«Американо-китайские противоречия, накапливавшиеся не одно десятилетие, на наших глазах трансформируются в полноценную конфронтацию, включающую экономические, технологические, геополитические, военные и даже идеологические измерения. Пандемия коронавируса не только не затормозила нарастание этой конфронтации, но придала ему дополнительное мощное ускорение. Мир движется в направлении новой биполярности, пусть и мало похожей на советско-американскую биполярность второй половины прошлого века»[1].
«Если несостоятельна идея новой биполярности, то надуман и тезис о новой холодной войне, под которой понимают элементы политико-военного и финансово-экономического противостояния России и Запада. Феномен холодной войны неотделим от послевоенных условий возникновения советско-американской биполярности. Её ключевые параметры хорошо известны и практически ни один из них пока не воссоздан»[2].
Эти две цитаты, принадлежащие перу видных отечественных международников – генерального директора Российского совета по международным делам Андрея Кортунова и директора Института Европы РАН Алексея Громыко, – наглядно демонстрируют два подхода к американо-китайской конфронтации и два взгляда на возможность начала холодной войны. Сторонники первого рассматривают холодную войну как один из видов конфликтов, который обладает собственными чертами и характеристиками; приверженцы второго – как уникальное явление, часть исторического процесса со своими специфическими характеристиками, исключающими повторение этого феномена в будущем. Правы, на наш взгляд, и те, и другие.
Если мы понимаем холодную войну как особое историческое явление, то оно, разумеется, принадлежит определённому периоду истории, сформировалось на основе неких предпосылок, протекало в конкретных обстоятельствах и потому никогда не повторится. Любая попытка провести аналогию между нынешними событиями и теми, что имели место в прошлом, будет изначально неверна, так как истоки их различны, отличаются участники и цели. Но можно рассматривать холодную войну как один из видов межгосударственных конфликтов, который имеет специфические черты и особенности, а холодную войну 1946–1990 гг. – как его частный случай. Такой анализ осложняется тем, что единственный известный нам пример полномасштабной холодной войны – та, что происходила во второй половине ХХ века. Большинство ныне живущих исследователей являлись в той или иной степени её участниками или свидетелями, и это накладывает отпечаток на их восприятие холодной войны как вида конфликта.
В настоящей статье проводится разница между холодной войной как историческим явлением второй половины XX века и холодной войной как видом войн, частным случаем которого являлась война 1946–1990 годов.
Автор постулирует, что холодная война – особый тип межгосударственного конфликта, являющий собой высший уровень противостояния двух акторов без перехода к полномасштабным боевым действиям. Из этого следует, что холодную войну необходимо рассматривать именно как войну, хотя и отличающуюся от обычной. Следовательно, для победы в ней необходимо использовать специфические стратегию, приёмы оперативного искусства и тактических действий, которые характерны именно для холодной войны и отличны и от стратегии, оперативного искусства и тактики, применяемых в полноценной «горячей» войне, и от стратегии развития государства в условиях обычной конкуренции мирного времени. Разработка масштабной теории холодной войны не входит в задачи этого этюда: в нём даются наброски стратегических императивов государств через призму океанского театра военных действий (ТВД) и предлагается один из возможных вариантов поведения России в сложившейся ситуации.
Необходимый исторический экскурс
Для понимания сути холодной войны полезно вспомнить происхождение этого термина: он принадлежит перу кастильского мыслителя и писателя XIV века Хуана Мануэля, который в своей работе Libro de los Estados использовал термин la guera tivia (исп. – «прохладная война») для обозначения длительного противостояния между мусульманскими и христианскими воинами на пограничье Реконкисты. «Прохладная война», жаловался Мануэль, представляет собой бесконечные стычки, засады, набеги, угон скота, пленников и захват заложников и в отличие от обычной войны не приносит ни чести, ни славы, ни решительной победы. При переиздании книги Мануэля в XIX веке слово tivia было исправлено на fria (исп. – холодный), и именно в этом варианте термин был воспринят сначала испанскими, а затем – через посредничество Джорджа Оруэлла – англоязычными политическими кругами[3].
История даёт много примеров прохладной войны наподобие описанной Мануэлем: пограничные стычки были неотъемлемым атрибутом любого фронтира в последующие столетия, охота на торговые суда вне европейских вод также считалась законной и не сопровождалась объявлением войны; в рамках прохладной войны можно анализировать и конфликты между политиями, принадлежащими к различным международным системам. Изучение истории прохладных войн как явления представляет интерес для понимания эволюции представлений о холодной войне, но вряд ли применимо при анализе войны нынешней. В XIX веке коренные изменения произошли в самых основах стратегии: Запад завершил подчинение мира, картографировав его, измерив и превратив в закрытую систему, что привело к превращению региональной политики в геополитику, которая по определению всемирна. Кроме того, рост национализма и общественные изменения обусловили появление массовых армий, а научно-технический прогресс – обеспечил непрерывное совершенствование орудий убийства, разработку оружия массового уничтожения (ОМУ), которое к середине XX века эволюционировало в оружие ядерное. Именно здесь, как представляется, лежит водораздел, отделяющий прохладные войны прежних времён (где главным ограничительным фактором был географический) от холодной войны как современного явления. Разрушительная мощь военной машины индустриального государства, вооружённого ядерным оружием, сделала нереализуемой формулу британского историка Лиддел Гарта о победе, после которой «послевоенное устройство мира и материальное положение народа должны быть лучше, чем были до войны»[4].
Наличие ядерного оружия определило форму и течение холодной войны, превратив её в мировое системное явление. Тем не менее надо учитывать, что изменения в производственной и в общественной структурах продолжаются, равно как и разработки новых видов вооружений. Это развитие может положить конец явлению холодной войны – пока одна из сторон не наберётся решимости, чтобы использовать ОМУ и подвергнуться его воздействию, невзирая на последствия, или не найдёт способ минимизировать вероятность этих последствий до крайней степени. Это не исключает в будущем возрождения холодной войны с появлением новых, ещё более смертоносных видов ОМУ и средств их доставки.
Стратегия холодной войны
Холодная война обладает теми же принципиальными свойствами, что и любая другая. Поэтому следует понять, с какой целью она началась, разработать стратегию достижения победы и вести её в соответствии с основными принципами ведения войн. Холодную войну можно сравнить с многоуровневыми шахматами, где играют на нескольких досках сразу: экономика, технологии, политика, безопасность, идеология. Ходы на одной доске отбрасывают стратегическую тень на другие доски, проигрыш на одном уровне ведёт к проигрышу всей партии. Поэтому такая война в полном смысле гибридна, и действия рыболовного флота в ней важны не менее, чем военные операции, мероприятия хакеров – чем развёртывание очередного батальона, а улучшение имиджа в глазах части мирового сообщества – чем строительство военной базы.
В обычной войне первая стратегия подразумевает решительный разгром противника и его отказ от дальнейшей борьбы посредством подготовки и проведения крупной операции или серии операций. В холодной войне ей соответствует череда внешнеполитических и экономических поражений, приводящих к подрыву боевого духа населения, разочарованию в исповедуемых идеях, готовности капитулировать или перейти на сторону оппонента. Вторая стратегия в обычной войне подразумевает взаимное истощение в расчёте либо на собственное превосходство в ресурсах (примером такой стратегии является приписываемая французскому маршалу Жозефу Жоффру идея «гриньотажа» – параллельного «стачивания» немецких и англо-французских войск, в результате которого победу должны одержать превосходящие численно союзники), либо на превосходство в технике и боевых качествах, в результате чего одна из сторон проводит «гриньотаж» более эффективно. В холодной войне стратегия измора превращается в долговременное негативное воздействие на противника на всех уровнях многомерной шахматной доски, нацеленное на лишение его ресурсной базы в широком понимании и укрепление своей базы. Одновременно противника принуждают постоянно действовать на пределе сил, дабы он расходовал ресурсы максимально непроизводительно. Холодная война, в которой участвуют великие державы, выходит на глобальный уровень, и важным её элементом становится борьба за союзников и партнёров, обеспечивающих ресурсную базу.
Как правило, реальная стратегия – комплексная, измор и сокрушение дополняют друг друга, но война на истощение предшествует окончательному удару.
Стратегия войны на истощение – одна из самых сложных, поскольку в холодной войне ресурсы перемалываются гораздо дольше, чем в обычной. В результате холодная война может продолжаться на протяжении нескольких поколений и либо превращается в вещь в себе, либо её цели меняются в процессе. Это создаёт основное стратегическое противоречие. С одной стороны, последовательная реализация изначальных целей, как известно из военной теории, с большей вероятностью обеспечивает победу («лучше плохая стратегия, чем никакой»). С другой – обстановка на всех досках постоянно меняется (вплоть до перечерчивания клеток с квадратных на шестиугольные с соответствующей коррекцией правил, если пользоваться шахматной аналогией), и сторона, жёстко придерживающаяся изначально заданной стратегии, может проиграть, потому что не успеет осознать масштаба изменений на одной из досок.
Задачи игроков кардинально различаются. Основные противники в холодной войне за мировое лидерство ставят перед собой одни цели, а их союзники и нейтральные страны – совершенно другие. Возможна ситуация, при которой последние, изначально поддерживая одну сторону, в конце концов окажутся на другой, потому что сочтут, что победа бывшего союзника ухудшит их положение больше, чем успех бывшего противника. Такова специфика альянсов холодной войны: они зыбки, границы расплывчаты, и нередки ситуации, в которых союзники действуют друг против друга рука об руку с противником (к примеру, в ходе Суэцкого кризиса, где СССР и США противостояли Великобритании и Франции). Это заставляет переосмыслить понятие союза и выделить несколько типов союзников – от клиентов, временно или на постоянной основе подчиняющих свои интересы интересам патрона, до дружественных нейтралов, действующих по формуле «не всегда вместе, но никогда против».
Одной из ключевых проблем сторон во время холодной войны 1946–1990 гг. было фактическое отсутствие стратегии, вызванное принципиально новым характером конфликта: и советским, и американским элитам приходилось в реальном времени осмыслять происходящие события, действовать по наитию. Насколько можно судить по истории холодной войны в целом и по опубликованным документам в частности, СССР достиг заметных успехов в практической реализации такой интуитивной стратегии. Обладая заведомо меньшими ресурсами и худшими стартовыми условиями, Москва выдержала сорокапятилетнее противостояние и даже порой переходила в контрнаступление, хотя и без общей стратегической цели. Американские политики и военные, в свою очередь, выдвигали многочисленные теоретические предложения и концепции, которые ложились в основу американских доктрин, но из-за частой смены президентов стратегическая линия выдерживалась только в самых общих чертах. В результате нежелание воспринимать холодную войну именно как войну привело к её чрезмерному затягиванию. Полученный опыт был некритически воспринят частью американских элит, что видно по тому, как в нынешнем противостоянии с Пекином Вашингтон пытается использовать хорошо зарекомендовавшие себя в прошлой холодной войне ходы, в частности – идеологизировать конфликт.
Таким образом, стратегия измора, являющаяся основной для холодной войны, определяет её черты как явления: постепенность начала, долговременность (возможно, больше жизни одного поколения), многомерность, большой расход ресурсов, многообразие возможных ходов, приводящих к улучшению позиции одной стороны и ухудшению позиции другой. Отношения между КНР и США сейчас можно определить как начальную стадию холодной войны.
Единственная возможность для России выйти из ситуации усилившейся – понимание целей и задач, разработка стратегии своего участия, трезвая оценка своей позиции в каждый момент и готовность предпринимать быстрые и нестандартные шаги.
Военно-морская стратегия
Океан представляет собой главный ТВД холодной войны великих держав. За исключением территориальных вод он свободен от суверенитета какого-либо государства, что позволяет при необходимости осуществлять манёвр по всему земному шару, перемещая средства поражения к берегам неприятеля. Мировой океан един: корабль, находящийся в Тихом океане, можно сравнительно быстро перебросить в любую точку мирового океана без серьёзного переоборудования (за исключением арктических и антарктических вод в зимний период). «Морские силы не образуют линии фронта, они подвижны, их действия не связаны с продвижением, захватом или удержанием каких-либо пространств, – писал в своей классической работе “Морская мощь государства” адмирал Сергей Горшков. – Они действуют на “ничейной” воде в акваториях, где нет “суверенного” хозяина, так как международными конвенциями признан принцип открытого (свободного) для всех моря»[5]. По морю перевозится абсолютное большинство грузов, и в нём добывается значительная часть пищевых ресурсов.
Если в обычной войне главной задачей военно-морских сил является уничтожение флота противника и обеспечение господства на море (в понимании американского контр-адмирала Альфреда Тайера Мэхэна) или нанесение противнику максимального ущерба с целью вынудить его к заключению мира (в понимании французской «молодой школы»), то в холодной морской войне[6] ущерб противнику не наносится. Невозможно уничтожить чужой флот и обеспечить себе гарантированное господство на море. Пространство войны таково, что неприятельский флот может не только появиться в любом океане, но и имеет право свободного прохода через территориальные воды страны-противника. Даже в разгар холодной войны торговые суда беспрепятственно ходят по морским маршрутам, а борьба с пиратской угрозой, которая может препятствовать безопасности торгового судоходства, становится общим делом. Среди главных задач: демонстрация силы против основного противника, ограниченное её применение против слабейшего, выполнение полицейских функций и гуманитарные операции. Каждая из этих задач решается против конкретного противника и служит общей победе.
Демонстрация силы призвана показать неприятелю практическую возможность прорыва его оборонительных рубежей, блокады, уничтожение баз и наземной инфраструктуры. В результате противник, пытаясь ликвидировать дефицит безопасности, вкладывает всё большие средства в строительство флота и оборонительных рубежей, расходуя средства, которые в другое время пошли бы на укрепление стабильности государства и развитие экономики. В перспективе вложения могут привести к росту экономики и оказаться благотворными, но на первом этапе непроизводительные расходы крайне велики. Демонстрация силы также способствует росту авторитета государства в глазах политических элит нейтральных или союзных неприятелю стран, побуждая их делать выбор в пользу сотрудничества с мощным игроком.
Ограниченное применение силы, как показывает опыт холодной войны, – одна из основных форм действий в отношении и главного противника, и союзных ему или нейтральных государств. Рамки ограниченного применения силы на море достаточно широки – от нанесения ракетных ударов до вытеснения неприятельских кораблей из своих территориальных вод с использованием тарана или навала. Условием ограниченного применения силы является её моральная оправданность в широком смысле – к примеру, ракетный удар наносится по территории государства, где идёт гражданская война, в наказание за реальное или предполагаемое нарушение норм международного права.
Выполнение полицейских функций направлено на то, чтобы ликвидировать не связанные с действиями другого государства угрозы (к примеру, пиратство) своему судоходству или безопасности третьих государств (к примеру, речь может идти о действиях, направленных против контрабанды, торговли оружием или наркотиками, террористических группировок). В перспективе это приводит к улучшению связей и к той или иной форме союза, что означает расширение ресурсной базы и оперативных возможностей.
Наконец, целью гуманитарных операций, к которым относится помощь после стихийных бедствий, предупреждение эпидемий, ликвидация последствий предыдущих войн, является реализация программ «мягкой силы», улучшение имиджа государства на международной арене и укрепление отношений с третьими странами с той же целью что и в предыдущем пункте.
Такой разброс задач приводит к возникновению парадокса военно-морского строительства холодной войны. Для выполнения всех четырёх задач требуются принципиально разные типы кораблей, и корабли, предназначенные для выполнения одной задачи, не подходят или плохо подходят для выполнения другой. В первом случае нужны условные капитальные корабли (авианосцы, подводные лодки с крылатыми ракетами, ПЛАРК), предназначенные для уничтожения ядра вражеского флота или критической инфраструктуры врага, если потребуется, при помощи спецбоеприпасов. Во втором – условные крейсера (эскадренные миноносцы, фрегаты, многоцелевые подводные лодки), задачей которых становится непосредственное взаимодействие с противником и нанесение ему ограниченного ущерба обычными видами вооружений. В третьем – необходимы малые суда (корветы, сторожевики, быстроходные катера), наиболее эффективные против пиратов. Наконец, в четвёртом случае востребованы вспомогательные суда (госпитальные суда, тральщики).
Редко когда отдельные типы кораблей могут отчасти претендовать на роль универсальных (лёгкие авианосцы, вертолётоносцы, универсальные десантные корабли, многофункциональные суда), но ни одно из них не в состоянии выполнять все требуемые задачи. Как следствие: чтобы решить весь спектр задач, необходимо иметь в составе флота суда всех типов. Поскольку морской ТВД является в холодной войне основным, держава, желающая одержать победу или просто избежать поражения, должна иметь мощный флот, его состав можно варьировать в зависимости от стоящих перед ним задач. В этих условиях скорость постройки кораблей играет большую роль, чем их оборудование сверхсовременной техникой. Строительство большого флота становится стратегической задачей государства, ведущего холодную войну.
Помимо указанного парадокса, важным элементом, который необходимо учитывать в планировании, является наличие стратегической вязкости – специфического элемента холодной войны. Расположенные на океанских берегах государства и другие политии, как правило, имеют исторически сформировавшиеся представления о возможных угрозах. Попытка одного из игроков нарастить своё присутствие в районе, где он воспринимается региональным лидером или группой государств как угроза, приводит к ответному наращиванию сил в качестве реакции на угрозу. В результате страна попадает в ловушку, и её видимое стратегическое преимущество парируется минимальными усилиями противника.
Продемонстрировать это можно на двух примерах. Страны Северной Европы исторически считают Россию опасным соседом, соответственно, наращивание российского военного присутствия в европейской акватории будет воспринято ими как угрожающий жест и, вероятно, приведёт к росту их военных расходов для компенсации российского присутствия. Результат будет невыгоден для России, для которой противостояние с Евросоюзом не является конечной и даже промежуточной целью. Вместо того, чтобы улучшить своё стратегическое положение, Москва спровоцирует рост военных расходов европейских стран и наращивание их флотов, а это приведёт к образованию зоны вязкости, ухудшению отношений с Европой, сближению её с Соединёнными Штатами. Российские усилия будут парированы с минимальным отвлечением американских ресурсов.
Аналогичной зоной стратегической вязкости для Китая является Индийский океан, где, на первый взгляд, наращивание китайского военно-морского присутствия выглядит наиболее логичным. Оно обеспечивает безопасность снабжения КНР из стран Персидского залива и Аравийского полуострова, а также основного морского торгового маршрута, ведущего из Китая в Европу. Рост китайского военно-морского могущества как таковой представляет гипотетическую угрозу для США и вынуждает Вашингтон обращать особое внимание на Тихий океан, укрепляя там позиции и наращивая силы. Если Китай начнёт расширять присутствие в Индийском океане, там сразу усугубится стратегическая вязкость: Индия, исторически с подозрением относящаяся к КНР, начнёт быстро совершенствовать свой флот и укреплять отношения с американцами как враждебной Китаю державой.
В обоих случаях активизация военно-морских усилий в конкретном регионе приводит к образованию зоны стратегической вязкости, а страна-противник тратит на противодействие минимальные ресурсы, обеспечивая блокирование наступающей стороны за счёт ресурсов местных игроков. Для Соединённых Штатов зона стратегической вязкости – это Персидский залив и Аравийское море: она вынуждает американские ВМС обеспечивать постоянное присутствие ударной группировки ВМС в регионе, отвлекая корабли от решения главной задачи – противостояния Китаю.
Российский вариант
Разработка военно-морской стратегии участия в начинающейся холодной войне представляет собой достаточно сложную задачу по целому ряду причин.
Во-первых, Россия находится в слабой позиции. В отличие от основных игроков, Китая и США, она не обладает мощной экономикой. Хотя стране удалось достичь оборонной достаточности, а вооружённые силы не ложатся слишком тяжким бременем на экономику, наращивание противостояния с любой из сверхдержав повлечёт увеличение этого бремени. Кроме того, возможность политического манёвра России существенно ограничена из-за конфликта с Соединёнными Штатами и Евросоюзом.
Во-вторых, существует опасность того, что в общественном сознании и восприятии политических элит оборонительная внешняя политика будет отождествлена с оборонительной стратегией, особенно в условиях достигнутой оборонной достаточности. Этого необходимо избегать: неагрессивная внешняя политика отнюдь не означает, что страна должна перейти к стратегической обороне. Наоборот, для страны, находящейся в слабой позиции, основной задачей является усиление, что можно сделать только при помощи стратегического наступления.
В-третьих, в России традиционно недостаточное внимание уделяется развитию флота, что во многом связано с дефицитом интереса к морской стратегии как таковой. В течение прошлого века российская стратегическая мысль дважды демонстрировала серьёзный прорыв в понимании роли ВМФ: в период перед и сразу после Первой мировой войны (работы Бориса Жерве, генерал-майора Николая Кладо, капитана Николая Петрова) и в разгар холодной войны (адмирала Сергея Горшкова). Они отстаивали ключевой постулат: флот является не средством защиты берегов или поддержки армии, но, по выражению одного из коллег, политическим инструментом и стратегическим оружием государства. Только понимание этого позволяет разработать концепцию применения флота в той или иной стратегической комбинации.
В качестве стратегических императивов России на среднюю и дальнюю перспективу можно выделить следующие:
- Дружественный нейтралитет в отношении КНР с перспективой «нейтрального союза взаимопонимания»[7] в Тихоокеанском регионе в том, что касается холодной войны против США.
- Независимая линия в других регионах и на других направлениях международного сотрудничества.
- Улучшение отношений с третьими странами и расширение своей ресурсной базы.
- Укрепление экономики и повышение политического веса в мире.
С одной стороны, России необходимо извлечь максимум выгод из имеющихся ресурсов на короткой дистанции, облегчив положение Китая в конфликте с США и ослабив американские силы, то есть вести, по сути, коалиционную холодную войну. С другой – сделать это так, чтобы не вызвать ответный удар Соединённых Штатов, соблазнившихся перспективой быстро вывести партнёра КНР из игры. Во всех случаях Китай должен представлять для США основную опасность, а попытки быстро сокрушить Россию с использованием инструментов холодной войны – нести риск и опасность для самих Соединённых Штатов. С третьей стороны, в ходе коалиционной войны ресурсы следует тратить предельно осмотрительно: холодная война будет идти долго, рисунок альянсов в дальнейшем может измениться, а целью России является самоусиление.
Коалиционный характер войны существенно расширяет возможные стратегические варианты действий, но ставит задачу: не раздражая лишний раз США, способствовать оттягиванию американских сил с Тихоокеанского (главного) ТВД, облегчая положение стратегического партнёра – КНР. Наиболее перспективным выглядит расширение присутствия России в трёх районах:
- Западная часть Индийского океана. Тем самым Москва помогает Пекину избежать попадания в зону стратегической вязкости: в отличие от ВМС КНР присутствие в регионе ВМФ России не вызовет негативной реакции местных акторов, включая ключевого – Индию. Россия гарантирует безопасность китайской линии снабжения и в то же время может, в зависимости от характера своего присутствия, вынудить Соединённые Штаты сконцентрировать для противодействия этому присутствию до двух авианосных ударных групп. Существующий там вакуум силы, обилие глубоководных портов, потребность местных стран в услугах поставщика безопасности, рост террористической активности в Восточной Африке, дружелюбное отношение местных политических элит потенциально способствуют российскому присутствию.
- Южная Атлантика. Это стратегическая «чёрная дыра» на поле американо-китайского противостояния. Огромная океанская пустошь, которая не структурирована как ТВД в силу географической удалённости от берегов КНР и не рассматривается ни китайским, ни американским руководством в качестве возможного поля противостояния. В регионе есть потенциальная доминирующая сила – Бразилия, ВМС которой ведет себя всё активнее в водах Западной Африки и, в частности, в Гвинейском заливе. Наращиванию военно-морского присутствия России в этом регионе способствуют те же факторы, что и в западной части Индийского океана, плюс готовность взаимодействовать с Бразилией; но наличие России значительно поднимет ставки, превратив Южную Атлантику в театр военных действий и структурировав её, а в перспективе приведёт к росту американского и британского присутствия.
- Южная Пацифика. В отличие от двух предыдущих районов, здесь нет вакуума силы. Это не задворки, а южный фланг Тихоокеанского ТВД, где борются за влияние обе сверхдержавы, местные набирающие силу игроки (Австралия, Индонезия) и внешние акторы (Франция, Индия). Присутствие здесь поднимет значимость России как перспективного партнёра в холодной войне без эскалации с США. Но чтобы использовать этот козырь, региональную стратегию в Южной Пацифике необходимо выстраивать с опорой не только и не столько на КНР, а на Австралию, Францию и Новую Зеландию, равно не заинтересованных во втягивании в холодную войну и в увеличении присутствия КНР и США.
В соответствии с формулой Мэхэна «контроль над морским регионом гарантируется в первую очередь флотом, во вторую – позициями, должным образом выбранными и удалёнными друг от друга; в этих базах флот отстаивается и с опорой на них он может реализовать свою силу»[8]. Наилучшей формой действий в первых двух регионах представляется морская база нового типа, которую можно было бы определить как «морская цитадель» (maritime fortress). В отличие от военно-морских баз обычной войны и пунктов материально-технического обеспечения мирного времени, морская цитадель должна стать центром не только военной, но и экономической, и по возможности туристической активности, представляя собой одновременно военно-морскую базу и центр экономической жизни района. Она обладает достаточным гарнизоном для защиты от возможных террористических или повстанческих нападений, но полностью полагается на местные ресурсы, которые должны обеспечить ей автономию на случай локального конфликта. Важным преимуществом таких баз является континентальное расположение, не позволяющее неприятельскому флоту осуществить их эффективную блокаду. Там, где обеспечить это невозможно (например, в Южной Пацифике), имеет смысл сосредоточиться на полицейских и гуманитарных операциях.
* * *
Мир оказался на пороге системного конфликта относительно нового типа, который можно обозначить как холодную войну. Чтобы успешно вести её, требуется осознать, что она является именно войной, и руководствоваться правилами военной науки. Россия как одна из великих мировых держав так или иначе будет втянута в эту войну. Чем раньше мы осознаем неизбежность этого, тем увереннее сможем контролировать процесс, осознать свои стратегические интересы и преследовать их на протяжении всей холодной войны между США и Китаем. Главной задачей становится выработка чёткой стратегии, её последовательная (на протяжении десятилетий) реализация и обдуманная коррекция оперативных планов в условиях меняющейся обстановки. Новый мир требует и быстрых тактических решений, и долгоиграющих больших стратегий. И тот, кто этого не поймёт, проиграет.
Статья опубликована в рамках проекта «Посткризисное мироустройство: вызовы и технологии, конкуренция и сотрудничество» по гранту Министерства науки и высшего образования РФ на проведение крупных научных проектов по приоритетным направлениям научно-технологического развития (Соглашение № 075-15-2020-783).
[1] Кортунов А.В. О мудрой обезьяне, спускающейся с горы // Российский совет по международным делам. 4.05.2020. URL: https://russiancouncil.ru/analytics-and-comments/analytics/o-mudroy-obezyane-spuskayushcheysya-s-gory/ (дата обращения: 26.05.2021).
[2] Громыко А.А. Об иллюзиях новой биполярности // Российский совет по международным делам. 5.05.2020. URL: https://russiancouncil.ru/analytics-and-comments/analytics/ob-illyuziyakh-novoy-bipolyarnosti/ (дата обращения: 26.05.2021).
[3] Dalby S., O Tuathail G., eds. Rethinking Geopolitics. Routledge, 2002. P. 67.
[4] Liddell Hart B.H. Strategy: The Indirect Approach. New York: Meridian/Penguin Group, 1991. P. 357.
[5] Горшков С.Г. Морская мощь государства, 2-е изд., доп. Москва: Воениздат, 1979. С. 339.
[6] Этим термином обозначается военно-морская составляющая холодной войны; очевидно, что невозможно вести сугубо морскую холодную войну в отрыве от всех других её сторон.
[7] Термин “The Neutral Ally” был введён в 1965 г. норвежским историком Олавом Ристе, который в своей работе The Neutral Ally: Norway’s relations with belligerent powers in the First World War определил таким образом политику Норвегии в отношении Британии на завершающем этапе Первой мировой войны. Норвегия, не являясь официально воюющей стороной, внесла в то же время большой вклад в победу союзников: обладая одним из крупнейших торговых и рыболовных флотов в мире и богатыми залежами полезных ископаемых, Норвегия помогла Британии пережить подводную блокаду.
[8] Mahan A.T. The Interest of America in Sea Power, Present and Future. Boston: Little, Brown and Company, 1897. P. 102.
