэссенцией коллективного Запада, прежде всего идеологической. НАТО — уникальный альянс, в его основе лежит ценностно-идеологическая близость стран с аналогичной политической культурой. И с исчезновением прямой и явной угрозы, которая сплачивала, роль ценностей как скрепляющего цемента должна была только возрасти.
Расширение НАТО и включение в него бывших стран социалистического лагеря было, надо признать, естественным результатом конца холодной войны. «Серой зоны» в Европе остаться не могло. Победившая сторона осваивала наследство проигравшей. Закончись противостояние иначе, стань Советский Союз гегемоном, вряд ли Бенилюкс или Дания избежали бы членства в Организации Варшавского договора.
Для США и стран Западной Европы расширение НАТО и Евросоюза (которые находились не в прямой, но непосредственной связи) было способом упорядочить европейское пространство. Главный смысл распространения евроатлантических институтов заключался в трансформации присоединяемых территорий, дабы усилить влияние ведущих государств, но прежде всего для того, чтобы «промежуточная Европа» не создавала им впредь проблем, как это случалось на протяжении столетий. И ценностно-идеологическая унификация в этом плане была наиболее эффективным инструментом. От кандидатов и новых членов требовали соответствия критериям современного демократического устройства и приверженности общим ценностям.
Тут и начались нестыковки. Потому что для стран, которые искренне стремились вступить, альянс был ценен исключительно в своей основной ипостаси — как гарантия безопасности.
НАТО от этой миссии не отказывалось. Но одновременно никто не рассчитывал, что статья V Североатлантического договора о коллективной обороне будет востребована буквально для защиты, например, Эстонии или Румынии. Вообще, функция территориальной обороны считалась уходящей, мол, XXI век — время совсем других вызовов и угроз. Ну и не станет же Америка рисковать ядерной войной с Россией ради восточноевропейской периферии… Официально этого никто не говорил, но на частном уровне автор этих строк слышал подобные высказывания не один раз и из вполне ответственных уст.
Иван Крастев, один из самых проницательных комментаторов европейской политики, точно замечает в своей новой книге: время, которое считалось периодом великой трансформации бывшего коммунистического пространства, оказалось во многом эпохой великой имитации. Передовые западные институты и практики стали считаться правильными и безальтернативными, а принятие их — билетом в приличное общество. И выстраивание либерально-демократических фасадов поглотило тех, кто прежде всего хотел обрести безопасное «место в строю».
Несправедливо утверждать, что все реформирование посткоммунистических стран было фикцией. Однако степень успешности сильно варьировалась, и чем дальше от «ядра», тем больше «отделочные работы» преобладали над «капитальным ремонтом». Имитация благопристойности и добропорядочного поведения, чтобы получить «зачет» у западных кураторов, была не всегда сознательной, иногда неосознанной, но результат получался один — сооружение общепринятых форм с самобытным содержанием.
Свежий украинских сюжет можно считать настоящей кульминацией этого процесса. Президентом крупной восточноевропейской страны, суть политики которой годами, если не десятилетиями составляла тяга в НАТО и ЕС, вероятнее всего, станет профессиональный практикующий лицедей. Он будет попросту играть роль главы государства — в прямом смысле этого слова. А эффективно функционирующая плюралистическая парламентская демократия становится при нем идеальным вместилищем кланово-олигархической и очень далекой от реального народовластия модели.
Но главный парадокс даже не в этом. Старая советская хохма о плановой экономике гласила: «Мы делаем вид, что работаем, они (начальство) делают вид, что нам платят». Это относится и к НАТО. Новые страны-члены изображают усердие в том, как они сами себя меняют, дабы быть достойными участия в самом сильном и престижном альянсе планеты. А сам альянс прикидывается, что готов горой встать за них, если вдруг что. Между тем НАТО теряет внутреннюю целостность даже в своей наиболее устойчивой и старой части — трансатлантической связи Западной Европы. Споры о пропорции расходов — сколько должен платить Старый, а сколько Новый свет — перетекают в дискуссию куда более широкую: а за что платить, каково целеполагание альянса? Угрозы, которая искренне объединила бы Литву с Португалией, а Канаду с Турцией, нет. А на этом фоне разговоры о нерушимом единстве и символические жесты, наподобие отправки батальонов в Польшу и Прибалтику, выглядят еще одной имитацией. Действительная же готовность вступить в боестолкновение ради небольшого союзника на окраине зоны ответственности подвергается постоянному сомнению.
При этом глобальная роль, на которую НАТО нацеливалось после конца холодной войны, альянсу не далась. В этом нет ничего странного. Несмотря на огромный потенциал Североатлантический блок — региональная организация безопасности, что и следует из ее названия. Для этого она создавалась, в этом качестве преуспела. Попытка перелицевать НАТО под общемировые задачи, не меняя организацию по существу, заведомо не получилась. Пока мир оставался пирамидальным, руководимым из США, глобальный охват альянса можно было по крайней мере опять-таки имитировать. Переход Америки к другому типу доминирования — давление без ответственности, «мир через силу», как говорится в концепции Трампа, а главное — сосредоточение внимания на Азии, не позволяет больше делать вид. Нагнетающийся конфликт между Соединенными Штатами и Китаем, который в крайнем сценарии может перейти и в военную фазу, заставит европейских союзников решать: готовы ли они выполнять союзнический долг для защиты экономических интересов старшего партнера очень далеко от изначальной зоны ответственности? Ответ как минимум неочевиден, а вероятно, и отрицателен.
Холодная война была временем неприятным, но, без сомнения, серьезным. Слова предпочитали взвешивать, поступки продумывать, риски просчитывать. Время, пришедшее на смену, стало эдаким расслаблением. Мол, такая огромная опасность миновала, что можно и снизить самоконтроль, не бояться того, что многие, включая Генри Киссинджера, называли «стратегической фривольностью». В сочетании с имитационными трансформациями это создало среду, в которой непонятно, что реально, а что мнимо, где проходят настоящие недекларативные «красные линии» и есть ли они вообще. Торжественно отпраздновав 70-летие, НАТО придется снова заняться раскрашиванием этих линий. Либо позволить их проводить уже другим организациям, построенным по другим принципам.
Журнал «Огонёк»
