Несмотря на появление новых актуальных сюжетов в международной политике, таких как украинский кризис, угроза «Исламского государства Ирака и Леванта», эпидемия Эбола и др., афганская тематика остается одним из главных вопросов в мировой повестке дня. Если внимание западных стран к ней несколько снизилось, то, похоже, с переформатированием военной миссии НАТО в Афганистане для стран региона «афганский вопрос», напротив, приобретает все большее значение. Начало процесса переформатирования западной миссии в Афганистане заставило региональных игроков идентифицировать свою позицию по этому вопросу.
В этой связи российская позиция, охарактеризованная многими как двойственная, не стала неожиданностью для аналитиков. Российские официальные лица, с одной стороны, выражали недоумение возможностью продления военного присутствия США и НАТО в Афганистане в рамках двухстороннего соглашения между Кабулом и Вашингтоном, с другой стороны, критиковали Запад за незавершенность миссии за Амударьей, требуя отчитаться за нее перед Советом Безопасности ООН. Одновременно с этим сразу же после решения США о выводе основных частей своих сил из Афганистана опасение относительно возможного ухудшения ситуации в Афганистане после 2014 года превратилось в постоянную заботу для Москвы. Но в итоге, несмотря на все, новый мандат миссии НАТО в Афганистане был одобрен Москвой. В этой связи, наверное, выглядит неуместной попытка некоторых телевизионных обозревателей поставить Афганистан в один ряд с Ираком, Ливией и др. Ведь Россия с самого начала, еще в 2001 году, несмотря на шумиху, поддержала миссию Запада в Афганистане на уровне Совета Безопасности ООН.
Вместе с тем сложно согласиться с мнением о якобы отсутствии у России собственной стратегии по афганскому вопросу. Все прошедшие годы Москва пыталась проводить на афганском направлении политику минимальных рисков, не вмешиваясь непосредственно в афганские дела. Но при этом благодаря своей позиции на международной арене сохраняла за собой статус «важного игрока» на афганской шахматной доске. Политика Кремля на афганском направлении была неоднородной, и ее суть заключалась в максимальном использовании афганской проблематики в интересах Российской Федерации на международной арене и в региональных делах. Впрочем, вряд ли другие страны могли проводить последние 14 лет постоянную и неизменную политическую линию в афганском вопросе, учитывая непредсказуемую ситуацию внутри Афганистана и сложные межрегиональные отношения вокруг него.
Двусторонние отношения Москвы и Кабула находились под жестким прессингом российских внутриполитических факторов. СМИ и экспертное сообщество России за много лет сформировали в российском общественном мнении негативный имидж посткоммунистического Афганистана, представляя его как «американский проект». Кроме того, российские инициативы по налаживанию экономических и гуманитарных связей блокировались антироссийскими элементами в Кабуле. При этом у заинтересованных государственных ведомств РФ явно не хватало политической воли для налаживания двусторонних отношений. Прежде всего потому, что двусторонние отношения непосредственно с Афганистаном в российской внешней политике не занимали приоритетное место.
Тем не менее широкий афганский геополитический тренд для внешней политики России все прошедшие годы имел крайне важное значение. Едва ли можно вспомнить встречи российских первых лиц с их иностранными коллегами, в ходе которых не обсуждалась бы афганская проблематика. Афганская тематика, как правило, оказывалась основной темой встреч на форумах ШОС и ОДКБ.
В афганской политике России за прошедшие годы просматриваются два основных вектора.
1. Афганистан для России стал возможностью сотрудничества с западными странами и НАТО, в основе которого лежала общая террористическая угроза и борьба с международным терроризмом. Это сотрудничество было взаимовыгодным для сторон и стало едва ли не единственным направлением сотрудничества между Москвой и НАТО, где не наблюдалось принципиальных разногласий, однако обе стороны по понятным причинам относились друг к другу с недоверием. Москва пыталась заставить НАТО идти на уступки по другим насущным для России вопросам международной политики, а Брюссель, в свою очередь, «дружил» с Москвой, в том числе ради сохранения широкой международной коалиции в Афганистане. Участие в этой коалиции стран Центрально-Азиатского региона, где традиционно сильно российское влияние, вряд ли было возможным без одобрения Москвы.
2. Борьба за влияние в Центральной Азии, в основе которой лежало намерение России защитить своих союзников в этом регионе от «афганских угроз». Готовность и возможность РФ предложить центральноазиатским режимам свой оборонный зонтик (на двусторонней основе или в виде ОДКБ) укрепляло позицию Москвы в регионе, где правящая элита судорожно боится усиления религиозного экстремизма.
С самого начала сотрудничество Москвы с Североатлантическим альянсом носило скорее тактический характер, тем не менее несколько лет оно превалировало в афганском курсе Москвы, несколько отодвинув в ряду геополитических приоритетов собственно защиту Центральной Азии от «афганских угроз», являвшуюся стратегической задачей Кремля.
Смещение границ военно-политической и террористической нестабильности из южных и восточных районов Афганистана в северные провинции этой страны, а также отсутствие перелома в борьбе с терроризмом дискредитировали западную операцию против «Талибана» и «Аль-Каиды» в глазах элит стран постсоветской Центральной Азии. Западная группировка за Амударьей в общественном мнении стран региона стала представляться как неэффективный инструмент обеспечения безопасности и противодействия экспансии религиозного экстремизма.
Кроме того, рост напряженности в отношениях между Москвой и Западом из-за украинского кризиса, совпавший по времени с переформатированием военной миссии США и НАТО за Амударьей, поставил под вопрос перспективу дальнейшего сотрудничества. Похоже, теперь приоритетным и перспективным вектором в афганском курсе России становится борьба за влияние в Центральной Азии.
Судя по некоторым признакам, одним из эпицентров этой борьбы станет Туркменистан. Обострение ситуации на афгано-туркменской границе, начало практической реализации международного энергетического проекта – трубопровода Туркменистан–Афганистан–Пакистан–Индия, активизация западной и российской дипломатии в отношении Ашхабада – все это дает основания предполагать, что борьба за влияние на Туркменистан становится одной из приоритетной целей крупных мировых держав. И в конкурентном соперничестве этих держав Соединенные Штаты будут важным, но не единственным участником.
