В первой половине XIX
века Кавказский регион являлся постоянным источником раздражения в
российско-европейских отношениях. Лондон стремился превратить
Кавказ в барьер на пути возможного продвижения России в Иран,
Турцию, Индию. Париж эпизодически использовал эту территорию для
противостояния Англии и России и решения собственных
колониально-имперских задач на Среднем Востоке. В Петербурге и
Тифлисе с подозрением следили за действиями западных держав,
допуская любое развитие событий. Международная напряженность вокруг
кавказского вопроса, сохранявшаяся до середины 60-х годов XIX века,
едва не привела к англо-российскому столкновению (1837) и в конце
концов отчасти стала той питательной средой, в которой вызрели
предпосылки вполне «мировой» по содержанию и последствиям Крымской
войны, разрушевшей основы венского порядка и положившей конец
«долгому миру» в Европе.
После поражения Шамиля
в Чечне и Дагестане (1859) и подавления антироссийского
сопротивления в Черкесии (1864) Запад счел более неразумным делать
ставку на внутрикавказские силы. Европа де-факто признала Кавказ
имперским владением России, и европейская политика в этом регионе
приобрела преимущественно экономическое содержание. В результате
конфликтогенность отношений между Россией и европейскими державами
сократилась до безопасного минимума, заметно изменилось российское
восприятие западного присутствия на Кавказе. Конфронтационная
модель уступила место кооперационной: коль скоро
международно-правовой, то есть политический, статус Кавказа Европой
уже не оспаривался, Петербург начал оказывать поддержку и
покровительство английскому, французскому, германскому,
бельгийскому и голландскому капиталу, каждый из которых осваивал
кавказское экономическое пространство. Такое положение сохранялось
вплоть до Первой мировой войны.
Потрясения 1914–1921
годов вернули Кавказ в поле жесточайшей геополитической
конкуренции, вновь выдвинув на передний план военно-стратегическую
значимость региона для Германии, Англии и Франции. Западные державы
играли на разновекторных интересах местных социальных,
этнократических, конфессиональных, культурных элит, с одной
стороны, и настолько же неоднозначных устремлениях пестрой народной
массы – с другой. Моральные или идеологические соображения
отступили перед абсолютно прагматическими целями воюющих государств
– победить любой ценой.
Октябрьская революция и
крах возглавляемого Германией военно-политического блока поставили
в повестку дня международный дележ имперского наследия России на
Кавказе. Это внесло еще больший беспорядок в и без того хаотичную
картину кавказской жизни периода Гражданской войны и вооруженной
интервенции. В конце концов у Антанты не осталось ни сил, ни
желания разбираться в местной политической ситуации с ее
причудливыми социальными альянсами, карикатурными государствами,
самозванными лидерами. На самом деле Англия, Франция и США
изначально не имели вразумительного ответа на вопрос, что делать на
Кавказе и с Кавказом.
У большевиков же такой
ответ был, что принесло им победу над внутренними соперниками и
иностранными интервентами. В итоге Кавказ как проблема
международной политики исчез на многие
десятилетия.
НЕУДОБНАЯ РЕАЛЬНОСТЬ
С 1991 года внимание
объединяющейся и объединенной Европы к Кавказскому региону
возродилось. Ситуация беспрецедентна: никогда еще страны Закавказья
не имели столь реальной возможности сформулировать свои
национальные задачи в качестве полноправных участников
международного сообщества. Никогда еще Европа не идентифицировала
себя как самостоятельный международный субъект, имеющий собственные
внешнеполитические установки. И никогда прежде европейский
«концерт» не расширялся так стремительно.
До сих пор Европейский
союз прирастал государствами и народами, принадлежащими к
европейскому культурно-историческому и географическому
пространству. Кавказ же никогда не был органичной частью западной
цивилизации, в силу чего интегрировать регион в Евросоюз (о чем
сейчас много говорят в закавказских столицах) даже на условиях
ассоциированного членства будет чрезвычайно сложно, особенно когда
вопрос о европейской идентичности встанет еще более
остро.
Но, в конце концов,
дело даже не в этом, а в способности и готовности Европы развязать
кавказские гордиевы узлы (нагорнокарабахский, абхазский,
южноосетинский и другие), и это при том, что невозможно точно
определить, какие из них представляют собой наиболее сложную и
чреватую опасностями проблему. Кто и как разрешит конфликт между
Азербайджаном и Арменией? Что ждет фактически распавшуюся
грузинскую мнимую мини-империю, какими методами и какой ценой ее
можно возродить, да и стоит ли это делать? Приживутся ли
демократические институты, насажденные извне, на почве, никогда не
знавшей демократии, и станут ли они эффективным инструментом
поддержания хотя бы минимального уровня стабильности и
безопасности?
Если главный мотив
проникновения ЕС на Кавказ состоит в обеспечении контроля над
каспийскими энергоресурсами, то нужно ли для этого идти таким
нелегким путем, как превращение региона в составную часть Европы? А
если речь не только о нефти и газе, то нелишне было бы произвести
тщательный политический подсчет возможных выгод и неизбежных
издержек.
Любой проект,
разработанный для Кавказа без учета интересов России, обречен на
неудачу. Непосредственное соседство России с Южным Кавказом
автоматически обращает этот регион в проблему национальной
безопасности Российского государства. Право защищать южные рубежи
России от самых разнообразных угроз из Закавказья – последнее, с
чем будет готов расстаться Кремль. Приметы ужесточения такой
позиции уже налицо, и отступления от нее в ближайшей перспективе не
предвидится; тут не уйти от исторической традиции и геополитической
реальности.
Европа является на
кавказском геополитическом поле сугубо внешним игроком, а в ее
нынешнем структурном и институциональном качестве (ЕС) – игроком
еще и совершенно новым. Какие бы цели ни декларировал Европейский
союз, его присутствие в регионе, еще недавно входившем в состав
СССР, воспринимается и будет восприниматься Москвой с
настороженностью. О реакции Кремля на вероятное развертывание
военных инфраструктур НАТО и (или) Евросоюза на южном фланге России
и говорить нечего. Объяснять такие шаги необходимостью охраны
нефтепроводов и предотвращения межэтнических конфликтов – значит
преувеличивать запасы терпения, благодушия и наивности у
российского руководства.
В настоящее время очень
трудно определить точные контуры того компромисса с Западом в
Закавказье, на который согласится Москва. Россия, судя по всему, не
будет возражать против взаимовыгодного делового партнерства и
честной экономической конкуренции. Но идея превращения
Азербайджана, Грузии или Армении в военно-политический филиал ЕС
натолкнется на сопротивление России со всеми вытекающими отсюда
негативными последствиями для дела мира и стабильности на Южном
Кавказе. Тогда, кстати говоря, усложнится проблема, связанная с
гарантиями бесперебойных поставок на Запад каспийского
энергосырья.
Конечно, было бы
лукавством говорить о европейском военном присутствии в Закавказье
как о свершившемся факте. Но дело в том, что для постсоветского
пространства вообще и для Закавказья в частности эпоха сюрпризов, в
том числе и неприятных, не закончилась. К неожиданностям нужно
готовиться и Европе. Это означает, что необходимо взаимопонимание,
доверие и тесное партнерство на основе априорного признания Западом
объективной и неудобной для него реальности: у России есть и будут
интересы в Закавказье, требующие к себе уважения не на словах, а на
деле.
«НЕ НРАВИТСЯ ВСЁ»
Между тем все чаще
озвучивается мысль о том, что Россия, дескать, утратила способность
нести ответственность за постсоветское Закавказье, а посему это
бремя должен взвалить на себя Запад. В соответствии с модным на
Западе тезисом Грузия, Армения и Азербайджан нуждаются в новых
идеях, новых учителях и новых покровителях. Импортированная
демократия правоверного толка и самоорганизующаяся рыночная
экономика по-прежнему считаются панацеей от всех постсоветских
болезней. Реинтеграционные усилия Москвы, чаще всего весьма
малоэффективные, встречают жесткое сопротивление, что неизбежно
приводит к усилению дестабилизации именно там, где ее хотят
избежать.
Представители
европейского экспертного сообщества объявляют об окончательном
завершении имперского периода в российской истории и о готовности
Запада пресечь на корню малейшие реставраторские поползновения
Москвы. Никого уже не смущают ни тезис «нам не нужна сильная
Россия», ни вытекающая из него идея о том, что «нам не нужна единая
Россия».
Многие аналитики не
отрицают, что идея суверенитета и территориальной целостности
государства перестала быть аксиомой. Запад не собирается скрывать
свою приверженность двойным стандартам в данном вопросе. Когда
стояла задача развала СССР и последующего максимально возможного
ослабления России, во главе угла оказывался принцип самоопределения
народов. А когда понадобилось создать вокруг России сдерживающий
барьер, то его готовы строить из чего угодно, в том числе из
«государств-неудачников». И тут уже принципиальной роли не играют
ни их несостоятельность, ни уровень демократии, ни политическая
культура вождей, ни положение национальных меньшинств, ни нарушения
прав человека, ни степень соответствия стандартам рыночной
экономики. Что действительно значимо, так это их решимость
объединиться против России с другими такими же постсоветскими
фрондерами. Применительно к ним Запад провозглашает «священную»
идею о государственно-территориальной целостности, поддерживая и
борьбу «центра» против фактически независимых провинций, и решение
об упразднении автономий, и революционные импровизации, нацеленные
на свержение неугодных региональных лидеров: мол, местные
сепаратистски ориентированные власти отстаивают свободу грабить
народ, совершать финансовые махинации, обворовывать казну, взимать
мзду с преступников, создавать кланово-мафиозную структуру
административного управления. Все это – правда, но правда, однако,
и в том, что карающий «центр» живет по точно таким же правилам, но
только масштаб коррупции и морального разложения шире в силу
бЧльших возможностей. Цивилизованный Запад вынужден терпеть разгул
закавказских «демократий» во имя геополитических целей.
После не очень долгой
паузы, вызванной событиями 11 сентября 2001 года, оправившийся от
шока Запад вновь подверг Москву пропагандистскому прессингу по
поводу Чечни. «Террористы» и «бандиты» опять превратились в
«повстанцев», внутрироссийский вопрос – в международный, а права
человека – в абсолютную ценность, стоящую неизмеримо выше прав
людей. Любой шаг кремлевского руководства подвергается критике. Не
нравится все: курс на создание в Чечне дееспособных органов
управления и контроля за ситуацией, стремление восстановить
хозяйство и наладить мирный быт, идея о разоружении населения путем
скупки оружия, амнистирование боевиков, система организации местных
выборов, возвращение беженцев и пр. Создается такое впечатление:
чем больше удается, тем меньше это нравится. Плохо, стало быть, не
то, что жизнь чеченцев мало-помалу устраивается, а то, что она
устраивается Россией.
Прагматичный Запад
прекрасно осознаёт, что на постсоветских просторах будет
доминировать (открыто или негласно) тот, кто сумеет обеспечить там
мир и благополучие. Именно поэтому миротворческие инициативы нашей
страны подвергаются демонстративному обструкционизму. В качестве
«теоретического» оправдания подобного поведения европейские
аналитики ссылаются на опасения Запада в связи с тем, что Россия,
не состоявшись как цивилизованное государство, поддастся соблазну
пойти по неоимперскому пути. Итоги постсоветского развития России
на совершенно мизерном по историческим меркам временнЧм отрезке
преподносятся как провальные: неизвестно, победил ли капитализм, но
демократия уж точно проиграла. Россия сохранила культуру насилия,
не обретя культуры власти. Своей неспособностью найти и понять себя
она только пугает Запад и провоцирует его на нервозный поиск
средств защиты. Вместе с тем нет и намека на то, что часть вины за
произошедшее несут западные страны.
Риторика по поводу
отсутствия альтернативы политике «стирания разделительных линий»
заканчивается там, где речь заходит об интересах России на Кавказе.
Молчаливо признается целесообразность превращения Главного
Кавказского хребта в «санитарный кордон», причем даются четкие
ответы на вопрос, кому это выгодно. Здесь, кстати, и у Москвы
найдется ответ, если она безоглядно увлечется темой необходимости
возведения на Кавказе барьеров против террористических и прочих
угроз с Юга.
Все это сопровождается
призывами к наращиванию силового потенциала Европейского союза
ввиду сокращения американского военного присутствия в
Европе.
REALPOLITIK ПО-КАВКАЗСКИ
Впрочем, было бы
серьезной ошибкой считать западных политиков и работающих на них
интеллектуалов монолитной корпорацией единомышленников. Есть
аналитики, не видящие никакого резона в том, чтобы растрачивать
силы на реализацию рискованной стратегии вытеснения России из
традиционных сфер ее влияния. Поскольку заменить нашу страну Запад
по целому ряду причин не в состоянии, лучше уж оставить все так,
как сложилось исторически. Москва всегда найдет общий язык с бывшей
советской периферией, с которой европейские лидеры не умеют
разговаривать. Поэтому рациональнее всего сотрудничать с Россией, а
не соперничать: так можно добиться гораздо большего.
Также встречает
понимание идея о недопустимости образования на постсоветском
пространстве вакуума силы, ибо он будет стихийно заполнен
экстремистской идеологией и агрессивной политикой. По сравнению с
региональными и глобальными последствиями этого явления
противоречия между Россией и Западом покажутся детскими шалостями.
Вероятность возникновения подобного вакуума велика, если случится,
что ЕС (совместно с США или без них) вначале возьмет на себя
ответственность за положение дел (включая сферу безопасности) в
новых независимых государствах, а затем, столкнувшись с проблемами,
аналогичными афганским и иракским, ретируется, как уже приходилось
это делать американцам. Москва же имеет огромный исторический опыт
общения с политическим истеблишментом Закавказья и Центральной
Азии, а также немалые миротворческие заслуги в тех регионах. Там
привыкли к ее стилю поведения, хотя и не отличающемуся
изысканностью и деликатностью, но, возможно, как раз поэтому и
приносящему плоды.
Иные западные эксперты
настоятельно рекомендуют Евросоюзу (и США) помнить, что Кавказ есть
тончайшая и легко воспламеняемая материя, предполагающая крайне
осторожное обращение с ней. Успех применения здесь
политтехнологических моделей, удачно испытанных в других регионах
мира, отнюдь не гарантирован. Пожалуй, не иначе как реализмом
высшей пробы можно назвать призывы отдельных наблюдателей к
осознанию характерной (впрочем, имеющей глубокую историческую
подоплеку) особенности нынешней ситуации на Кавказе. Суть ее в том,
что Россия – приоритетный партнер для кавказских политических элит
и попытки их переориентации приведут к еще большему обострению
внутрирегиональных и международных противоречий.
Заслуживает внимания
мысль о том, что Северный Кавказ находится под пристальным
наблюдением ближневосточных террористических организаций,
деятельность которых может приобрести там широкий размах, если
Россия будет провоцировать их на это своей слабой и
непоследовательной политикой.
Бытуют и другие
вариации на тему «Как нам [Западу] обустроить постсоветское
пространство, не упустив исторического шанса». Судьба российского и
советского имперского наследства осмысливается по-разному, но
всегда в контексте западных национальных или, теперь уже скорее,
наднациональных интересов. Совпадут ли они с интересами России или
нет – вопрос не самый важный. Хорошо бы, конечно, чтобы совпали,
поскольку это избавит от лишних хлопот. Но если этого не
произойдет, Запад горевать не станет. Ведь суть государственной
политики – забота о собственном благе.
Нет единомыслия и в
среде российских интеллектуалов. Инерция прежней идеологической
угодливости по отношению к Западу идет на убыль. Одновременно
усиливается «реально-политическое» направление, основанное на таких
принципах, как государственничество и державность. Запад относится
к ним с понятной настороженностью, хотя именно он привил нам навыки
распознавания полезного и вредного для
России.
Наличие различных
подходов к политике России на Кавказе иллюстрируют недавние события
в этом регионе. Одни наблюдатели склонны считать позицию, занятую
Кремлем в аджарском кризисе, «прорывом», ибо она демонстрирует
цивилизованному Западу пример бескорыстного служения делу мира и
стабильности. Другие так и не возьмут в толк, какими же это
заслугами снискало тбилисское руководство расположение Москвы. Не
систематическими ли усилиями по насаждению русофобской истерии в
Грузии? Или своим прозападным и пронатовским курсом? Или, быть
может, усердием в создании антироссийских альянсов по всему
периметру российских границ? Так или иначе, но успешная
инсценировка «революции роз» в Аджарии не состоялась бы без
поддержки Москвы и тогда для младогрузинских реформаторов все могло
бы закончиться катастрофой. Тем, кому не по душе внешнеполитическая
благотворительность, остается надеяться, что это не бесплодный
альтруистический жест.
В завтрашнюю
благодарность за вчерашнюю помощь не стоит верить. Не лучше ли
недвусмысленно дать понять, что логическим следствием добровольного
или принудительного ухода России из Закавказья будет ее отказ от
всякого рода усилий по «бархатизации» опасных революционных
процессов в регионе, а также от любых моральных и правовых
обязательств по сохранению целостности тамошних государств?
Уходить, так уходить. Постсоветские новообразования, которые не в
состоянии сами защитить свой суверенитет и государственное
единство, заслужили то, что с ними произошло, происходит и еще
произойдет.
* * *
В высших политических
кругах России усиливаются тревожные настроения по поводу
массированного проникновения Запада в Закавказье. Попытки найти
адекватный ответ на этот вызов воплотились в международно-правовом
оформлении института «кавказской четверки» (Азербайджан, Армения,
Грузия и Россия) как главного инструмента решения региональных
проблем и осуществления региональной интеграции.
Предвидеть все повороты
и перепады глобальной, региональной и локальной конъюнктуры
практически невозможно. А потому России и Европе важно заранее
договориться о правилах игры и средствах, способных помочь избежать
наихудшего сценария в регионе, в котором взрывоопасные тенденции
сохранятся и в обозримом будущем.
России не нужен «закат
Европы», а Европе ни к чему «закат России». У Европейского союза
нет и не будет другого доверенного лица на постсоветском
пространстве и более естественного партнера в деле урегулирования
постсоветских конфликтов. Две соседние и хорошо знакомые друг другу
цивилизации стоят перед небывало сложным вызовом судьбы, которая
уже не раз наказывала их за нежелание «взяться за руки, чтоб не
пропасть поодиночке».
