Пандемии изменили наш мир так же, как это делали войны и революции. Но, в отличие от войн, пандемии исчезают из наших воспоминаний. О том, как коронавирус повлиял на Европу и чем он запомнится, рассказал 23 марта 2021 г. на 26-й сессии Евразийского онлайн-семинара НИУ ВШЭ известный политолог Иван Крастев. Предлагаем читателям краткое изложение его выступления.
Погибая на войне, вы жертвуете своей жизнью ради нации. Смерть во время пандемии не несёт в себе жертвенности или геройства. Пандемия коронавируса стала невероятным опытом, возможно, единственным опытом такого масштаба: в течение двух недель марта прошлого года 60 процентов населения мира оказались заперты в своих домах. Её последствия будут невероятными. И тем не менее это не было сменой направления истории. Человечество как будто пересело с медленного поезда на очень быстрый, но направление движения сохранилось.
Большинство вещей, которые мы наблюдали в последний год, были эскалацией ранее существовавших тенденций. Например, миграция из физического мира в виртуальный, как люди за два поколения до этого мигрировали из сельской местности в города. Усилились и процессы деглобализации и фрагментации, ярко обозначилась пагубность зависимости от экспорта какой-либо страны. На международной арене пандемия обострила конфликт и поляризацию, особенно между Соединёнными Штатами и Китаем. Все эти тенденции были и раньше, но теперь усилились.
Дискуссии о пандемии в Европе
Для европейцев этот кризис принял форму возвращения к дебатам о кризисах последних двух десятилетий и вызвал три главные дискуссии.
О вмешательстве государства и наблюдении с его стороны: общество относилось к нему гораздо более терпимо в сравнении с прошлыми кризисами, чувствуя ответственность за возможное заражение и жизни других людей.
О границах: страны, которые решили закрыть границы из-за пандемии, во время миграционного кризиса занимали совсем иное положение – например, Германия закрылась так же быстро, как Венгрия. Закрытие границ стало определённым националистическим моментом, люди вернулись в национальные государства. Это поддаётся объяснению: в момент кризиса подобного этому, с высоким уровнем неопределённости, критически важно находиться в хорошо знакомой среде, в том числе языковой, – это даёт чувство безопасности.
По экономическим вопросам: разговоры о еврооблигациях, в основном о «коронных облигациях» – это возврат к дебатам о мировых финансовых кризисах.
Дискуссии выглядят похожими на более ранние, но на деле они оказались разными, как и решения, предпринятые Евросоюзом. Так, если взять дискуссию о границах, во время миграционного кризиса проблема проистекала от происхождения, сейчас же речь шла о территории. Нельзя просто изолировать иностранцев и думать, что это поможет справиться с эпидемией. Если они заразятся, то вы тоже заразитесь, поэтому дело не в том, какой у вас паспорт, а в том, где в момент кризиса вы находитесь.
Кто лучше справляется с пандемией: демократии или авторитарные режимы?
Природа политического режима не предсказывает ни того, какие меры вы собираетесь принять, ни того, насколько успешными вы будете. Такого рода разделение не поможет в большинстве случаев понять, почему правительства поступали так или иначе во время пандемии. Гораздо более важным стал другой тип разделения, между Азией и Европой, что отчасти было связано с решающей ролью коллективного опыта борьбы с подобными пандемиями в краткосрочной перспективе. За последние двадцать лет демократические государства – Южная Корея, Тайвань или Вьетнам – в основном не испытывали на себе пандемий такого типа. Они оказались лучше подготовлены юридически, но также и по уровню ресурсов и прочего.
В начале этого кризиса многие люди делали ставку на то, что, во-первых, популистские партии станут главными победителями этого кризиса, а, во-вторых, авторитарные режимы в целом добьются большего успеха, потому что им легче использовать некоторые репрессивные меры. На самом деле оказалось не так. Психологически популизм – это большее чувство тревоги, наличие ощущения, что мир идёт в неправильном направлении. С пандемиями, особенно на раннем этапе, речь шла не о тревоге, а о страхе заразиться или умереть, а значит, желании получить защиту. И, если посмотреть на опросы общественного мнения, можно увидеть, что поддержка правительств в целом была очень высокой.
Независимо от режима реакция правительств была схожей – локдаун.
Первое объяснение этого исходит от идей Фрэнка Найта, известного экономиста, который написал свою книгу о риске и неопределённости в 1921 г., как раз тогда, когда прекратилась «испанка». Есть очень серьёзные различия между решениями, принимаемыми в среде неопределённости, то есть среде риска: когда вы находитесь в такой среде, вы всегда работаете с наихудшим сценарием.
Второе объяснение: когда не знаете, как сделать лучше, делайте то, что делают другие, потому что в противном случае вас будут обвинять. Здесь примечательно решение шведов играть самостоятельно в условиях высокого риска, и было интересно наблюдать, что в первые шесть месяцев доверие к правительству и к предпринятым решениям было чрезвычайно высоким.
Ситуация в Европе и мире в целом в наши дни
Вначале мы наблюдали националистическую мобилизацию, привязанность к нации. Однако приходит осознание, что локдаун не может продолжаться долго:
- Национализм не имеет большого смысла для малых и средних европейских государств, протекционизм имеет смысл только на общеевропейском уровне. Например, Болгария не может пойти на протекционизм, у неё нет национальной экономики.
- Такие страны, как Австрия, внезапно понимают, насколько они зависят от иностранной рабочей силы. В тот момент, когда людям не разрешалось переходить с одной стороны улицы на другую, из Болгарии и Румынии в Австрию выполнялись специальные рейсы для сбора урожая сельхозпродукции.
Огромным потрясением стало то, насколько плохо американцы в первые восемь-девять месяцев справлялись с эпидемией, насколько плохо складывалась ситуация в Великобритании. Согласно индексу готовности к пандемиям, в 2019 г. США были страной, наиболее подготовленной к пандемиям, что во многом стало результатом очень эффективного ответа американцев на вспышку Эболы. Как ни странно, это не помогло в настоящем кризисе. Например, страны Азии были более подготовлены, даже в случае с масками: приезжая в Азию в течение последних десяти-пятнадцати лет, вы всегда видели людей в масках. Глядя на некоторые статистические корреляции, страны с более плотным населением намного более осторожны, потому что они знают, что рискуют гораздо больше. Исходя из этого, пандемия, вероятно, изменит способ управления странами.
Сейчас одной из важных проблем является серьёзное отставание ЕС по уровню вакцинации. С этой точки зрения Европа, США, Великобритания, Россия и Китай занимают совершенно разные позиции.
- 32 процента всех имеющихся вакцин сейчас производятся в Китае, 60 процентов из них идёт на экспорт. То есть первоочерёдное внимание не направлено на вакцинирование собственного населения. Конечно, внутри страны ситуация довольно спокойная, но никогда нельзя быть уверенным, что с открытием страны и определённым уровнем нормализации она не изменится.
- Американцы производят 27 процентов всех вакцин и в основном ничего не экспортируют. Недавно президент Байден пообещал Канаде и Мексике передать часть вакцин, но затем потерял к этому интерес.
- В ЕС производится 19 процентов вакцин, однако процент вакцинированных людей намного ниже, чем в Соединённых Штатах и в Великобритании. Вакцины так же не экспортируются.
- Затем на четвёртом месте Индия, которая производит 11 процентов всех вакцин. После встречи QUAD, на которой Австралия, Япония и Соединённые Штаты решили инвестировать 1 млрд в индийское производство вакцин, возможно развитие другого типа вакцинной дипломатии, при котором Запад будет экспортировать вакцины, произведённые Индией. Борьба за эту страну сейчас занимает центральное место в мировой политике;
- Затем идёт Россия, где, как и в Китае, уделяется больше внимания экспорту, а не вакцинации населения.
Показательно сравнение между Европейским союзом и Израилем, одной из стран, где сегодня один из самых высоких уровней вакцинации.
Израиль. Вакцинация населения стала приоритетом для премьер-министра. Израиль переплатил Евросоюзу 40 процентов от стоимости Pfizer, который они используют. Кроме того, они предоставили фармацевтическим компаниям все результаты анализов для разработок. Одной из причин, по которой это делалось, конечно же, были выборы. Вторая причина: 12 процентов населения Израиля – религиозные евреи, и идея изоляции с ними не работает, так как они верят, что Бог отвечает за их передвижение и расписание. Чтобы избежать этого серьёзного разрыва и растущей напряжённости между религиозной и светской частью общества, правительству было чрезвычайно важно пойти по пути вакцинации.
Европейский союз был гораздо большим рынком, но внезапно выяснилось, что необходимые вакцины не получены – компании откладывали их поставки. В этом стали винить Еврокомиссию, которая взяла на себе руководство вакцинами, ведение переговоров с компаниями.
Кризис доверия к экспертам
Было ошибочно ожидать, что в результате этого кризиса мы увидим рост доверия к экспертам, потому что, в отличие от многих других кризисов, этот касается здоровья каждого. Тем не менее основной парадокс этой пандемии: наука достигла большего, чем кто-либо ожидал. Мы получили вакцины за очень короткий период времени, число погибших по сравнению с предыдущими пандемиями намного меньше.
В то же время доверие к науке странным образом рухнуло, потому что люди обнаружили, что учёные расходятся во мнениях между собой.
Заключение
Одна из самых больших проблем кризиса показывает, что европейцы действительно понимают его размах, – когда дело доходит до экономики, до свободы передвижения, они осознают, насколько это важно для обычных людей – на свободе передвижения завязана идея свободы в целом. Именно поэтому идея паспортов вакцинации, несмотря на недовольство некоторых правозащитников, довольно популярна среди европейских правительств.
С другой стороны, Евросоюз встречает наибольшие трудности в плане скорости реагирования. В определённом смысле это политический субъект с низким уровнем риска, причем не только во внешней политике, но и на уровне внутренней политики. Например, российское правительство пошло на огромный риск со Спутник-V, когда заявило, что обладает вакциной до завершения серьёзных испытаний. На данный момент это работает, но и может иметь серьёзные неприятные последствия.
Европейский союз из-за своей природы не может быть субъектом такого высокого риска. Эта осень будет критически важной для ЕС: если США и Великобритания перейдут к экономическому восстановлению намного быстрее, чем ЕС, объединение столкнётся с определённым кризисом уверенности в себе. У Европейского союза, скорее всего, возникнут большие проблемы, если осенью этого года будет новый карантин.
Пандемия отразилась в том числе на обычных людях. Когда началась пандемия, внезапно все стали экспертами: все знают, сколько людей умирает в Бразилии, какую политику проводит Китай, что делают США. Единственным способом контролировать свое правительство стало постоянное сравнение. В то же время эта пандемия характеризуется постоянной сменой позиций победителей и проигравших. В мае и июне прошлого года возникали вопросы, почему у европейцев всё так хорошо, в последние два месяца – почему всё так плохо. Такой уровень неопределённости и фактор скорости могут очень сильно изменить и европейскую политику.
На одном уровне пандемия стала классическим кризисом деглобализации. На уровне же интересов и умов людей в истории человечества не было момента, более глобализирующего. Независимо от того, какой телеканал вы смотрели в эти дни, везде новости были одинаковыми, даже цифры были одинаковыми. Так был ли это кризис глобализации? Было ли это деглобализацией? Мы узнаем, когда пандемия закончится.
Подготовила Я.Кубракова
Беседа с Иваном Крастевым была организована Международной лабораторией исследований мирового порядка и нового регионализма и Болгарским клубом НИУ ВШЭ. Мероприятие также является частью проекта «Европа сегодня – альтернативная перспектива» под руководством профессора Александра Лукина.
