В западном представлении Россия остаётся важнейшим «другим». Сегодня даже в большей мере, чем ранее, учитывая бурно развивающийся кризис идентичности современного Запада. Кризис затрагивает историческое самосознание, раскалывая западные страны на консервативных сторонников национального государства и традиционных ценностей, с одной стороны, и борцов за универсальные права расовых и иных меньшинств, с другой. Кризис проявляется в восприятии исторических и современных вопросов развития, парализуя возможность проведения продуманной и последовательной внешней политики.
Противостояние между либералами-глобалистами и теми, кто отстаивает географически ограниченное понимание национальных интересов, углубилось со времени избрания Дональда Трампа президентом США, но никуда не делось и после его ухода. Россия лишь способствовала этому процессу. В большей части американского истеблишмента восприятие Москвы как партнёра и союзника в борьбе с терроризмом в начале 2000-х гг. трансформировалось с середины 2010-х гг. в образ важнейшей угрозы и стратегического противника. Консенсус относительно российской угрозы превратился теперь в средство сплочения далёкого от единства политического класса. Образ «тёмного двойника» вновь, как во времена холодной войны, призван, во-первых, высветить ясный демократический облик Соединённых Штатов – града на холме, а во-вторых, убедить элиты в силе и неизбежности торжества Америки и в XXI веке[1]. На наличие данного консенсуса в американском либеральном истеблишменте указывает ряд действий и заявлений представителей администрации Джо Байдена.
Тем не менее в современных представлениях политического класса США изрядно померк образ слабой, стратегически проигрывающей Западу России. Внешнеполитическая активность Москвы, её роль в событиях на Украине, в Сирии и других регионах, резко возросшее значение кибер- и спецопераций, информационной и иной поддержки пророссийских и настроенных на диалог с Россией сегментов западных обществ, демонстрация руководством страны новых видов вооружений, устойчивость к западным санкциям и политическому давлению, в том числе в условиях пандемии, работают на разрушение прежнего образа. Всё реже можно услышать победные заявления в духе Барака Обамы о близящемся обрушении под санкциями российской экономики или о необоснованности амбиций России быть глобальной, а не региональной державой.
Книга Катрин Стоунер важна в первую очередь как свидетельство слома прежнего консенсуса и формирования новых представлений относительно России и её внешнеполитических возможностей. Очевидно, что новый взгляд на потенциал страны востребован и в окружении Байдена. Представления последнего пережили значительную эволюцию со времени его вице-президентства в администрации Обамы. Столкнувшись с новыми кризисами после прихода к власти в ноябре 2020 г. – дипломатическим, киберкризисом в связи с SolarWinds и украинским, – Байден вынужден пересматривать давние идеи сдерживания «слабой» России в пользу диалога на высшем уровне.
Аргументация Стоунер связана с необходимостью признать ошибочность сложившегося в США консенсуса о «слабой» России. Стоунер без обиняков именует Россию великой державой, достаточно великой (good enough power) для решения ставящихся ею глобальных и региональных задач. При этом она возражает и тем, кто отдаёт должное искусству Владимира Путина блефовать и «играть слабыми картами». Согласно её аргументации, карты Путина тоже – во многом сильные, а не слабые.
К выводу о великодержавности России Стоунер приходит в результате анализа различных измерений силы. При этом она отказывается от традиционных, характерных для американского политического мейнстрима и академических теоретиков-неореалистов оценок силового потенциала. В основном неореалисты исходят в своём анализе из аггрегированных показателей силы, включая численность населения, размер экономики и военных расходов. Не пренебрегая этими показателями, Стоунер рассматривает также информационные («мягкая сила») и кибервозможности («острая сила») страны. Она обращает внимание и на вероятность превращения «мягкой силы» в «острую». Например, информационные ресурсы могут стать средством дискредитации оппонента при наличии целенаправленной кампании и продуманного идеологического нарратива. Именно так, по мнению автора книги, действуют российские СМИ в западном информационном пространстве, нередко добиваясь поставленных целей.
Осмысление экономического и военного потенциала России также оказывается богаче и интереснее общепринятых в американском политическом классе оценок. Например, как политики, так и исследователи-международники не раз высказывались об экономике страны в духе сенатора Джона Маккейна, назвавшего Россию «бензоколонкой, маскирующейся под страну»[2]. Стоунер демонстрирует, что и в экономике российские позиции нельзя считать слабыми, несмотря на всё ещё высокий уровень зависимости от экспорта энергоресурсов, коррупцию и ряд иных проблем. По её убеждению, российская экономика показала устойчивость и способность к развитию даже в условиях санкций, хотя и не теми темпами, которые демонстрируют другие растущие державы.
При этом осмысление силового потенциала Стоунер не является лишь структурным. Отойдя от реалистского понимания, она приближается к социальному конструктивизму в определении применимости российской силы в мире. Опираясь на работы Дэвида Болдуина, Майкла Барнетта, Рэймонда Дуваля и других исследователей, автор рассматривает не только различные измерения силы, но и её географию и сферы применимости. Поскольку силу следует толковать не как исключительно потенциал, но и как отношение сторон, важно понять, в каких объёмах, применительно к кому и при каких условиях использование силы может быть эффективным. Такое реляционно-географическое представление о силе позволяет определить вариативность, разнообразие возможностей и пределов российской мощи.
Исследовательница показывает, что в ряде регионов и ситуаций, российская сила обладает особыми преимуществами. Во второй и третьей главах рассматривается потенциал и результаты действия российской силы в бывшем советском и иных регионах. Стоунер доказывает, что за последние десятилетия Россия сумела укрепить влияние в бывших советских республиках, используя торгово-экономические и инфраструктурные связи, военную силу и сходство с «автократическими» режимами в Белоруссии, Центральной Азии, Армении и Азербайджане. Воздействие на «либерализующиеся» страны Прибалтики, Грузию, Украину и Молдавию автор также оценивает как значительное, а в ряде областей – «решающее», несмотря на их стремление выйти из сферы российского влияния. В разной степени, но практически во всех основных регионах мира – в Европе, Азии, Латинской Америке и Африке – Россия также упрочила своё положение, хотя оно несопоставимо с советским.
Стоунер не призывает пересмотреть все важнейшие составляющие антироссийского консенсуса. Её убеждения остаются убеждениями либерала-глобалиста. Автор книги о возрождении российской силы занимает должность заместителя директора Института международных исследований и является научным сотрудником Центра демократии, развития и правового государства Стэнфордского университета. Она – коллега и соавтор ряда работ бывшего посла в России и сторонника глобального распространения демократии Майкла Макфола. Как известно российскому читателю, последний был и остаётся приверженцем не диалога, а жёсткого сдерживания России.
Позиция Стоунер не отличается и от взглядов многих других критически настроенных западных исследователей российской «автократии», включая Сэма Грина, Грэма Робертсона, Тимоти Фрая[3] и прочих авторов. Согласно этой позиции, изложенной в заключительной главе книги, созданная Путиным система правления является признаком слабости, а не силы России. Во внешней политике Путин действует не столько в интересах страны, сколько против них. Мотивы российской «агрессии» на Украине, вмешательство в американские и иные выборы, информационная политика являются вовсе не реализацией национальных интересов страны, а результатом деятельности путинского «режима». По убеждению автора книги, внутренне уязвимый «автократический режим» зависит от внешнеполитической агрессии и нуждается в ней для прикрытия своей недостаточной легитимности. Поэтому с уходом Путина политика России необязательно сохранит преемственность – скорее она существенно изменится под влиянием стремящегося к обновлению российского гражданского общества. «Россия без Путина» возможна и желательна.
Если воспринимать книгу Стоунер как провозвестницу модернизированного консенсуса, то он заключается в том, что Россия является достаточно сильной внешнеполитической державой со слабыми внутриполитическими основаниями. Учитывая силовые возможности Москвы, с ней необходимо вести диалог. Однако, имея в виду характер режима и неверное понимание им российских внешнеполитических интересов, серьёзное сотрудничество с Россией по-прежнему невозможно. Поэтому диалог с Путиным должен вестись с позиций силы, особенно в части развития демократии и прав человека, за которыми будущее.
Позиция, проиллюстрированная на примере книги Стоунер, имеет несколько заслуживающих обсуждения слабостей. Первая связана с недостаточным пониманием российских внешнеполитических интересов, принципов их формирования, прочной связи с силовым потенциалом и политической системой страны. Отрывать великодержавность от внутренних реалий и интересов России едва ли правильно как логически, так и с точки зрения её исторического опыта. Ведь если автократия ведёт к неверному пониманию национальных интересов, то следует признать «неверной» подавляющую часть русской истории. То есть, как выражал эту мысль прозападный министр иностранных дел Андрей Козырев, Россия являлась не просто неразвитой, а «неправильно развитой» страной. Понятно, что и Козыреву, и Стоунер хотелось бы исправить российское государство в сторону следования «правильным», то есть «универсально»-западным стандартам.
Несомненно, у внешней политики Путина есть и свой стиль, и важные особенности. Однако очевидно, что реакция подавляющего большинства российских лидеров на попытки ослабить позиции страны в Евразии и контролировать её внутреннюю и внешнюю политику была бы сугубо отрицательной. Что бы ни писали Макфол, Стоунер или иные аналитики о миролюбивости демократии и оборонительности намерений НАТО, расширение «миролюбивого» альянса существенно подорвало положение России в сопредельных странах, особенно в критически важные для неё годы становления новой государственности. Поддержка ельцинских олигархов в 1990-е гг. и регулярно вводимые санкции сегодня также не могли не подорвать политико-экономических интересов российского государства, а поддержка радикальных, антисистемных сил внутри России не может не способствовать ослаблению позиций её политического класса.
Последнее обстоятельство указывает на ещё одну, характерную для либеральных исследователей ошибку в понимании российской политической системы как неизбежно ослабляющей страну. При всех известных проблемах путинского правления – коррупция, чрезмерная зависимость от энергоэкспорта и слабость социальной политики – некоторые важные для России задачи стабилизации были решены в годы именно этого правления и по причине отказа от «демократии» образца 1990-х годов. Созданная в стране система правления далека от совершенства и испытывает трудности не столько потому, что не является западной децентрализованной демократией, сколько в силу институциональной недостроенности сильного государства. Используя выражение Путина, система сшита «на живую нитку», то есть основана преимущественно на неформальных связях и договорённостях. Российское национальное строительство далеко от завершения и должно стать приоритетом.
В русской истории самодержавная или централизованная, наследующая самодержавию система воспроизводится в силу необходимости решения важных задач развития страны. Некоторые из этих задач не могут быть решены в условиях децентрализованной демократической системы и требуют сильной исполнительной власти. Кстати, и обсуждаемый и по достоинству оценённый Стоунер силовой потенциал страны был воссоздан в условиях «путинской автократии». В различные исторические периоды самодержавие являлось для России источником не только слабости, но и силы.
Наконец, отметим недостаточную теоретическую проработанность в книге понятия силы и российской силы в частности. Аргументация Стоунер, учитывающая различные измерения силы, её географические и реляционные возможности – несомненный шаг вперёд по сравнению с укоренившимися упрощёнными оценками военно-стратегического и демографического потенциала. Однако традиция реализма не сводится к неореализму в стиле Джона Миршаймера и включает в себя гораздо более тонкое осмысление геополитических и силовых возможностей государств, в том числе связанное с анализом национального характера, политической системы, качеств элиты и высшего руководителя страны представителями классического реализма. Кстати, Стоунер не проводит важного разграничения между двумя названными традициями реализма. Выбранный ею набор критериев силы возражений не вызывает, но и на уровень теории не поднимается. Отказ же от неореализма не равносилен созданию теории. В книге, по существу, отсутствует обзор исследовательской литературы по вопросам власти, силы и державности. Такой обзор должен был бы, в частности, принять во внимание, что эти вопросы рассматривались исторической социологией и рядом других обществоведческих подходов. Теоретический поиск должен быть продолжен, и продолжен с учётом возможностей различных традиций и направлений, осмысливающих как особенности международной системы, так и вариативность моделей национальных государств.
[1] Tsygankov A.P. The Dark Double: US Media, Russia, and the Politics of Values. New York: Oxford University Press, 2019. 180 p.
[2] John McCain. Russia is a gas station masquerading as a country // Yahoo News. 16.03.2014. URL: https://news.yahoo.com/mccain-ukraine-crimea-160807712.html (дата обращения: 15.06.2021).
[3] Green S.A., Robertson G.B. Putin v. the People: The Perilous Politics of a Divided Russia. New Haven: Yale University Press, 2019. 296 p.; Frye T.M. Weak Strongman: The Limits of Power in Putin’s Russia. Princeton: Princeton University Press, 2021. 288 p.
