08.02.2013
Догонялки без правил
Колонка редактора
Хотите знать больше о глобальной политике?
Подписывайтесь на нашу рассылку
Фёдор Лукьянов

Главный редактор журнала «Россия в глобальной политике» с момента его основания в 2002 году. Председатель Президиума Совета по внешней и оборонной политике России с 2012 года. Директор по научной работе Международного дискуссионного клуба «Валдай». Профессор-исследователь Национального исследовательского университета «Высшая школа экономики». 

AUTHOR IDs

SPIN RSCI: 4139-3941
ORCID: 0000-0003-1364-4094
ResearcherID: N-3527-2016
Scopus AuthorID: 24481505000

Контакты

Тел. +7 (495) 980-7353
[email protected]

В Тунисе убийство оппозиционного лидера вызвало волну беспорядков и политический кризис. В Египте вторая годовщина «революции Тахрира» привела к новому витку напряженности и росту насилия. В Сирии повстанцы объявляют очередное решающее наступление на Дамаск.

Спустя два года после начала «арабской весны» создается ощущение, что все начинается заново.

Во всяком случае, в Тунисе и Египте звучат призывы довести революцию до конца. Как бы то ни было, ситуация сильно отличается от той, что была в начале 2011 года, особенно для внешних сил. И им вскоре опять придется очень сильно ломать голову над тем, как вести себя в отношении меняющейся реальности Ближнего Востока.

В начале перемен многое было непонятно и пугающе, однако массовые выступления против застрявших у власти на десятилетия автократов хорошо вписывались в ставшую привычной с конца ХХ века картинку. Уже тогда много писали о том, что параллель между падением коммунизма в Восточной Европе в 1989-м и крушением арабских режимов в 2011-м более чем натянута, но по крайней мере события в Северной Африке подтверждали либеральную логику исторического развития. Народам надоело терпеть несменяемых вождей, они поднялись за свободу и достоинство. Тем более что лица протестов, особенно в первых двух странах, ассоциировались с растущим средним классом и завсегдатаями социальных сетей, которые сами по себе, как считается, символизируют не только технический, но и общественный прогресс. И хотя в дальнейшем на первый план быстро начали выдвигаться приверженцы совсем других взглядов и представители иных страт, ореол современного демократического пробуждения сохранялся. Тем более что исламистам, пришедшим к власти и в Тунисе, и в Каире, хватало понимания, что вести себя надо осторожно, чтобы не отпугнуть Запад и собственную европейски ориентированную интеллигенцию.

Сейчас происходит неизбежный процесс окончательного выбора пути. Светские и более либеральные силы, недовольные результатами перемен, протестуют в надежде ограничить новых правителей. Исламисты вынуждены применять силу, чтобы расставить все по местам. Правда, это чревато, поскольку бесследно революции не прошли.

Возвращение к репрессивным режимам по типу прежних, но под другими лозунгами едва ли возможно, поскольку население арабских государств охотно восприняло демократический дух. Авторитарные системы стремительно выходят из моды даже там, где, как казалось совсем недавно, ничего другого и быть не может. Но и плюрализма в западном стиле ожидать не приходится, тем более что результаты выборов отчетливо показали, что за светскими партиями безусловное меньшинство. Поэтому исламские силы с полным правом будут апеллировать к воле большинства населения, противодействуя недовольству.

Запад оказывается в странном положении, поскольку объяснить, кого и почему он поддерживает на Ближнем Востоке, становится все сложнее.

Аргумент о необходимости быть на «правильной стороне истории», звучавший с первых дней «весны», размывается, поскольку эта самая «правильная сторона» выглядит все менее привлекательно, по крайней мере с западной точки зрения. Еще менее внятна линия, проводимая в отношении вооруженных конфликтов. Ситуация, когда в Ливии и Сирии западные страны фактически выступают на стороне тех, против кого успешно воюют в Мали, смущает все больше, особенно это чувствуется в Америке. Существенное снижение энтузиазма по отношению к сирийским повстанцам и даже некоторый дрейф США в сторону российского подхода – тому свидетельство.

Сколь ни важна Сирия, главной страной для будущей расстановки сил остается Египет, и неслучайно визит туда президента Ирана Махмуда Ахмадинеджада привлек всеобщее внимание. Иранские лидеры не посещали Каир со времен исламской революции, а одна из улиц в Тегеране носит имя убийцы президента Египта Анвара Садата, заключившего мирный договор с Израилем. И хотя «Братья-мусульмане» не видят себя продолжателями линии Садата и его преемника Мубарака, неудобство в связи с тегеранской топонимикой испытывают в Каире до сих пор. Однако Мохаммед Мурси почти сразу после прихода к власти, совпавшего со стремительным воспламенением сирийского пожара, дал понять, что не намерен присоединяться к непримиримо антииранской линии, которую проводят монархии Персидского залива во главе с Саудовской Аравией. Проход иранских кораблей через Суэцкий канал, поездка Мурси в Тегеран на саммит Движения неприсоединения, предложения Каира создать региональную «четверку» по Сирии с участием Ирана – все это демонстрирует, что

Египет намерен восстановить роль самостоятельного регионального игрока, которая у него была до Кэмп-Дэвидского соглашения с Израилем в 1979 году.

При этом, правда, Египет испытывает глубокие экономические проблемы (революции даром не проходят), а спонсоры Каира — и старые (США), и новые (Катар и Саудовская Аравия) — каждый по своим причинам категорически против сближения с Тегераном. Предложение Ахмадинеджада помочь Египту деньгами не сработает. Во-первых, это будет слишком откровенным вызовом Египта всем своим основным партнерам, во-вторых, Тегеран сейчас из-за санкций не в том положении, чтобы брать на содержание огромную арабскую страну.

Пожалуй, главным событием этого года для региональной политики станут президентские выборы в Иране. Уход Махмуда Ахмадинеджада, человека одиозного, может открыть для дипломатического и политического торга новые возможности, кто бы его ни сменил. Корректируя свою линию, Тегеран может повлиять очень на многое.

Трансформация Ближнего Востока только начинается, и вопрос о ее идейных и геополитических принципах по-прежнему открыт.

Но чем дальше, тем больше ощущение того, что внутренняя динамика, то есть интересы, особенности и воля самих стран и их населения будут играть роль намного более важную, чем влияние внешних сил, сколь бы могущественными они ни были. «Арабская весна» стала вехой мировой политики в том смысле, что она заставила всех, включая и Соединенные Штаты, следовать за событиями, проводить политику не активную, формирующую сценарий, а реактивную, следующую за событиями. Конечно, если вернуться к параллели с 1989 годом, то и там многое застало хитроумных стратегов врасплох. (Достаточно вспомнить каноническую историю о том, как Гельмута Коля известие о падении Берлинской стены настигло в Варшаве, куда он, не рассчитывая ни на какие потрясения, поехал с вполне рутинным визитом.) Однако тогда США и Западная Европа моментально сориентировались и взяли инициативу на себя, определяя и регулируя весь ход дальнейших событий. «Весна» заставляет почти на каждом шагу изобретать новую модель поведения, чтобы не отстать от быстрых перемен. Игра в догонялки без правил только начинается.

| Gazeta.Ru