Коронавирус приобрёл масштабы глобальной пандемии, и политическая система Китая превратилась в актуальную тему для крупнейших западных газет и социальных медиа. Первоначальные медленные шаги китайского правительства по распознанию вируса в Ухане были восприняты как доказательство того, что авторитарный режим склонен скрывать неприятные для себя новости, а принятые впоследствии строгие карантинные меры – как свидетельство жёсткости такого режима.
Как житель Пекина я сам лично сталкивался с этими суровыми карантинными мероприятиями. Однако в этой статье я не намерен рассуждать об их плюсах и минусах. В конечном счёте полностью оценить их возможно только после того, как пандемия закончится.
Вместо этого я сделаю шаг в сторону и предложу свою интерпретацию политической системы Китая. В частности, приведу сравнение с конфуцианским государством, идеальным типом правления, построенным на конфуцианских учениях, которые, несмотря на их различия с либеральными идеями, согласуются с многовековыми традициями Китая, а также с психологическими предрасположенностями простых китайцев. Надеюсь, это сравнение поможет Западу более здраво судить о политической системе Китая, и, сделав более смелый шаг, предположу, что оно позволит Западу лучше понять сильные и слабые стороны самой либеральной демократии.
Конфуцианский мир
Демократические режимы, практикуемые во всём мире, построены на представлении об идеальном типе правления, а именно – на либеральной демократии, которая восходит к теориям общественного договора Томаса Гоббса и Джона Локка. Гоббс начал с так называемого «естественного состояния», в котором каждый человек наделен набором естественных прав, наиболее неотчуждаемым среди которых является право на самозащиту. Но каждый человек также склонен стремиться к эгоистичному обладанию бóльшим, поэтому естественное состояние становится миром, в котором человек человеку волк. Чтобы добиться мира, люди заключают общественный договор о передаче части своих естественных прав всемогущему правительству – Левиафану.
Локк подверг концепцию «естественного состояния» Гоббса пересмотру, возложив обязанность исполнения естественных законов на каждого человека. Эти законы позволяют индивидам владеть собственностью, но также ограничивают её: индивиды не могут обладать чем-то бóльшим, чем требуется для их существования. Единственная проблема этой концепции состоит в том, что вы не можете быть уверены, что другие люди будут следовать естественным законам. В результате они формируют общество, становясь его гражданами и совместно договариваясь о создании правительства под их контролем. Автократия, к которой Гоббс, к слову, относился терпимо, исключается, поскольку она хуже анархии в естественном состоянии. Для Локка мысль о таком правительстве больше похожа на желание быть съеденным львом, чем быть потревоженным козами. Таким образом, либеральная демократия – есть не что иное, как гуманным образом сконструированный общественный договор, участниками которого являются эгоистичные индивиды.
Конфуцианское государство имеет иную отправную точку. Согласно Конфуцию (551–479 до н.э.), люди рождаются наделёнными разной природой. Некоторые из них умны, а некоторые глупы. Самых умных и самых глупых изменить невозможно, но тех, кто между ними, можно изменить путём обучения и практики. В результате общество состоит из двух больших социальных категорий: благородных мужей (цзюньцзы) и мелких людей, или обывателей (сяожэнь). Благородный муж заботится о вещах, выходящих за рамки его собственного благополучия, а мелкий человек печётся только о себе. Итак, Конфуций считал, что человеческая природа – это сложная комбинация личных характеристик, варьирующихся от приоритета личных интересов до благородных целей. Это убеждение согласуется с научными наблюдениями над двумя близкими родственниками homo sapiens, шимпанзе и бонобо, о чём свидетельствуют яркие истории, рассказанные нидерландским биологом Франсом де Ваалем в его знаменитой книге «Политика шимпанзе». Но это согласуется и с тем, что мы наблюдаем в нашей повседневной жизни. Для Конфуция человеческая природа – это обобщение наблюдений за человеком, а она сложна и комплексна. Для Гоббса и Локка человеческая природа является неким социальным конструктом и определяется исключительно индивидуальной рациональностью. Каковы последствия этого различия? Они намного больше, чем могут показаться.
Конфуцианское государство против либеральной демократии
Начнём с фундаментального различия двух философий: либеральная демократия предполагает, что все люди созданы равными, в учении же о конфуцианском государстве такой посылки нет. Конфуцианское отрицание должно звучать тревожно для многих людей.
Конфуцианство в этом смысле признаёт только реальность. Однако это не означает, что конфуцианец обязательно отрицает стремление к равенству. На самом деле многие современные конфуцианцы яростно защищают равенство и личную свободу. Конфуцианство в этом смысле является своего рода позитивным реализмом – признаёт, что мир несовершенен, но обещает сделать его лучше.
Во-вторых, общество должно быть организовано в виде иерархии, требующей соответствующей квалификации. Этой идеи придерживаются не только конфуцианцы. У отцов-основателей Соединённых Штатов имелись схожие соображения. В знаменитых «Записках Федералиста» Александр Гамильтон прямо утверждал, что президентство не предназначено для человека, не обладающего необходимыми качествами, и американская Конституция наделила правом избирать президента за коллегию выборщиков, которая, как предполагалось, должна была состоять из представителей элиты, выдвинутых местными сообществами. Современный конфуцианский философ Дэниел Белл проводит различие между хорошими и плохими иерархическими системами. Дурные иерархии, такие как кастовая система, цементируют социальное разделение и являются угнетающими по своей природе; хорошие же допускают восходящую мобильность и поощряют людей к самосовершенствованию. Признавая, что люди рождаются разными, конфуцианцы поощряют людей к самосовершенствованию путём самоограничения и самообучения. К слову, благодаря государственной экзаменационной системе (кэцзюй) исторический Китай был одним из древних обществ с самой высокой степенью восходящей мобильности.
В-третьих, критерием отбора лидеров является квалификация, а не политические платформы или политические программы. Для конфуцианца конечной целью лидера является достижение добродетельного правления, или жэнь. Причём это не зависит от его ответственности перед народом и подотчётности ему, как того требует либеральная демократия. Это скорее связано с его собственными качествами добродетельного правителя.
О добродетельном правителе
Как стать добродетельным правителем? Достижение столь высокого статуса происходит через обучение. С тех пор как император У-ди (156–87 до н.э., седьмой император династии Хань) принял конфуцианство в качестве государственной идеологии, каждый китайский император всю свою жизнь изучал конфуцианство. В молодости к нему был приставлен конфуцианский учитель, и после того, как он вступил на царство, ему приходилось регулярно посещать занятия (цзинъянь) по указанию конфуцианских учителей. Это требование предъявлялось не одному лишь императору – чиновники в его правительстве также должны были совершенствоваться, изучая конфуцианство. Система государственных экзаменов, или кэцзюй, была создана для того, чтобы открывать таланты среди молодёжи. До династии Мин (1368–1644) правительство возглавляли премьер-министры. По мнению конфуцианского учёного из династии Сун, премьер-министра следует судить по тому, насколько хорошо ему удаётся поддерживать мир в стране, а императора – по тому, насколько хорошо он учился конфуцианской мудрости.
Вот почему Джек Ма (Ма Юнь) и Пони Ма (Ма Хуатэн), два самых богатых человека в сегодняшнем Китае, – кумиры молодёжи. Китай, к слову, далеко не такое коллективистское общество, как долгое время полагали сами же китайцы или иностранцы. Люди делегируют всю общественную сферу власти и подчиняются ей. Именно это создает образ китайцев как более коллективистской нации по сравнению с западными обществами. Но власти, в свою очередь, должны играть активную роль в общественной сфере, чтобы совершенствовать общее благосостояние. Ответственность, а не подотчётность, является движущей силой власти в Китае.
Рекрутирование политического персонала
В конфуцианском мире государством управляют чиновники, избранные на основе их добродетелей и профессиональных способностей. Кто же в таком случае уполномочен их выбирать? В условиях демократии это делается путём всенародного голосования. В основе – предположение, что необходимая коллективная мудрость может быть достигнута с помощью объединения голосов граждан. Гамильтон отверг это предположение на том основании, что избиратели легко поддаются влиянию политиков-оппортунистов. Конфуцианство отвергает подобное предположение на аналогичной основе: люди на своём пути к добродетели имеют разный уровень достижений, а значит, некоторые из них более способны выносить правильные суждения, чем другие. Поэтому задача подбора чиновников должна быть возложена на людей, которые сами обладают высоким уровнем добродетели и способностей. В Древнем Китае такую задачу брали на себя высокопоставленные чиновники и сам император. Сегодня её выполняет Коммунистическая партия Китая (КПК). То есть конфуцианское государство требует, чтобы центральная власть брала на себя полномочия по отбору государственных чиновников.
Разумеется, такая централизованная система отбора – обоюдоострый меч. Самое существенное её преимущество состоит в том, что она ограждает чиновников от народных требований, которые нередко могут оказаться недальновидными. В такой большой стране, как Китай, это также даёт центру мощный инструмент для контроля над местными чиновниками. Со времени, когда император Цинь Шихуанди (259–210 гг. до н.э.) впервые объединил государство, центральному правительству пришлось предоставить власти на местах значительную степень автономии. Чтобы помешать местным чиновникам «закрепляться» в своих вотчинах, то есть создавать там собственные политические опоры, центр каждые несколько лет переводил их в другую местность. Эта практика сохранилась до наших дней. Держа их нахождение на должностях в своих руках, центр способен эффективно контролировать местных чиновников. Но такая концентрация власти не может не иметь и разрушительных последствий. В ситуации, когда каждый чиновник ждёт приказа сверху, система легко становится жёсткой и неподвижной. Кроме того, дорога к вершине так длинна, что после многих раундов отбора чиновники выглядят в конце почти одинаково. И хотя это повышает компетенцию чиновников, давая им качественную подготовку на пути к вершине, система может упустить яркие таланты, находящиеся вне её, – людей, умеющих решать определённые проблемы, с которыми сталкивается страна.
Контроль над властью – неотъемлемый элемент либеральной демократии. Можно ли развить этот элемент на основе теории конфуцианского государства? Есть два аргумента в пользу положительного ответа. Во-первых, конечной целью конфуцианского государства является осуществление жэнь, или добродетельного правления. Таким образом, правитель (центральная власть) должен быть готов дать окончательное суждение о своей политике народу, поскольку он верит: то, что он делает, хорошо для народа. Во-вторых, правитель не может развеять подозрения людей одними лишь устными обещаниями. Благодаря разделению власти с народом правитель и народ получают взаимные гарантии: люди убеждаются, что правитель хочет вести добродетельное правление, а правитель предполагает, что народ не свергнет его. Поэтому конфуцианское государство в своей современной форме должно возложить суверенитет на народ.
Эффективность политической системы Китая сегодня
Вспомним, что экономический успех Китая с 1978 г. стал возможен благодаря тому, что КПК вернулась к китайской традиции, в которой конфуцианское государство занимает центральное место. В чисто экономических терминах успех Китая можно объяснить принятием неоклассических экономических учений: крупные сбережения, накопление капитала и развитие человеческого капитала. Однако для экономиста, изучающего политическую экономию, более интересным вопросом является то, почему китайское правительство и КПК смогли принять и адаптировать эти учения.
Стоит напомнить, что до 1978 г. КПК была занята классовой борьбой, идею которой Карл Маркс выразил как необходимый шаг к построению бесклассового общества. КПК была создана в 1921 г. в результате распространения марксизма в Китае. На протяжении всей истории вплоть до 1978 г. партия выступала против китайской традиции, которую считала реакционной и отсталой. В 1978 г. Дэн Сяопин прекратил классовую борьбу и, повинуясь инстинкту прагматичного китайца, переориентировал партию на национальную политическую традицию. Под его руководством партия подверглась «китаизации».
Два наиболее важных изменения
Одно из них – замена марксистских догм китайской философией прагматизма. В Китае нет самобытных религий. Именно светская жизнь издавна являлась средоточием китайской цивилизации. Радость, любовь, тоска, страдание – все жизненные переживания человека были постоянными сюжетами в поэзии, народных песнях. Таким образом, китайская нация формировалась на основе приземлённого прагматизма.
Что касается современной его формы, то есть две отличительные черты. Одна из них заключается в том, что в китайском сознании отсутствует представление о постоянной, непреходящей истине, а значит, каждое притязание на истину должно быть проверено практически. Без этой идеи немыслимо, чтобы КПК могла осуществить все реформы, которые шли вразрез с ортодоксальной марксистской практикой, в основном созданной и продвигаемой Советским Союзом. Другая особенность заключается в том, что легитимность средств достижения какого-либо результата может быть обоснована желательностью этого результата. По словам Дэна Сяопина, «не имеет значения, белая кошка или чёрная; это хорошая кошка, пока она ловит мышей». Для него «мыши» были великим возрождением Китая, а «кошка» – любым средством, способствующим достижению этой цели. Например, поскольку рынок может распределять ресурсы более эффективно, чем планирование, Китай должен принять его, хотя это изобретение капиталистической системы.
Другая задача заключалась в том, чтобы вновь ввести в партии политическую меритократию. Дэн установил возрастной предел для выхода на пенсию и расчистил молодым людям путь для продвижения по партийной иерархии. В начале 1980-х гг. он предложил четыре критерия для того, чтобы делать карьеру в партии. Лидеры должны быть революционными, молодыми, знающими и профессиональными. Одним из самых больших продвижений в то время было назначение Чжао Цзыяна на пост премьера. До повышения Чжао был всего лишь секретарём партийной организации провинции Сычуань. Премьером его сделали только потому, что он возглавил реформу в сельском хозяйстве. Эта традиция продвижения по службе, основанного на заслугах, продолжилась и при руководителях после Дэна. В 1990-е и последующие годы важным условием карьерного роста являлись экономические показатели.
Однако на теоретическом фронте изменения происходили медленнее. Партийные лидеры в 1980-е и 1990-е гг. всё больше понимали, что марксизм сам по себе не может полностью описать то, что сделала партия, особенно проведённые реформы, которые противоречили догматическим марксистским практикам, таким, как экономическое планирование и государственная собственность. Но на бумаге марксизм должен был оставаться ортодоксальной идеологией, потому что он определял идеологическую легитимность партии. Что сделало руководство? Оно по сути облачило в новые одежды идеологию марксизма, определив статус партии как «всенародной». Теперь КПК представляет не только рабочий класс, но и другие слои населения Китая. Таким образом, партия превратилась в беспристрастную центральную власть, которая не защищает интересы отдельных социальных групп.
А китайская экономика способна расти, не неся больших потерь от нерационального распределения ресурсов в пользу каких-то групп. Именно в этом заключается суть политэкономии, стоящей за экономическим успехом Китая.
Почему международный дискурс о Китае так упрощён
В доминирующем дискурсе на мировой арене Китай изображается как система политической и экономической изоляции и жёсткого государственного контроля над всем. Принято считать, что китайская модель диаметрально противоположна западной системе свободного рынка и демократического правления. Однако это слишком упрощённая и вводящая в заблуждение характеристика.
Во-первых, КПК не является закрытым политическим образованием. Она открыта для всех, кто верит в правое дело партии, а также способен внести вклад в великое возрождение Китая. Вступление в партию предполагает соблюдение некой дисциплины, но эта мера позволяет отсеивать оппортунистов. КПК играет роль центральной власти в конфуцианском государстве, например, занимаясь тщательным отбором чиновничьего аппарата. Чиновники всех уровней участвуют в общем состязании по служебному продвижению. Хотя личные связи играют определённую роль, эмпирические исследования показали, что заслуги – ключевой фактор, определяющий карьерный рост. Сложившееся впечатление, что политическая система закрыта, в значительной степени было результатом видения Китая через призму состязательной демократии – нет никакой другой партии, конкурирующей с КПК, значит, система закрыта. КПК не является политической партией западного образца; она есть не что иное, как центральная власть в конфуцианском государстве.
Во-вторых, в китайской экономике не доминирует государственный сектор. В Китае вклад частного сектора удобно обобщить цифрами «5-6-7-8-9»: на частный сектор приходится 50% налоговых поступлений, 60% национального ВВП, 70% инноваций, 80% занятости и более 90% компаний. Ключом к экономическому успеху Китая является не государственный капитализм, а расширение частного сектора. Государственный капитализм сам по себе – миф. Правительство, действительно, влияет на рынок, но разговоры о том, что оно контролирует всё в китайской экономике, являются притягиванием выводов за уши. Серьёзные исследователи должны понимать, что называть экономическую модель Китая государственным капитализмом – значит, дискредитировать экономические достижения КНР.
В-третьих, контроль партии в общественной сфере также преувеличен. Несомненно, в стране существует цензура, но режим определённо далёк от того, как Джордж Оруэлл изображает диктатуру в своём романе-антиутопии «1984». Возьмём, к примеру, систему социальных кредитов. Большинство западных комментаторов видят в этом доказательство насаждаемого китайским правительством цифровой диктатуры. Такая точка зрения упускает из виду тот факт, что мошенничество является серьёзной угрозой для достойного бизнеса и повседневной жизни в Китае, стране, которая переживает быстрый переход от традиционного общества, где все знают друг друга, к современному обществу посторонних людей. Система социального кредита направлена на наказание за мошенничество и поощрение честности. Она, действительно, создаёт неудобства для честных людей, но, возможно, представляет собой неизбежную цену для быстрого перехода Китая к современному обществу, основанному на соответствующих нормах.
Карантинные меры, принятые в КНР для борьбы с коронавирусом, также приводились западными комментаторами и социальными медиа в качестве доказательства деспотизма. Более того, некоторые даже настаивали на том, чтобы не вводить карантинные меры в своих собственных странах именно потому, что они не хотели следовать авторитарному подходу Китая. Но этот аргумент упускает тот факт, что другие страны и регионы Восточной Азии также ввели либо жёсткие карантинные меры, либо цифровое отслеживание для сдерживания инфекций. Восточная Азия сделала это не потому, что она следует политической системе Китая, а скорее потому, что страны и регионы там разделяют одну и ту же коллективную культуру.
Элементы сдержек и противовесов для китайской системы
Безусловно, политическая система Китая несовершенна, даже если сравнивать её с конфуцианским государством. Но это не должно удивлять. В конце концов, не всякая демократия, практикуемая на Земле, соответствует стандартам, установленным её идеальным типом – либеральной демократией. Каждая политическая система совершенствуется.
Фундаментальное отличие политической системы КНР от идеального конфуцианского государства заключается в отсутствии подотчётности центральной власти. Однако восполнять данный пробел предвыборной конкуренцией, вероятно, не самая правильная рекомендация. Вместо этого необходимо ввести сдержки и противовесы. Суть конституционного правления состоит в разделении власти, а также в формировании системы сдержек и противовесов, формирующихся на её основе. Но это уникальная характеристика либеральной демократии. Любому разумному государственному устройству требуется разделение власти – иначе невозможно осуществлять рациональное правление в современном обществе, отличающемся комплексностью взаимосвязей. К сожалению, сдержки и противовесы, которые сами по себе являются методом управления, стали настолько идеологически нагруженными как на Западе, так и на Востоке, что достойное обсуждение их невозможно без предварительного обращения к оценке политической системы.
Вероятно ли создание сдержек и противовесов в Китае при условии, что КПК является единственной политической силой в обществе? В этом отношении показательным примером может служить присяга императоров династии Северной Сун (960–1127). Первый император династии тайно установил каменную табличку, на которой была написана клятва, требовавшая от будущих императоров не убивать чиновников или людей, которые их критиковали. Каждый новый император должен был читать клятву наедине сам с собой. Никто из императоров династии её не нарушал. Самоограничение могло привести к заключению прочного соглашения между двумя сторонами, обладающими асимметричной властью. За этой договорённостью стояла общая вера в конфуцианские доктрины. КПК нацелена на великое возрождение Китая – дело, разделяемое китайским народом. Поэтому два аргумента в пользу присвоения суверенитета народу конфуцианского государства применимы и к нынешней политической системе Китая.
КПК должна довести до конца политику «китаизации»
Существует множество различных причин, почему система сдержек и противовесов не внедрена в Китае полностью. Однако наиболее существенной является отсутствие консенсуса по поводу конфуцианского государства как идеального типа управления страной. Партия не готова довести до конца свой курс на «китаизацию», а в обществе господствует демократический нарратив. В результате китайская политика переживает двойное напряжение: с одной стороны – озабоченность общественности, особенно интеллектуалов, которые живут тревожной надеждой на переход Китая к демократии, с другой – обеспокоенность самого правительства, которое начинает тревожиться о своей власти. Последнее, в свою очередь, порождает стремление к цензуре.
Чтобы разрушить это заклятие обоюдного недоверия, КПК должна взять инициативу на себя.
Признав конфуцианское государство идеальным типом правления, политическая система Китая заложила бы прочную философскую основу, которая соответствует культурно-психологическим особенностям простых китайцев. Кроме того, это поможет КПК, когда она будет иметь дело с Западом. Либерализм, конечно, подразумевает высокие человеческие ценности, но не лишён недостатков, особенно в областях, связанных с индивидуализмом и абстрактным равенством, которые служат рассадником популизма. Конфуцианство предлагает лекарство именно в этих областях. Кроме того, идея срединности (чжун юн) – то есть мирного сосуществования на политической арене — позволяет конфуцианству принять многие либеральные ценности. Это также благоприятствует политике Китая по отстаиванию политического разнообразия в мире.
Материал опубликован на сайте Robert Bosch Academy.
